***
Едва заря лучом прозрачным
Нырнула в спальню к новобрачным,
Фон Гульбранд веки приоткрыл
И видит: над Ундиной сонной,
Счастливой, милой, утомлённой
Пресветлый Ангел воспарил...
Он вспомнил сны, что наползали,
Кружились, ужасом терзали,
Клубились нежитью и мглой...
То ведьма чудилась с метлой,
То чёрные нетопыри,
То вурдалаки — упыри
Под маской феи красоты,
Под флёром свадебной фаты
Кривлялись, злобно хохоча,
И завывая, и рыча.
Всю ночь кошмары рвали сны...
Он пробуждался в липком страхе
И видел: с неба, как со плахи,
Катилось зарево луны -
Немой свидетельницы, свахи...
В лучах её, лицо жены
Казалось милым и прекрасным,
Таким доверчивым и ясным,
Что злые козни Сатаны
Бесследно таяли, и он,
Любовной страстью распалён,
Ласкал её и погружал
Ей в ножны сладостный кинжал,
Со стоном счастья...
а она
Была податлива, нежна,
В единое сливаясь с ним
Всем целомудрием своим.
Но лишь, любовью утомлён,
Он погружался в краткий сон,
Слетев в объятия Морфея,
Как снова дьявольские феи
И карлицы, и упыри
Над ним витали до зари.
Зарёй рассветной пробуждён,
В супругу вглядывался он...
Она, усталая, спала
И, Боги, так была светла
И так мила в глубоком сне,
Что он молился в тишине
И замирал, благоговея,
Святой покой её лелея.
Вот, наконец, она проснулась,
Вздохнула, сладко потянулась
И улыбнулась так светло,
Что все сомненья унесло
В забвение...
И он опять
Стал руки милой целовать,
Глаза и тёплые уста,
И грудь, и бархат живота.
Она податлива была
И помогала, как могла.
Но вот отхлынула волна,
И тут услышала жена
О тех кошмарах, что во сне
Слетали к мужу в тишине.
За сон прощения прося,
Ни слова не произнеся,
Ундина рук его и ног
Коснулась...
Взгляд был столь глубок
И преисполнен доброты,
Что вмиг разгладились черты
Его души, его чела
И он забыл о духах зла.
Из глаз лазурной глубины,
Где таинства заключены,
Благословенное тепло
Ему навстречу потекло.
Одушевлён и покорён,
К руке жены склонился он,
Поцеловал и вышел вон...
Сгрудясь к камину, старики,
Полны тревожного томленья,
Привстали с мест, при появленьи
Владельца сердца и руки
Любимой, хоть и озорной -
Ундины — доченьки родной.
Чернец губами шевелил,
О чуде Господа молил...
Все замерли, скрывая страх,
Но свет любви в его глазах,
Улыбка счастья на лице,
Как весть о благостном конце
Тех опасений и тревог,
Что испытать сулил им Бог,
Их оживили в тот же миг,
Да так, что, в радости, старик
Распетушился, стал шалить,
Стал бабку гладить и хвалить.
А та, в ответ на кутерьму,
Разулыбалась вся ему.
Всяк радость высказать хотел,
Как будто ангел пролетел...
Тут и Ундина подошла,
Так благонравна, так светла,
Предупредительна, добра...
Совсем иная, чем вчера.
Где шалости девчонки той?
Сияя женской красотой
И тихой нежностью, она,
Молитвенно вознесена,
Мадонной смотрится святой.
Удивлены и смущены
Застыли старцы у стены.
Святой отец очнулся первым.
С благословением на устах
Он пожелал семейных благ
Супругам новоблаговерным.
Крестя влюблённых поднял руку...
Но тут Ундина перед ним,
Как перед пастырем своим,
Земно склонилась,
за науку
Благодаря и за венец,
Что подарил святой отец.
Она покаянно просила
Слова невольные простить
Её душе, и отпустить
Грехи, что прежде допустила.
«Отец мой, помолись, молю,
За душу грешную мою».
Потом, с сияющим лицом,
К тем, кто был матерью с отцом
Две трети жизни, подошла,
И так приветлива была,
Винясь за шалости всерьёз,
Что те растрогались до слёз.
