Би-жутерия свободы 147

Марк Эндлин
      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 147
 
– После выбросов космической энергии стихов, заложенных во мне в избытке, я штудирую юмористические журналы, издевающиеся в мягких обложках над потребителем и сразу же обращаюсь к моему спасителю – танго. Оно для меня, как для китайца податливый Шарик над столом для пинг-понга.
На окраинах Буэнос-Айреса конца XIX века заметили, что не человек создал танго, а танго превратило обезьяну в аргентинца Гонсалеса (он же Ганс Юбер Аллес). Не потому ли я поднимаюсь с постели в ритмичном танце, и с ним же ложусь, – выпалил Садюга, и его аж передёрнуло от предвкушения спаривания с издерганной партнёршей в пресмыкающихся па.
– Признаюсь вам,  танго представляется мне подготовительным шагом к устойчивому пороку – соитию. Ведь гипотеза не женщина, ей не угрожает неподтверждённая беременность, и Фаберже –не яица наперебой. Она бездетна, как пепельница без окурков. Полагаю, что столь колоритная фраза задевает ваше самолюбие, ну что ж, я заберу её обратно при условии, что вы соответственно запакуете её, хотя осуществить ваш каприз сложно.
Скажем, если бы мне предложили стать членом предложения, я бы склонился именем прилагательным к горлышку бутылки.
Конечно, я смещаю изжитые понятия и бросаю вызов вашему взыскательному вкусу, но я не в силах противостоять искушению казаться лучше, чем я есть на самом деле.
Не представляю себе, что бы вы сказали, если бы узнали, что вчера я записал глазок в двери на операцию «Лейзик» к доктору а ля Руза, на досуге выбивающего десятичную дробь из барабана.
– Вы, Амброзий, выглядите опрометчивым телёнком на выгоне. Делать ставку на других, то же, что расставлять капкан на себя или ковыряться шомполом в зубах. Предостерегаю вас, как видавшая виды на сожительство и пейзажи Италии, представляющейся мне на карте чулком, натянутым на подбитый Сицилией сапог. У вас в квартире как в Лувре – не скульптура, так портрет, – пропела Фру-Фру, прохаживаясь по рассохшемуся колышущемуся паркету.
 Садюга импонировал ей арканящими пиявками губ, ищущими доноров для выживания и по-пионерски готовыми к липосакции.
Её, привыкшую заниматься любовью во всеуслышание с улыбкой, натянутой на прямоугольную рамку рта, так и подмывало открыться ему, несмотря на вентиляционный ветер, пошевеливавший наклеенными ресницами. Короче, они не испытывали взаимной неприязни. Но в доме, не нюхавшем настоящего биде, подумала она, стоит быть поосмотрительней в поисках скрытого сейфа. Садюга (человек с осьминожьим взглядом) ощупывал жертву прежде чем нанести удар вполоборота. Он не был трансвеститом, но мысленно уже натягивал кружевную арматуру её трусиков. Не прибегая к помощи ассистентов-щупальцев, он как в сомнамбуле, как и полагается поэту-эроту, отщипывал пузатые виноградины, шариками взлетавшие по его глазным яблокам к отражавшим их хрустальным подвескам вывезенной из Утруссии египетской люстры.
Тяжело дыша, любвеобильный кобелёк Амброзий слизнул обильное слюноотделение, вообразив себя в собственном дельфинарии, затем вытер выпотевание на изборождённом непосильными мыслями вольтеровском лбу и закурил сигарету (обычно он не пользовался зажигалкой и прикуривал, когда у спички вспыхивал бурный роман с коробком, причём Садюга был уверен, что им несомненно удастся избежать медового месяца ужасов, подслащенного африканскими пчёлами-убийцами). А пока Амброзий маскировался клубами едкого дыма, как блюдцеглазый осьминог чернильными выбросами при появлении смертельного врага. Последнее время он обходился себе слишком дорого, поэтому останки воображения стягивало жгутом, и поступление крови к взбудораженному мозгу поубавилось.
Про себя же Амброзий Садюга обложил бдительную Фруму пушистыми поэтическими словами, чтобы та не ушиблась в случае непредвиденного морального падения, катаясь по гаревой дорожке на маккиавелике. Ему хотелось побыть с ней ребёнком, играющим со спичками, кинуть свой корявый якорь в её устье, чтобы прочнее  в нём зацепиться. Его не покидало предвкушение томительного чувства, что на конкурсе судебных экспертов ему наконец-то присудят условно премию за фотографию «Мёртвая тишина».
