Би-жутерия свободы 148

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 148
 
– Извините, Фрумочка, – подпрыгнул к плееру Амброзий, задрожавший как цуцик, – просто хочется набить морду и плюнуть туда же тому, кто записал мне это козлиное скакание с беззастенчивым ляганием в пах, предназначенное слюнявому молодняку, который принято называть Золотой молодёжью. Подхватить какую-нибудь заморскую болезнь и закружиться в ней в вальсе – это не в моём стиле. Поэтому я отказался от легкомысленных вальсов в пользу порывистого уроженца Аргентины – танго. Я не один семестр подвергался жестокому обучению в мужской школе и хорошо знаю, что в конце концов означает у юнцов. Так что позвольте мне, почитателю вин и танг, найти что-нибудь более приемлемое для нас, не то клянусь, алькаидствующий пакистанец будет умерщвлён не по моей воле. Кстати, вы не обращали внимания на звенья цепочки, цепляющиеся одни за другие, как горцы на Балканах или на Кавказе в мужском танце? Но я не прибегаю к уловкам. Я отбегаю от них. Приглашаю сеньору Хитрость с молодой тростью в руках на танго и заходясь в па, аккуратно раскладываю шаги по полу дома, где гостей рассовали по его крыльям до того как дом взлетит на воздух, вдоволь обдав жильцов ароматом растворимого кофе.
– Всё это сумбурные россказни. Я не склонна потакать мужским слабостям в отношении кабаков, где собираются огромные полуголые мужики с корпусами недостроенных зданий, – гордо вскинула нижний подбородок Фру-Фру, выглядевший увесистее верхнего, успешно миновавшего шею и мягко уложенного на заплывшие жиром ключицы, не знавшие переломов. Она догадывалась, что в разутом виде Амброзий строит из себя набоба, и вытащить его в гетеросексуальное кафе «Васильки и Маргаритки» на берегу океана, где ветер сыплет сахарный песок в глаза диабетикам, может оказаться непосильной задачей. Интересно, что после показательных выступлений в икоте кафе «В. и М.» посещала её подруга Урсула Недобыта, узнаваемая по белым колоннам ног и поклоннику Али Гатору (в трезвые дни они вальсировали педалями вдоль мочеиспускательного Канал-стрит заселённого китайцами).
– Зря не соглашаетесь, среди горцев встречаются милые ребята, – подмигнул поэт-эрот и знаменитым жестом Рафы Надала на корте с явным облегчением поправил врезавшиеся в зад джинсы. – Я уверен, что при остром желании вам не составит труда освоить орангу-танго аргентинского бандеониста Астора Пьяццоллы, – надорвано передислоцировал Амброзий Садюга разговор в иное русло.
– Вы так в этом уверены? – подыграла кокетливо плечом Фрума, – вы – баловень никудышных женщин, решайте сами. Вы – это вызывающий дефицит, к которому стремишься как к чему-то недосягаемому. Ради вас я способна на грильяж, трельяж и сумасшедшие выдумки, но только после разгрузочной диеты в Буэнос-Айресе и верховой езды на ламах в горах Перу. Никогда не забуду, бедных животных переживших выкидыши из-за стресса. С тех пор, как я сбросила сорок кило, сидя на Кремлёвской диете в пивном баре секретных служб «Воротник опустили, не замачивая», меня не покидало ощущение, что я выкрала у очередного подлеца удостоверение личности, развалившейся на диване надвое, с одним только намерением – выложить всю правду в глаза и плюнуть ему в лицо.
– Наши ощущения совпадают, –  они выслеживали меня в кафе «Закладка на память» под аккомпанемент музыкантов, наяривавших на народных инструментах. Тогда за аперитивом я наболтал много лишнего с родоначальником комиабсурда и стоматологической гинекологии Горджесом Озверяном членом ассоциации стада альдебаранов от гинекологии «Трио Лос Пальчес».
– Амброзий – вы загадка, и я посвящу вас в историческую мансу как Клео “Patria or Muerte” выиграла пари у генерала в лампасах Марка Антония, угостив его эпикурийским обедом. Зная негативное отношение Марика к подкожной жировой клетчатке, Клеопатра, распускавшая слухи о себе, несшиеся как наскипидаренные, наподобие вязанья. Клео растворила в кубке с уксусом жемчужину и подала её к столу. И тогда Марик, рекламировавший римские гробы из высококачественного марева, приступил к спиртному омовению желудка, перед разгоном студентов- ортодоксов, Стеной Плача выступавших против царя Ирода (не помню какого по счёту).
