Встали деловито. Плащи надели.
Убедились - нет ли креста на теле
И улетели.
Я никто. Я просто стирала белье в борделе,
Выметала спальни, трясла перины,
Подавала фиги и мандарины,
Утирала слезы тишком в каморке,
Запасала крысам по хлебной корке.
Слушала, о чем говорят девицы -
Эрифиле хочется отравиться,
У Йохевед грудь красивей и выше,
У Мелены пояс погрызли мыши,
У Бат-Шевы книжник - неплохо платит,
К Шавуот обещает, что купит платье.
Маленькая флейта выводит трели.
Я белье стирала. Они старели,
Больше ели, чаще звенели медью.
Исчезали одни. Появлялись другие, третьи.
А мужчины годами ходили те же -
Крысобои, священники и невежи,
Палачи, виноградари, хлебодары.
Если брать по монетке с носа, не хватит тары.
Притворялись веселыми, лгали, пили,
Забирали девок, кого купили,
Дрались смертно, красным вином блевали,
Их потом уносили на покрывале.
Я жалела всех - истово, как умела.
Не словами - с юности онемела.
Подносила воду, вино и масло,
Прибавляла свеч - ни одна не гасла.
Чистила сандалии и хитоны,
В бубен била тихо и монотонно.
А когда Он пришел - как бродяга, один из многих,
Я дала воды, а после омыла ноги
И отерла рыжими волосами.
В храме фарисеи поют "Осанна".
В Риме кесарь пишет, кряхтя, приказы.
И умрет к Сатурналиям, от проказы.
В Иудее пахнет кровавым бунтом.
Я исчезну. Стану святой как будто,
А на самом деле отправлюсь следом -
Наплевать, к величию или бедам.
Я никто. Ничтожней любой букашки.
Но должен же им кто-то стирать рубашки...