Он чмокнул Фруму в ближайшую к нему пунцовую щеку, хоть сейчас готовый рвануться с ней в танго, сломя голову на левое плечо. Ему вдруг захотелось задохнуться душистым горошком на её кофточке, сбросив с себя атласный халат с двумя мировыми полушариями, искусно налепленными на шелковистую ткань ниже широкой спины. Этому непредвиденно помешал её пёстрый галстук. Садюга, человек не сделавший никому ничего плохого, кроме как ставивший подножку мотоциклу, готов был дать голову на отсечение, он ей шёл к лицу, как «Всаднице без головы».
В ответ на его размышления кто как одет, её реакция обрела форму выпадов ударных-коленок в ритме навязанного им танго и насмешливых панисестренских комплиментах с оттенком польского панибратства, которое было сродни телевизионным выступлениям кавалергарда Кэртиса Сливы, в котором ощущалась уличная польская косточка наведения порядка без разрешения полиции. Вот она, взымаемая почасовая оплата за минутные слабости, откачиваемые с помпой, спохватилась Фрумочка, но поздно – отношения с потенциальным самоубийцей, испытывающим космические перегрузки при взлётах поэзии на лестничной площадке – Амброзием завязались. Экстраполярные выверты травмированного Амброзия Садюги при попытке к бегству из супружеской постели не будили в ней обозлённой львицы. Кто-то сведущий предупредил её, что экспериментаторы вроде него с трудом отличают буддизм по утрам от послеполудненного мудаизма, когда устаревшее оборудование по бурению дамских скважин отдыхает после интенсивного просмотра интернетной порнухи.
Ещё её набожный отец-подводник, человек преодолевавший любые обступавшие его стены, если их кто-нибудь за него разваливал, был уверен, что уменьшённые шпильки костёлов служат для укрепления корней волос, а возвышенные цели для уничтожения их глубинными бомбами, предостерегал Фру-Фру от неосторожных движений на ложе раздвижной любви. Она – марионетка с развязным поведением на шнурочках понимала, что не сможет низвергнуть непредсказуемого типа Садюгу, посылающего с запозданием вдогонку замусоленную открытку с пожиранием счастья.
Но у выдры-Фрумы имелся опыт выслушивания инфантильного трёпа злонамеренных старых балбесов, когда она закидывала за плечи сомлевшего тела затихающий ливень волос. Сухие веточки её пальцев с пунцовыми ноготками хрупчато захрустели, исключение не составил, подавшийся в отставку от боковины чашечки бодрящего кофе мизинец. Она заметила, что в отличие от него её характеризует бережное отношение к кольцам, что присуще в высшей степени шарнирным непоседам-примадоннам.
Но если браки совершаются на небесах, то где небосводники, проторившие гравитационную дорожку в космосе? Супружество – проблема с одним заданным стрекачом, и собеседование, которое не каждый способен пройти. И кто как не Фрума знала это, вспоминая опостылевший ей бытовой прибор первого мужа.
Магнитофонная запись вызвала у Амброзия подёргивание горбинки носа. Завладев обманчивой ситуацией и подняв игорные домики бровей, он смахнул с лица  опилки мужества, превращаясь в медвежонка, вспоминающего пятёрки – табельное оружие в борьбе с родителями за посещение кино. Отношение Фрумы к Амброзию всё больше походило на привязанность лодки к пристани. В горле Садюги саднило от польского шипения с пришепётыванием после вялых телодвижений, закутанных в ворох ностальгии. Сладко потянулось ликёрно-тягучее танго:

Принимать морские ванны,
Пить прохладные напитки,
Жажду утолять из сплетен,
Ловко сдобренных враньём,

Мы готовы спозаранку.
Мы – марионетки в нитках,
Спутавшихся на паркете,
Перед людом предстаём.

Разноцветные обёртки,
В танце страхи безутешны.
Смешана любовь с расчётом,
Джином с тоником что впредь...

На столах «Клико», креветки.
В воздухе вопрос повешен,
Почему во всем везёт нам,
Стоит только захотеть?

Чиним ритм беспрекословно,
Избегая в частном трений,
Мы на несколько ступенек
Выше остальных, ну, что ж...

Это было не под Ровно.
На Руси другое время.
Переходит в наступленье
В танго «Изощрённой лени»,
Не как в прошлом, без гонений,
Золотая молодежь.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #148)