Перед глазами все еще стояла пелена дыма, но звон в ушах рассеялся и я стала различать голоса. Вернее это был один голос, который все четче спрашивал: «Ты слышишь меня? А теперь слышишь?» Я попыталась сказать что слышу, но как всегда бывает во сне не могла разлепить губ. Это был даже не сон, а полудрема, какое-то пограничное состояние. А толос тем временем продолжал:
- Ну вот и хорошо, что слышишь! Ты знаешь, я устал! Это просто невозможно! Ну что ты с собой делаешь!? Как ты живешь?
- А как я живу?
- Вот именно! Как ты живешь?! – в голосе чувствовалось разочарование, даже досада.
- А что вы так сокрушаетесь? Вы, собственно, кто?
- Это не важно! Ты посмотри, во что ты превратилась!
- Да во что?!
- А я тебе сейчас покажу. Вот хотя бы взять сегодняшний день, в смысле уже вчерашний, ну то есть последний.
- Как последний?! – у меня перехватило дыхание, а мозг просто вскипел мыслями: «Я что, умерла?! Какой ужас! А как же мама?! Она найдет меня завтра в кровати! Я зарплаты людям не выписала, корова! И картину не докончила! И в конце недели встреча с доктором, которую я так старалась устроить, и на тебе! А может и слава Богу, отмучилась, теперь это не мои проблемы!»
- Да я не в этом смысле! – В голосе появились нотки раздражения. - Вот смотри.
Перед глазами появился черный экран монитора, он пошел рябью, показался кусочек оборванной ленты, а потом включился черно-белый фильм. На экране была я. Утро, вернее почти полдень, серый и дождливый – сползание c кровати, поход в ванную, попытка позавтракать, проверка электронной почты, варка куриного бульона (на полноценный суп не хватило сил), телефонные звонки, некоторые из них остались без ответа (привилегия определителя номера), сидение за кухонным столом уставившись в одну точку внутри себя, получасовые сборы в поликлинику, старушка с палочкой у окна вестибюля, возвращение под проливным дождем, недопитая чашка бульона, короткие телефонные разговоры, подключение к аппарату искусственной почки, три часа на диализе, отключение от аппарата, ворочание в постели и наконец...фильм прервался. Видимо, я заснула.
- Ну что нравится? – экран погас. – Просто какое-то сербский артхауз, не хватает летающих пластиковых пакетов и пустых раскачивающихся качелей.
- Да, это моя действительность, я так живу, что поделаешь. – К горлу подступили слезы. – Не я это выбирала.
- Именно ты! За весь день ни разу не улыбнуться – это надо же умудриться!
- Тяжело улыбаться, когда все время тошнит. – пролепетала я сквозь всхлипывания.
- Ну давай, пожалей себя! Ты же одна такая! Остальные в шоколаде, а ты в ...
- Да кто ты такой, что бы мне выговаривать?! – я сжала кулаки. – Мой ангел-хранитель, Великий Разум, Бог?! В таком случае хреново ты меня хранишь, и не тебе меня судить, понял!
- Прекрасно, хоть какая-то не серая эмоция. Называй меня как хочешь, но я – это ты, ты часть – меня, и разница между нами только в том, что я вечен, а ты в этом мире временно. То есть твое время - это самое дорогое, что у тебя есть. И ты его разбазариваешь с непростительной расточительностью. – Голос стал мягким. - Вот почему ты не позвонила подруге в Нью-Йорк, ведь хотела же?
- А что нового и такого интересного я бы ей рассказала? Что я развожусь с мужем? Как в очередной раз потеряла сознание во время диализа? Или чтобы услышать в ответ на вопрос, когда же она приедет, очередные отмазки? Не хочу чтоб меня жалели!
- Не давай повода! Почему Саше сказала, что ты сегодня безумно занята, когда он приглашал тебя выйти на кофе?
- Да нет сил приводить себя в порядок! И вообще, зачем морочить человеку голову? Что я могу ему дать? Получеловек, живущий милостью аппарата. Ни радости, ни секса, ни тепла, ни уюта.