Ласкала, к сердцу прижимала,
Твердя о том, что поняла,
Какой несносной изначала,
Неблагодарною была.
Убравшись, вымыла посуду,
Потом состряпала обед.
Доселе эдакого чуда
За ней не знали много лет.
Все ждали: вот сейчас сорвётся,
Начнётся прежняя игра
И нынче, как и вовчера,
Печалью радость обернётся.
Она же оставалась прежней,
Ко всем внимательной и нежной,
Трудолюбивою всегда,
Избавив старцев от труда.
Они лишь ахали, дивились
И Богоматери молились.
Священник, истово любуясь
Ундиной, рыцарю изрёк:
«Блажен твой жребий, мой сынок.
Сколь счастлив ты иметь супругой
Такого ангельского друга,
Какого милосердный Бог
Послал тебе среди дорог,
Во имя блага твоего
Через меня — раба его.
Да сберегутся чувства эти
У вас на ТОМ и ЭТОМ свете.»!
Едва досужие дела
Истаяли в лучах заката,
Ундина, глянув виновато,
Супруга к лесу повлекла.
Глаза туманила тревога:
В них и сомнение и страх,
И упование на Бога,
И откровенность нараспах,
Доверчивость, любовный трепет,
Как солнце в капельках росы,
Как ветерка неясный лепет
Листве в вечерние часы.
Уста её сковала тайна,
И даже преданный супруг
Слыхал в ответ лишь вздоха звук...
Она молчала
и отчаянно
Влекла туда, где зелен луг
Ручьём коварным омывался...
Тот обмелел, не бесновался,
Вошёл в родные берега,
Расцветив зеленью луга.
"Назавтра он исчезнет вовсе,-
Ундина молвила ему,-
Вредить не сможет никому,
Закончен ссыки долгий срок
Коль есть желанье, приготовься
Покинуть милый островок".
«С тобой, родная, лишь с тобою,
Навеки мы одна семья:
Я только твой, и ты — моя
Супруга, данная судьбою.»
«Зависит только от тебя,-
Чуть слышно молвила Ундина,-
Твоя вторая половина,
Навеки сердцем полюбя,
Готова следовать повсюду
За суженым её мечты.
Верна тебе, любимый, буду,
Покуда вместе я и ты.
Есть тайна... Тайна роковая,
Как говорится меж людьми.
Открыть тебе её должна я
Немедля...
На руки возьми
Свою Ундину...
Видишь остров?
Перенеси меня туда,
Где плавни, ветви и вода...
Хоть и самой, признаться, просто
Туда мне рыбкой проскользнуть,
Но (не в последний ли?) на грудь
Тебе припасть томит желанье,
Во власть твоих могучих рук,
Пока тебя, мой лучший друг,
Не тронет разочарованье.
Спасибо, милый,
сядь напротив...
Нет, нет...не рядом. Я хочу
Конечно, если ты не против,
Подобно встречному лучу,
Ответный взгляд
поймать мгновенно.
В нём неизбежно, сокровенно
Отобразится мысль твоя...
Ну, слушай. Бог тебе судья.
Я знаю, ты постиг рассудком,
Что в мире подлинном и жутком
Есть много тварей, что собой
Сравнимы с сущностью любой:
В огне резвятся саламандры,
Владенья гномов — под землёй,
В лесу - лешак, хоть и не злой,
Но страшный,
В озере — наяды.
Лесовиков ли, домовых -
Их сонмы неприметных глазу.
Разнообразье видов их
Не поддаётся пересказу.
В морях живут океаниды.
Во глубине воздушных струй,
Прекрасны, словно поцелуй,
Резвятся юные сильфиды.
Есть дУхи рек, ручьёв, озёр...
Их вид свежее орхидеи.
Плескаться весело в воде им,
Чья крыша — солнечный шатёр
Из хрусталя...
Их мир зелёный.
Прозрачный, светом озарённый,
Пленяет взор...
Песок на дне
Белее облака во сне.
