Я седая, лицо - в морщинах,
Замираю. Стучит метроном.
Мне задуматься есть причина:
Зимовала я в городе том.
Помню - Ольгой почти не звали,
Оленёнком для близких была;
Я жила до войны в Ленинграде,
Но война нашу жизнь взорвала.
С мамой мы не успели уехать,
Пока было тепло и светло.
Покатилось смертельное эхо
И от голода души свело.
Мне пять лет. Я тонка, словно прутик,
Мне не снятся цветные сны.
Но вдруг стало казаться, будто
Мы не жили уже без войны.
Моя память стирала страхи,
Только помню одно навек -
Как сильнее бездомной собаки
Может жаждать еды человек.
Я жила. Я - блокадный ребёнок -
Каждый день принимаю как бой.
Мама только твердит: «Оленёнок,
Мы должны продержаться с тобой!»
И когда леденящая стужа
Воду Ладоги сбила в стекло,
«Оленёнок, нам ехать нужно,
Чтобы выжить врагам назло!» -
Мне сказала мама с тревогой,
Посмотрев на портрет отца,
Чтобы перед тяжёлой дорогой
Запомнить черты лица.
В кузов нас поднимали люди -
Нам самим не хватало сил.
Мы спасёмся! Мы ждали чуда,
Ветер с Ладоги кровь леденил…
Я не знала – молилась ли мама,
И о чём она думала. Но
Так и вижу - машина в буране
Едет, словно в немом кино.
Нас так много, в кузове тесно,
Мама накрепко сжала меня.
Но мы рады – хватило места,
Чтобы вырваться из огня.
Но не крепок был лёд местами,
И попал грузовик в полынью.
Я сильнее прильнула к маме…
… А она прошептала: « Люблю…»
Да, она меня очень любила,
Но сумела объятья разжать,
И откуда хватило силы
Ей повыше меня поднять?!
Я увидела воды ада,
Что чернели в осколках льда -
Это хваткой смертельной блокада
Нас пыталась сдержать навсегда.
И, собрав все последние силы,
Мама прочь оттолкнула меня.
Я потом поняла, как любила
Сильно-сильно она меня…
Повезло – я на лёд упала,
Но машина уж вся в полынье…
А в ушах так долго стояло,
То, что мама крикнула мне…
… Мне не снятся далёкие страны,
До которых так долго плыть.
Мне снятся ладони мамы:
«Оленёнок, ты будешь жи-и-ить!»