На цыпочках, едва касаясь неба,
как ниточка, летящая нелепо
в ещё не наступившей тишине,
вплетаясь незаметно в паутину
и становясь штрихом большой картины
в своём непрекращающемся сне,
когда ещё мело, когда кружило,
вязало снегом шарф и снегом шило,
плело пушинками снежинок кружева,
нить заплетало за прозрачной нитью,
луна скользила по небу в зените,
и женщина, не знавшая слова
о яблоке, но понимая кожей,
надкусывала, говорила "боже",
ему бросала яблоко: "лови".
На цыпочках, едва касаясь неба,
как ниточка, летящая нелепо,
искала эта женщина любви
и находила, и теряла снова,
и знала: ничего не значит слово,
а яблоко - всего лишь фрукт, не грех,
она его разрезала на части -
запретное, надкусанное счастье -
и разделила поровну на всех.
И есть теперь у женщины любой
в изюминке - и горечь, и любовь.