Покров лугов их — изумруд,
Плоды садов горят на сини
Рубинами...
С лиан глициний
Сирены оды им поют.
Они пленительней, чем люди,
Прекрасней утренних лучей.
Кто видел их — уж не забудет,
Мечтать о новой встрече будет,
Что ни минута — горячей.
Немало вольных мореходов,
И странников, и рыбаков,
Под обаяньем хороводов
И песен их — в плену оков
Их власти...
хоть они — невинны.
Мой рыцарь, имя им — ундины.
И я — одна из них.
Наядой,
Царевной моря рождена...
Ты волен, муж мой, если надо,
Уйти... И я уйти вольна.
Но наберись благотерпенья.
Рассказ мой труден и не скор...
А там, с почтеньем и смиреньем
Приму свой жребий-приговор.
Мы — дети вольные природы
Всегда беспечны и легки.
Милы нам сильфы-мотыльки
И бремя сладкое свободы.
Те — с виду - дивно хороши,
Те — отвратительные с рожи...
Но всех роднит одно и то же:
Бог не отмерил нам души
Бессмертной...
Люди, умирая,
Лишь переходят в лучший мир.
Их жизням нет конца и края.
Для бездуховных, жизни пир
Одним лишь сроком ограничен...
Он и конечен, и первичен.
Любого, сколь ни тороват,
Не примет рай. Отвергнет ад...
Но всяк из нас вотще стремится
Подняться выше в свой черёд,
Стать человеком, породниться
С душой, что вечно не умрёт.
Так мой отец — властитель моря -
Любимой дочери своей,
До той поры не знавшей горя
Средь нереид и водных фей,
Решил дать душу, как награду
И испытание навек,
Чтоб я была уж не Наяда,
А полнокровный человек.
Возможно ль это?
Да, возможно!
Коль, человека полюбя,
Хотя б вот так, как я тебя,
С ним слиться
в таинстве неложном.
В соитьи перейдя черту,
Я Божью душу обрету.
Теперь, тебе благодаря,
Царевна царства янтаря
С душой ранимой жить должна,
На веки с ней обручена...
Тебе решать...
Коль ты меня,
В грехах неведомых виня,
Покинешь,
верь мне, тут же я
Исчезну в омуте ручья.
Он — дядя мне,
и он занёс
Меня на этот милый плёс.
Он древен, славен и могуч.
В лесу,
от моря и до туч
Его владения лежат,
Ему подвинны дождь и град,
Он беспощаден, зол и дик,
И щедр, и жаден, и велик...
Он ждёт решенья.
Если ты
Разрушишь светлые мечты
Своей Ундины,
дядя мой
Перенесёт меня домой,
Как некогда, полушутя,
Принёс невинное дитя
На полуостров небольшой...
Что стала женщиной
с душой,
Увы — израненной, больной,
Тобой покинутой женой.
Ты знаешь всё...теперь молчу,
Свою звезду судьбе вручая.
Тебя, признаньем огорчая,
Держать обманом не хочу.
Супруг не стал ей отвечать,
Но поцелуем замолчать
Бездумно, рыцарски, спроста
Заставил милые уста.
Взяв на руки, сердечный друг
И нежный любящий супруг,
Через ручей, в долину роз
Свою Ундину перенёс.
И дал её клятвенный обет,
Что до поры, покуда свет
Им дарят солнце и луна,
И сердце в рыцарской груди
Набатно бьётся и гудит,
В нём будет жить она одна.
Всё повторял, насколько он
Счастливей, чем Пигмалион,
Что Галатею — плод резца -
Довёл, влюбившись, до венца,
Земною страстью опалил
И Афродиту умолил
Дать душу статуе своей,
И был до смерти верен ей.
Доверчиво — в руке рука
Супруги к дому рыбака
Вернулись, где уже давно
Ждал стол и доброе вино.
Ундина сердцем поняла,
Насколь наивною была
В садах смарагдовых дворца
Её подводного отца.
Пока, не ведома дотоль,
Души пленительная боль
Сердечка ей не обожгла,
Пока, слезами Галатеи
Омыв любовные затеи,
В ней женщина не ожила.