I
Ты - моё солнце глиняное, венценосный Митра. Ваш корабль на чёрные скалы несут ветра, голубые, зелёные волны стучат о борт, через два столетия скажут, что бог - любовь, а сейчас - бог ветер и глина, и всплески волн, я несу твоё имя горькое, как вино, повторяю его, италийским акцентом для, и темнеет оно, истончаясь в иную вязь, проливается чёрным вином с моих алых уст, венценосное имя твоё так горько на вкус.
II
Я - богиня луны, и шелка мои холодны, я люблю колыхание мерное вод ночных, я люблю ночь и воду, а ты любишь день и лавр, колесницы в пурпуре, стрелы, и крепость лат. Я несу твоё имя алое, триумвир, на семи ветрах ты мне лентой чело повил, и за это я ныне волны заворожу, руки-ноги морю синему повяжу.
III
Где, Антоний, твои деревянные корабли? Где твои колесницы, горюшко-Гераклид? Где твой Рим со львами, где триумфальный лавр? Эта смуглая женщина всё у тебя взяла. Посмотри на себя: ты позорно бежишь назад, девятнадцать твоих легионов глядят в глаза, но уже не опомниться, не придержать коней, - твои кони черны, и несут тебя всё быстрей. В диком танце вакхическом Азия повела, закружила, заворожила, в полон взяла, только пляшут актёры и реки вин текут, только флейты и цитры плачут в твоём мозгу.
Дорогой Кемет, его губы опять в вине, Кошка Чёрная Пирамид зарывает меч, я гляжусь в огонь в белом храме среди песков, и в священном пламени вижу лицо его. Он снимает браслеты медленно с тёмных рук, я смотрю, я хочу разомкнуть этот адский круг, жрице Кошки - огонь, - как зеркало, как родник, всю судьбу Кемета в нём вижу и этот лик.
В тёмной радости Августу флот предаётся твой, твоя родина, римлянин, празднует торжество, так возрадуйся с ней, умирая на плитах днесь, и достойный Имени, горький прими венец. О, если б все изумруды и жемчуга отдать, чтобы солнцем взошёл необорный триумвират, мало чести в тщеславии, но отчего оно нестерпимо сияет так, гордой маня виной?
Душно пахнет маслом лотоса из гробниц, Клеопатра целует лицо твоё, падши ниц, скоро, скоро, так и ляжете рядом вы: египтянка и римлянин, в чёрной крови любви.
Я гашу огонь в белом храме среди песков, там к ячменным полям несёт зеркала Сихор, торжество над Египтом мне горько, но горше, что я за далью веков позабуду лицо твоё.
IV
Я несу твоё имя, как камень и как венец, сохнет соль морская на вёслах и руки ест, голубые, зелёные волны о борт стучат... Только ты один господин своего меча. Только я одна госпожа своей тишины, в лампах бронзовых двести веков стынут наши сны, их поднять со дна моря - не хватит не сил, не слов, о, Антоний, где ныне прекрасная твоя плоть?
Мы луна и солнце: мечта и меч, мы - Кемет и Рим, всё что я тебе бы сказала, - горит внутри, и так сладко преномен горький твой повторять, - и не Марс, и не Бахус, но кто-то, - кто с ними в ряд.
Ты - гроза над Египтом и наказанье мне, оттого и губы мои, как твои - в вине, опусти ладони в чашу из серебра, - связкой систров серебряных в храме звенят ветра, серебром чернёным имя твоё звенит, - дай увидеть сквозь воду как пальцы твои длинны...
Я несу тебе ветвь оливы и ковш вина, из туманных слов вяжу дорогую снасть, уловляю душу в пространстве меж чёрных звёзд, между двух эпох над бездной бросаю мост...
...Нет, не выговорить мне преномена твоего, я лишь жрица в храме, и дело моё - огонь, золотое лицо отверни своё, триумвир, - я не помню уже кто лентой мне лоб повил.
...........................................
Говорили, что я сгину в чужих краях,
Наводили страх, лили в душу сомнений яд,
И кого мне, несчастной, слушать, - не знала я.
Я застигнута в Риме грозою на площади
Мне кричат какие-то люди, мол, - проходи
Под спасительный портик и с нами дождь пережди.