– Подумаешь, дайте мне соответствующий кубок, и я растворю для вас любую курортную жемчужину у самого синего моря. Я сделаю для вас всё в пределах моих мужских возможностей.
Ваши провокационные слова, Фрумочка,  обязывают меня к аналогичному деянию. Но я уже года два как не Казанова, что по совершенной случайности совпало с началом несанкционированной индустриализации Бразилии, когда туда заехали, пьяные маленькие люди с их уменьшительно-ласкательными лилипутскими радостями, чтобы раскачиваться на обильной трапезе под куполом цирка. Поверьте, в моём невнятном суповом наборе слов нет и капли тщеславия. Меня и так всюду поносят на руках бесчувственные, оловянные души. Но я продолжаю любить танго даже в дымчатых очках, когда с кисельных берегов реки тянется запах кипячёного молока. Я обожаю его, возгоревшись к нему безотчётной любовью, – заигранной пластинкой зашёлся Амброзий, смутно подозревая, что для того, чтобы употреблять избитые и заезженные текстуры фраз, не обязательно быть Садюгой.
От их повторения Амброзий почувствовал, что его кондовый утрусский язык отекает, наподобие нижних конечностей страдающих варикозным расширением вен, не испытавших прикосновения компрессионных диабетических носок.
– Это уже совсем другой коленкор, – послушно согласилась Фрумочка Пюльпитер. – А за что вы так любите танго? Помню, в далёкой молодости я подхватила грипп и закружилась с ним в вальсе, а потом в жёлтой прессе появился слишком подробный отчёт какого-то писаки с одетой женщиной, но это была не я.
– Вот видите! Да как же не влюбиться в танго?! Посудите сами, в нём я могу выразить ногами всё, что думаю о партнёрше. Если хромой танцор, пекарь высокого  замеса, предлагает вам заняться с ним кексом, представляете какие ювелирные кренделя он способен выделывать ногами из вымученных изделий?! Но когда сосед доносит на соседа, я выступаю против народных танцев.
Некоторые тангоненавистники, вместо того, чтобы заняться выпечкой, добывают булку в солёном поте лица. Так и человек, оторванный от танго, сравним с пуговицей, вырванной с мясом из вегетерианского пиджака – ему нет предназначения, а я обожаю танго, надеюсь, такого же мнения придерживается наш, из-за танго непонятно почему избранный президент, Ох’Рамма.
– Понятно, а как же я? – захныкала Фрумочка, думая, когда же прекратится словесное извержение ментора в пылу магменной беседы, – я уже безостановочно ревную вас к танго, Амброзий. 
      – Не надо, это танец гарцующего горца, и чтобы смягчить негативное отношение к нему, вернёмся из прошлого в мир компостирующего аргентинского билетёра – в танго «Ля Кум Фарси ты». В тысяча девятьсот незапамятном году мне удалось беспошлинно вывезти его партитуру в фалдах смокинга, сработанного ещё рабами пошивочного сектора Рима, где на прилавке перочинно лежали ножи и снасти. Страстное танго зародилось на  криминальных итальянских окраинах Буэнос-Айреса, где вино до сей поры захлёстывает флибустьерские глотки, а партнёрши принадлежат к породе дев, с которыми никогда не уверен, проснёшься ли ты завтра. Там в жилах танцора бурлит свекровь, а по периферии рта партнёрши сверкают молниеносные кинжалы помутневших от страсти глаз кабальеро, ведущего в танце.
– Я поражена вашими знаниями, Амброзий! Вы абсолютно не похожи на мелких людишек, рассказывающих мне часами о свиноводстве в государственном масштабе. Не вызывает пастеризованного сомнения, что мне суждено любить вас навзрыд и читать взахлёб, хотя тревожит неизвестность, кто же меня откачивать будет?! – воскликнула она восторженно, в мыслях сравнивая поэта-эрота Амброзия Садюгу с жалким дилетантом-партизаном от любви Тихоном Излучиной, которого многие годы осуждала за незапланированные нападения с тыла перед сном.
– Здесь вы по-дилетантски ошибаетесь, Фрумочка, знаниями обладают только монстры-циклопы во внеурочное время недопитий и перепитий. Кстати, вы знаете, кто такие циклопы?
