Нижеследующие замечания могут показаться тривиальными и очевидными. Практика, однако, показывает, что далеко не любой неподготовленный чтец оказывается способным не то, что даже сыграть, а только прочитать "Возвращение со звезд" по ролям. Иные реплики звучат чрезмерно восторженно; в иных проскальзывает неуместная ирония, экзальтация или угроза.
На деле почти от всех актеров, по большей части, требуется отстраненность и некоторое безразличие. В отличие от первых "Гусей", знаменующих пору юношеских надежд и неясных обещаний будущего, ко вторым "Гусям" все персонажи с активной жизненной позицией (не считая Санчо, успевшего отдохнуть в размеренных субтропиках) уже устали и вымотаны. Если первые "Гуси" принципиально транслируются на любую эпоху большого переопределения понятий (например, на межвоенную Европу двадцатых), то масштабу онтологического кризиса во вторых "Гусях" отчасти отвечает разве что падение Второго Храма.
Галилео Галилей - единственный персонаж, сохраняющий среди этой достоевщины нейтральный взгляд на вещи; можно было бы сказать "скептический", но за его натуральной философией стоит не скепсис и не педантизм, а интеллектуальная осторожность и высочайшего градуса непредрешенчество. Раздражается он только для того, чтобы осадить, и только тех, кто в данный момент угрожает техническому процессу, за исход которого он отвечает как мастер. Манеру речи Галилея можно заимствовать из мемуаров советских академиков; идеально, например, подойдут воспоминания психиатра Феликса Березина.
Вагнер остается совершенно серьезным на всем протяжении пьесы. По букве реплик он позволяет себе вольность метафор вплоть до буффонады, но при этом его никогда не "несет", как несло бы, например, Хлестакова; он никогда не забывается; его внутренний мир полон простых решений и не особенно глубок, но он сам сознает и его глубину, и ограниченность этой глубины. Цель и смысл его жизни - удачное выступление, и он добивается его столь же планомерно и самоотверженно, как Луи Пастер победы над туберкулезом, а социал-демократ - революции.
Перепалка между Галилеем и Вагнером читается _без наскока_. Они ДРУЗЬЯ.
Спойлер для тех, кто пропустил все цитаты ("дайте еще одну..."): музыкальное вступление в зачине первого акта звучит до слов "песни победы... крыла", потом тухнет в одну секунду. Во втором акте "светом черной звезды..." влетает порывами, как ветер. Конец спойлера.
Цезарь Август соответствует не столько своему (легко угадываемому) прототипу, сколько, скорее, его внутреннему идеальному образу. Он шире в плечах, больше напоминает медведя или героев Джека Лондона; короче, это ВВП, воображающий себя DJT, и именно таким он раскрывается перед Вагнером. При этом короткие реплики на публику, особенно "поставить перед фактом", читаются в фирменной манере демонстративного ускользновения от ответственности ("Она утонула"): мечта мечтой, а маска в политике - вопрос выживания.
В рисованной анимации после "поставить перед фактом" 1-2 итерации эха. В игровом кино и при постановке на сцене они отсутствуют.
Паоло и Синдерелло: 1/2 мафиозные доны, 1/3 киплинговский Балдео, 1/6 дядя Фима, взболтать. Паоло несколько благородней; Синдерелло подлей.
Виолончелист - мальчик-интерн; старается показать себя, но еще не разобрался, за что в этой фирме хвалят.
Барабанщик медитативен и практически загипнотизирован, как перед укротителем (Вагнер знает свое дело).
Гамлет более дезориентирован, чем у Шекспира, но в догробной жизни вполне мог бы быть тем самым шекспировским Гамлетом; месть удалась, а радости от нее никакой. На отголоски возможной альтернативной философии он оборачивается, как лев на добычу - набирает голос, *не набирая темпа*. "Врешь, Химейер!"** говорится самым тихим голосом на грани шепота; это открытие из того же ряда, не последнее и не наибольшее, но большее всех предшествующих. "Ты опоздал..." читается без тени издевки - с тактичным галилеевским сожалением.
** перед репликой даже и пощечина была бы уместна, если не переиграть.
Цитаты (в пересказе) в четвертом акте: Иосиф Бродский "Темза в Челси", Андрей Державин, Лебедев-Кумач, Mylene Farmer "Aime".
Санчо Панцер - тот типаж, который мог бы рассказывать тонким голосом пошлые анекдоты; разве что не сложилось самой привычки. Чуть хрипит.
Шахтер, доцент, звонарь - не чужды высокого, но им не хватает словарного запаса. (С придыханием: "Обалденно".) У звонаря белорусский акцент.
Пристав - диснеевский пес на должности курьера или мелкого клерка из отдела продаж.
Робертсон Эй надеется на мирную трансформацию режима. Прототип - Илья Пономарев.
У человечества зеленоватое или зеленовато-оливковое платье (не однотонное, а пестрое или с тенями).