Когда я стал гореть от пота,
Впервые до меня дошло,
Что слово гордое «работа»
От слова «раб» произошло,
А не от позднего – «рабочий»...
Всю ночь работаю, не сплю –
То ль доски я, то ль тело ночи
Пилю, пилю, пилю, пилю!..
Пила визжит: «Р-рабы! Р-работа!»
Не оторвёшься от станка,
А у меня одна забота:
«Ты не сорвись, моя рука!»
Тут многим пальцы отсекает
И даже кисти целиком,
Ведь мастер ходит – подгоняет,
Да в мысли лезет отчий дом!..
И я себе предел поставил:
За этим дьявольским станком
Я человеком быть не вправе –
Не должен думать ни о чём!
Пусть ноет мастер заключённый –
Я без эмоций: вот доска...
Твержу руке, как заведённый:
«Ты не сорвись, моя рука!»
Я превращал себя в тупицу
(Не я, конечно, а тюрьма)
И, чтоб руки мне не лишиться,
Лишался медленно ума...
Раскройный этот цех ужасный
Пилил мой хлеб, пилил мой сон...
Но, к счастью, в цех не столь опасный
Я позже был переведён.
Там, правда, от древесной пыли
Мы были седы и страшны,
Зато хоть целы руки были
И больше не страшили сны
Под ритм машины шлифовальной
В древесном облаке трухи,
В среде для Музы идеальной,
Мне в уши стали лезть стихи.
«Любви, надежды, тихой славы»
В них мирный дух не ночевал.
Нет, несомненно дух лукавый
Меня крамолой искушал.
И разжигал во мне он жажду
Как раз не лгать, не клеветать,
А недозволенную правду
Избрать в подельники опять.
Но, чтоб избегнуть искушенья,
Лет десять не сидеть в тюрьме,
Я сочинил стихотворенье
Антихрущёвское в уме.
Хотя у власти лжезаконной
Подходов сотня есть к врагу,
И нынче в эре электронной,
Как знать, что там, в его мозгу.
Однако все доступны выси
Науке: грянут времена
И прочитает наши мысли
И передаст властям она.
Но в том столетье в Дубравлаге
Я в безопасности дерзал,
Пока, как ярый враг бумаги,
В уме я рукопись держал.
Новочеркасским жертвам эти
Свои я строки посвятил.
Среди убитых были дети –
Народ в Ростове говорил.
____________________________
Стихотворение «Новочеркасский натюрморт»
Вам нравятся, диктатор,
Слыхал я, натюрморты:
Цветочков пук, а рядом –
Подстреленная дичь,
А я бы как новатор
Нарисовал бы морды
С тупым, без жизни взглядом,
Бесстрастным, словно бич.
На них надел бы каски,
Дал в руки автоматы,
Под сапоги бы бросил
Растерзанных детей,
Раскрыл бы детям глазки:
Как бы глядят ребята,
Как бы защиты просят
У мёртвых матерей.
Но что ж вы побледнели?
Любуйтесь натюрмортом!
Этюд мой не годится?
На нём не все мертвы?
Ну что вы, в самом деле! –
Мертвей, чем груды мёртвых,
Мне кажутся убийцы
И вы, диктатор, вы!
26 июня 1963 г.
Дубравлаг, концлагерь №7
___________________________
Поздней не где-нибудь, а в зоне,
Стихи я эти записал,
Но были все они в законе,
И я их даже не скрывал.
Какое, право, вероломство!
Не то я обещал суду!
Но предстояло мне знакомство:
Я двух приятелей найду.
Один – писатель Рыбкин Слава
(А в деле якобы шпион!)
Придумал славный выход, право,
Сказал: «Смени названье!» он.
Ты напиши: с Франсиско Франко
Мол, это строгий разговор!..
Какая для властей подлянка!
Могу смеяться до сих пор…
Назвал памфлет свой «Разговором
С диктатором испанским» я.
И мы втроём, но всё же хором
Смеялись в зоне Бытия.
А друг второй мой Шефер Лёва
Его заучит наизусть,
Но незаконной правды слово
К бумаге тянется из уст.
Слова приняв, бумага дышит,
Душой древесной задрожав!
И Лев стихи мои запишет,
Названье истинное дав!
Но имя автора, понятно,
Он не укажет! Цел поэт!
Но в зону Лев пойдёт обратно
Спустя почти что двадцать лет!..
– Зачём? – я вопрошаю Музу.
«Затем, чтоб раб свободным стал!
И знай, что по всему Союзу,
Кто автор, КГБ искал».
N.B. Начиная с 36-й строки
"Под ритм машины шлифовальной... –
новый материал, написанный сегодня,
1 мая 2018 г.
(21:04).
Москва.