– А как же! Амброзий, вы обижаете меня своими необоснованными подозрениями в невежестве. Я не какая-нибудь там хабалка, и приметила в ваших словах завышенную самооценку. Но вам я многое прощаю. Вы красиво описываете обыденные вещи, и я не в силах противостоять, соблазнитель вы этакий! – простонала она, с особой силой почувствовав, что не время переступать порог дозволенного с переполненным мочевым пузырём после таблетки метапролола, принятой от давления и захлёстывавших её новых чувств, когда не знаешь, как поступить со старыми.
– Между прочим, я и пишу в пределах недосягаемости презираемого мной обывателя, щёлкающего телевизионные каналы, как семечки. Но для вас, резвой босоножки, я приготовил нечто иное, назовём это «Советы женщине в тапочках с помпонами в растоптанных чувствах» – продолжал, взбодренный поощрительным замечанием, Амброзий, – но всё это при условии «если»:
Вы читаете от корки до корки, питаясь мякотью. Исключайте диагонали и периметры, уводящие тексты из поля зрения.
Вам удавалось измерить у себя температуру вскипания крови от негодования, то никому не сообщайте точных цифр.
Вы плохо слышите? Я плохо вижу то, что вы плохо слышите.
Вы считаете меня чудовищем, тогда извольте записать месторождение бесполезного ископаемого.
Забываете обо всём на свете? Положитесь на меня, отжимаясь на моём «снаряде» и подскажите, где находится чековая книжка.
Он встречается с Грифельной доской? Пусть он вам уже пишет.
Вы перепутали приличного мужа с любовником, выходящим за пределы приличного? Сделайте вид, что пишите заявление о разводе и попросите его расписаться в книге посетителей.
Пользуетесь спросом? Не забудьте спросить о рыночной цене.
Вы увлекаетесь древностью, то я и есть тот самый случай.
Шпалоукладчицей в люльки желаете произвести фурор в роддоме? Окотитесь, ощенившись и забейте на всё стрелку.
Попали в неловкое обличительное положение? Не замалчивайте какой набитый дурак вас в него поставил.
– Вот и всё, а чтобы избежать часто встречающихся в танго грубых ошибок, я покажу вам мой Охотный ряд элегантных пируэтных выпадов, они срабатывают как автостоп – один из приспособленческих способов передвижения в космическом пространстве, основные же па вы освоите в условиях, приближённых стрелкой часов к нашим будуарным развлечениям.
– Согласна, – заверила его Фрумочка, – я всегда отличалась заметным прилежанием со стороны и, перекатываясь на другую, брала уроки банальных танцев у... Потом он (по цепочке) передал меня прямо в ноги ловеласу в комбинезоне из Театра преКрасной Армии, всё забываю его имя, ну, тот, что играл главную роль в «Учителе танцев» Антилопа де Вега, то ли Сельдереев, то ли Сельдин. Он прислал мне уведомление о соитии, снабдив его букетом свежайших роз, и тогда я согласилась безо всяких обиняков. Ему нельзя было отказать... во владении искусством втаптывания возвышенных чувств в липкую грязь и зашибании денег. Это было особенно заметно, когда мы сидели в португальском кафе и аромат двойного эспрессо молотых зёрен, отделённых от плевел бразильского кофе, бил в его облупленный нос, а я рассеяно размешивала лодыжкой сахар в чае, с отвращением поглядывая на его лиловые от пирожного крема губы с жёлтой пенкой в уголках рта.
– Вот это память, сеньора! В вас всё прыгает от нетерпения к ожиданию, – подскочил Амброзий, поражаясь болтливости её растрепавшейся причёски и теряясь в догадках, как в дремучем лесу. Сам же он подумал – пора прощупывать почву в предбаннике любви. Его бесприютные мысли, подхлёстываемые микроволновкой разогретых страстей, тянулись к выдающимся Фруминым персиям. Казалось они открывали ему слуховое окно в мир небесной музыки органической пищи неизвестного дотоле композитора.
– Вы мне льстите, мудрёно выражаясь, как незаурядный поэт. Прошло всего три года, а кожа на руках стала на пять лет старше. Ясно помню, я возмущённо спросила у субтильного типа Дмитрия, что вы делаете?! И знаете, что он мне ответил? «У нас это называется братской взаимопомощью народов». С этого момента я стала подозревать, что кто-то из них всё-таки напомаженный еврей.
