Как беззвучно мне душу будил
Синеглазый лесной колокольчик
И лечил ярко-алый прокольчик
От железных судьбины удил...
Занималась над лесом заря -
Трон лучами искало Светило
И о счастье молиться претило -
Я не верила в Чудо...А - зря...
Ведь про радости - дятел стучал
И, кокетливо прыгая, белка
Утверждала : прокол сей - безделка
Для Небесного в сердце Врача...
"Да!" - кивала ветвями ветла...
И приветливо щурились совы,
Чтоб души открывала засовы,
Чтобы Жизнь - снова стала светла !
Ах! Сердечный ключ и скрипичный ключ -
мощно заржавели ?!
Но...Господь открыл - и крещендо вмиг -
"Болеро" Равеля...
В связи с “Болеро” о Равеле когда-то говорили, что он совершил настоящий фокус, имея в виду изумительное мастерство оркестровки, мастерство этого оркестрового крещендо. Я готов принять слово “фокус”, хотя, вероятно, критики вкладывали в него сугубо иронический, если не негативный смысл. Но я вижу в слове “фокус” совершенно другой смысл: фокус – это непредсказуемое, невозможное. Фокус – это маленькое чудо и вместе с тем это концентрация творческого начала, сфокусированный композиторский разум. В “Болеро” Равеля я вижу некую предельность композиторского таланта, композиторского творчества, даже некую замкнутость.
На многих слушателей 1928 года “Болеро” производило гнетущее впечатление. Им казалось, что некий узник движется по кругу внутри четырех стен и никак не может вырваться за пределы жестко очерченного пространства.
Вместе с тем – и это тоже поразительно – “Болеро” имело оглушительный успех в Европе 1928 года, в Европе, которая не ожидала никаких новых катастроф. Успех сочинения был поистине успехом шлягера. Тему “Болеро” напевали всюду – в коридорах отелей, в метро, на улице. Поистине это тема века. Ее способен был, кажется, напеть каждый любитель музыки. И вместе с тем “Болеро” восхищались профессионалы, а это уже совершенно другой уровень успеха. Сергей Прокофьев назвал “Болеро” чудом искусства. И действительно, не восхититься фантастическим, феерическим мастерством Равеля было невозможно.
Сегодня задумываешься: что же осталось от музыки 28-го года? Что осталось от французского композиторства тех лет, от современников Равеля, от его молодых коллег, от людей, которые возражали ему по-всякому – и словом, и делом? Что осталось от Мийо, от Пуленка – от их музыки, сочиненной тогда же? Что ж, это известные имена, к которым мы относимся с уважением. Но их музыки мы не слышим. Мы ее не знаем, не содержим в себе. А Равель со своим “Болеро” остался в наших душах.
Спрошу еще раз: отчего оно так завладевает душами? Отчего оно бессмертно? Оттого, что в нем дышит архаическая толща человеческого существования, некое прасознание человека, ибо люди ощущали ритм бытия задолго до того, как осознали себя.
Есть в “Болеро” еще нечто – не только от прасознания человека, но от его прародины. Вот этот библейский Восток, эта восточная чувственность мелодического языка необыкновенна в “Болеро”. Она ошеломляюще воздействует на нас. Она проникает в наши души.
Гигантская энергетика произведения Равеля, это нарастающее напряжение, это немыслимое крещендо – поднимает, очищает, разливает вокруг себя свет, которому не дано померкнуть никогда.
http://art.1september.ru/article.php?ID=200200701
Морис Равель написал "Болеро" по заказу Иды Рубинштейн в 1928 году.
Аватар - Портрет Иды Рубинштейн Валентина Серова , 1910 г.
http://www.youtube.com/watch?v=HeHRXhW8SBA - "Болеро" Равеля