Письмо к мурманскому другу
(входящее)
Нынче ветрено. Нева шумит сердито.
Ждет зимы и ледяной своей одежды.
Ничего не изменилось в этом мире
Только чаще разрушаются надежды.
В нашем Питере зимой все больше скука,
Сговорясь с уныньем, разум занимает,
Непогода. Слякоть. Дождь со снегом, вьюга…
Ясных дней в судьбе почти что не бывает.
Я сижу в своей убогонькой квартире,
Ни подруги, ни прислуги. Лишь супруга.
Помогают мне собой остаться в мире
Только письма. Из провинции, от друга!
Приезжай, попьем пивка, закусим мойвой
Или корюшкой. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе на берегу гранитном
И скажу, как называются созвездья.
Помнишь, Генрих, у сестры твоей подруга?
На фотографа в «Крупе» она училась?
Ты с ней спал еще? Недавно ее встретил.
Не скажу, чтоб она сильно изменилась.
Посылаю тебе, Генрих, свою пьесу,
Если хочешь, можешь что-нибудь поправить,
Что получится – пока мне неизвестно,
Но спектакль не детский (точно!!) буду ставить.
Вот и прожили мы вроде половину,
Как сказал лауреат Иосиф Бродский
Мы, оглядываясь, видим лишь руины,
Взгляд, конечно, очень правильный, но скотский.
А на Питер не сердись, он не виновен,
Что козлы в погонах жизнь нам отравляют,
Они водятся не только в Петербурге,
Сволочей среди ментов везде хватает!
Приезжай, пройдем по улицам. Питейный
Наш «Сайгон» закрыт, да бог с ним, что там кофе…
С Моховой свернем с тобой мы на Литейный,
Сходим в театр, где работает Иоффе.
Сфинксы в воду лапы сбросили беспечно,
Над Васильевским горит огонь Расстральный,
Ярким факелом для нашей дружбы вечной,
И друзьям ушедшим свечкой поминальной.
19.11.2000
Письмо к Санкт-Петербургскому другу
(исходящее)
Нынче холодно. К тому же снег западал.
А по плану девятнадцатое мая.
Я сижу под впечатленьем Ленинграда.
И манеру твоих строк перенимаю.
Где же раньше я встречал такие строки?
То ли Троцкий, то ли Флотский? Доконала
Невозможность вспомнить имя. Помню токо,
Он твердил, что это все “Из Марциала”...
...Север, Костик, все сильней надоедает...
Солнце, правда, сутки светит. Но не греет.
Коль в империи родиться выпадает,
Лучше все же жить в столице. Иль южнее.
Постоянство красок “трогательных”, Костя,
Начинает доставать меня с годами.
За окном сейчас - наго, как на погосте,
А Черкассщина - с цветущими садами.
Оттого лицо, как сморщенная клизма...
Но сказал себе я: “Генрих, не грусти! На,
Прочитай к тебе отправленные письма
И ответь скорей на письма Константина”...
...Посылаю тебе, Костик, наши фото.
Отвечай тем, кто меня там не узнает:
“Это я не в зоопарке с бегемотом.
Так на севере все люди распухают!”...
...В Мурманск я через столицу возвратился,
Пообщался с неким Ивановым Вовой.
Ты ж знаком с ним! Он ничуть не изменился,
Все такой же: бородатый и здоровый.
Побродили с ним по улицам и скверам,
Посетили Храм Спасителя. Потрясно!!!...
Вовка мутный... Ну, а если брать на веру,
Говорит, что бизнес у него прекрасный.
Говорит - вьетнамские командировки,
Говорит - дом полон долларов. Однако,
Твердо знаю: можно верить текстам Вовки,
Лишь делив на восемь, да с заменой знака.
Говорит, что занимается лапшою
Быстрого приготовления. Не знаю...
Но лапшу на мои уши (да с душою!)
Он сготовил очень быстро. Вот, счищаю...
...И еще тебе скажу, мой друг старинный:
-Не морочь себе башку известной фразой...
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины" -
Рабский лозунг. Иль, быть может, для спецназа.
Заявлю тебе без толики смущенья:
-Что-то, Костя, ты себя совсем не ценишь...
“Мы,.. оглядываясь,.. видим лишь творенья.
В нашей жизни, на бумаге и на сцене!!!”
И пускай ты никогда не издавался,
Не считай, что все творения - в печурку.
А понять захочешь, в чем ты состоялся, -
Посмотри на свою спящую дочурку....
...Всё. На сим стихами прекращаю плакать...
А закончу опус фразою финальной:
“На душе моей сейчас такая слякоть,
Как последствия от свечки вагинальной”.
Май 19, 2001