В краски кисть макая,
я писал пейзажи,
смутно понимая,
что не для продажи,
и последний гульден
пропивши в таверне,
просыпался в полдень
с болью характерной.
А с моим знакомым
сумрачным поэтом
я вином дешёвым
разбавлял сонеты.
В, табаком пропахшей,
крошечной мансарде
о судьбе пропащей
нам читал рассказы
добрый наш приятель -
«широко известный»
диссидент-писатель -
бабник и повеса.
И сейчас, бывает,
в кресле у торшера
нет да вспоминаю
нашу атмосферу.