– Фрума, я понимаю, что вы фундаментальная женщина, некое непредсказуемое под лежащее, но зачем досканально всё о себе рассказывать, да ещё в красках? Я не спрашиваю, сколько вам лет. Хотя, скрывая свой среднеарифметический возраст, вы пестуете во мне недоверие. Умоляю, не нарушайте вакханалию наших взглядов на скользкий предмет. С безупречной талией вы стали бесценной жемчужиной в моей коллекции, но не чёрной. Думаю, вы не обидитесь, если я, провернувший пару сомнительных сделок, назову вас «Дамой с камелиями» моего поколения молодёжи?
– Ну что вы! Не ищите правоту в левизне, и я не стану ничего утаивать, это выше моих сил применительно к моему воспитанию. От вашей динамики импровизированного сюжета у меня голова идёт кругом. И чудится мне, как рыцари Круглого Застолья передают меня из рук в руки, сердцеед вы этакий!
– Я принёс себя в жертву на алтарь искусства не для того, чтобы критики-палачи лишили меня головы, и я знаю многое чего многие из них не ведают. Согласитесь, Фрумочка, кто-то же в стране «Некуда деваться» должен работать. Вижу, вы мне не верите (он обнажил гингивитные десна над ятаганчиками зубов). Тогда побудьте здесь, а я пошёл на приезжий рынок отстреливать лягушек. Для этого мне придётся облачиться в пограничный пиджак, брюки и реквизитку в нейтральную полоску, ведь в наше время без английского языка утрусские раны не залижешь.
– Я знаю, некоторые дамочки сменили лайковые перчатки на рукавицы. Умоляю, не оставляйте меня одну в этой комнате приведений к общему знаменателю с чешскими торшерами. На них пыль Бархатной революции драматурга Гавела! Ваша правда, результативная работа палачей любит, так же как и их жены, если преданные остаются в живых на излёте экспериментов.
– Тогда приступим. Учитывая, что жадность бестактный двигатель экономики, я бесплатно поставил шоу «Шампанское на льду». В нём я принёс себя в жертву, рассчитывая на ответный костёр страстей, – упивался собой Амброзий, закидывая грациозным жестом непокладистую прядь с шеи на лоб. – Ищите, Фрумочка, причину головокружения в культурном центре событий (он тщетно пытался найти отциклёванный полминуты и вычислить Фрумин эпицентнер тяжести, но не позволяли такт и нехватка образования). Подойдите ближе, обвейте меня в области талии, я не дрогну, я вышколен по шкале Рихтера, в кабинете у проктолога Гуревичикуса. Он такой тактичный – подтолкнул меня к жертвоприношению чудотворными словами: «Ну больной, помогите трусам трусам трусцой сбежать с бёдер». Я выполнил требование бывшего врача-диетолога страны, жившего впроголодь, потому что совершенно не собирался показывать эскулапу, на что уже не способен. Он оглядел меня на манер еврейского портного, рассматривающего драп, как разновидность бегства и осыпал комплиментами.
– Да вы, батенька, увешаны подкожными наградами, как легендарный не просыхающий Полотенцев! – подбодрил он меня, – тут пустула, там фурункул, здесь язвочка, с гирляндами высыпаний.
Я тоже не остался в долгу и, пройдясь по оживлённому полу с каменным выражением узорчатого лица, рубанул:
– Признаться, до встречи с вами, доктор, я не слышал о Полотенцеве и совсем не высыпался, но вы посоветовали мне поместить себя в выходной и пробить сквозь дуршлаг. Эффект превзошёл все ожидания – я пересмотрел прошлое, не считая инцидента в зоопарке, где, глядя на зад павиана, задумался, а не пользуется ли волосатый шельмец французской косметикой? Я ошибался, сквозь мелкий дуршлаг мельчил дождик, а я нервно сжимал в руках титулярный кассетник «Made in Джопен», и пальцы перебирали октаву кепки-восьмиклинки. В моём мозгу немедленно восстанавливалась картина незабываемой встречи и такой же по значимости конфеденциальной беседы. Наберитесь терпения и я расскажу немаловажный эпизод из моей жизни не таким, как я его придумал в школьные годы, когда несколько лет слыл недоучкой из категории лентяев «Мы ехали на тройке с бубенцами».

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #149)