- Что ты можешь ему дать – это ему решать. А ты должна думать о том, что ты можешь от него получить. Как минимум, ты получишь стимул привести себя в порядок, чтобы не отворачиваться, проходя мимо зеркала, как ты делаешь это сейчас, а дальше – кто знает?
- Как кто? А ты что, не в курсе?! Ну прям, совсем? – съязвила я.
- А как я могу знать? – голос был полон недоумения. – Это твоя жизнь. Ты ее творишь. Я лишь наблюдаю. И помогаю, когда ты даешь мне такую возможность.
Наступила пауза и я вдруг почувствовала, что смеюсь.
- Ты чего это? – спросил голос настороженно.
- Да вспомнилось... Это кажется Пелевин писал, что когда мы говорим с Богом – это молитва, а когда он, ну то есть ты, с нами – это шизофрения.
Низкий, довольный смех.
– Ну да, вроде того...
- Как это, в роде того?! – я напряглась.
- Да не дергайся ты так! Я тоже шутить умею. Ладно, вот что, давай так, ты проживешь этот день еще раз, но с корректировками. Так, чтобы мне потом интересно было смотреть.
Я не успела ответить, как вдруг оказалась в вестибюле поликлиники. Снаружи лило как из ведра. «Так себе монтаж» подумала я, стоя у окна в нерешительности. Тошнило и кружилась голова. Из лифта вышла пожилая женщина в тонкой не просохшей куртке с палочкой. «Только воспаления легких не хватало!» пробормотала она. Решение пришло само собой.
- Вы говорите по-русски? Где вы живете? – спросила я. Старушка испуганно заморгала.
- Дак тут, недалеко...
- Прекрасно, я вас подвезу. Нам только надо добежать до машины.
- Я не могу бежать. – Она скосила глаза на палку. – И не стоит вам беспокоиться. Я на автобусе доеду, только дождь пережду. А вы идите. Спасибо.
- И правильно, я сейчас подгоню машину. И вы меня совсем не беспокоите, мне сейчас некуда торопиться.
В тепле кабины женщина приободрилась и за двадцать минут дороги до дома рассказала о сыне - программисте, о красавице невестке, о внуках, о подруге из Тель-Авива и многом другом, что не отложилось в памяти.
- Спасибо, милая, дай вам Бог здоровья! – сказала она, выходя из машины. – Вас мне сам Господь послал!
«Откуда она знает?!» подумалось мне.
Мобильный оповестил о приходе смс-ки от Саши: «Привет, давно не пили кофе. Я вечером заеду?», и следом: «Не увиливай». Ну ладно, сам напросился: «Когда тебя ждать?» - «Всегда! А сегодня в 7:00».
Дворники метались по лобовому стеклу в истерике, безуспешно пытаясь отвоевать хоть немного видимости. «Переждем!» - подумала я и набрала Нью-Йоркский номер.
- Мусечка, как я рада твоему звонку! Как ты? У тебя все в порядке? – заверещала Инка.
- Лучше не бывает! – сказала я уверенно.
- Тебе, что уже сделали операцию? Почку нашли?
- Пока нет, но скоро, уже совсем скоро.
- Откуда ты знаешь?
- Голос был!- пошутила я.
- А дома как?
- Прекрасно! Свободно, чисто. Пахнет твоим любимым грибным супчиком, между прочим.
- А как Вовка? – спросила Инка осторожно.
- Его уже нет! Так что я опять невеста. И хоть я теперь вхожу в категорию «молодая была уже не молода», имею некоторый пробег и не полную комплектацию, но я еще о-го-го!
- И какие у тебя планы на вечер в таком случае?
- Упасть в обморок!
- От диализа?
- От восторга!
Мы проболтали о своем, о девичьем еще минут сорок, хохотали, вспоминая какие-то глупости.
- Мусечка, Боже, как я по тебе соскучилась! – вдруг выдохнула в трубку Инка.
- Я тоже, - в носу защекотало, - После операции ты будешь первой, к кому я приеду.
- Нет, я столько не выдержу! Я приеду в ближайший лонг уикенд, идет?
От наплыва эмоций немного кружилась голова, дождь все еще был сильным. Я откинула голову и закрыла глаза.
«Ну вот, так-то лучше!» - послышалось откуда-то сверху.