Пятьдесят девять лет - не юбилей.
Уже не мальчик, но ещё не помер.
Ещё кричат друзья: давай, налей.
И льёт, и пьёт по собственной же воле.
Сам ходит, говорит, сам ест, поёт.
Да как поёт - другие нервно курят,
Когда гитару в руки он берёт,
Кто с зависти, кого волнение мутит.
Летит его звенящий баритон,
Окатывает каждого по залу.
И каждый в эту песню погружён
И ощущает сердцем мал-помалу.
И стонет сердце в унисон ему:
Его пронзительности и взыванию к чувству.
Так оживлять сказания наяву -
Не это ль проявление искусства?
Но всё же, да простят нас всех враги,
Милей мне не со сцены его пенье.
А, кто бы что бы где не говорил,
Милее мне другое откровение.
Когда в ночи замолкнет пенье птиц
И котелки с костра давно уж сняты,
Садится он средь дружественных лиц,
Берёт гитару и...
Как мало слов, чтоб это описать.
Как жалко тех, кто не познал мгновенья,
Когда костёр, гитара, речки гладь,
И в тишине андреевское пенье.
Пятьдесят девять - явно не предел -
А подготовка к переходу в мудрость.
До дна, чтоб лет до ста он пил, да пел,
И в мудрости не забывал про юность.