перевод статьи Kraszewski i „m;oda Rosja”
Понятие «Молодая Россия» появилось в литературной критике Юзефа Игнацы Крашевского в 1871 году в рецензии посмертно изданного сборника статей русского писателя и политического активиста Александра Герцена, который жил в Лондоне и был бескомпромиссным критиком политики царизма. Крашевский, в то время проживал в Дрездене, где публиковал «Еженедельник политический, научный, литературный и художественный». В этом еженедельнике - как и в ранее издававшимся в Познани журналистском ежегоднике «Рахунки» (1867-1870) - он много внимания уделял тогдашним польско-российским отношениям. Он очень подробно описывал эти отношения в 1869 году в работе , озаглавленной "Польше и России", которая была подписана псевдонимом Богдан Болеславита и появилась в четвертом номере «Рахунков» (Познань 1870).
Концепция «Молодой России» не принадлежала авторству Крашевского. Несомненно, это понятие связано с названием нелегальной прокламации с названием «Молодая Россия», о которой объявили активисты российского революционно-демократического движения в 1862 году. Основными идеологическими лидерами этого движения были писатель и радикальный мыслитель Николай Чернышевский, поэт Михаил Михайлов, публицист Николай Сыжгунов и другие. Возникновение и содержание прокламации «Молодая Россия» анализировалось историком Людвигом Базыловым в его работе "История России. 1801-1917":
Наиболее радикальные возвания, провозглашенные московскими кругами «Молодой России» появились в середине 1862 года; Петру Зайчневскому пришлось написать их в тюрьме (он был арестован еще в 1861 году), после чего он смог отправить их на волю и распечатать [...] «Молодая Россия» призывала к немедленному перевороту и трансформации социальных основ и политической структуры [...] прокламация призывала к созданию федеративной республики, к обобществлению орудий труда и средств производства, к равномерному распределению доходов и - даже, к ликвидации царской семьи ...
Как вы знаете, Крашевский не был сторонником радикальных общественно-политических движений и не верил в успех повстанческой вооруженной борьбы за освобождение Польши из плена. Но, он уважал традиции повстанческих битв, которые являлись по его мнению живым источником польского патриотизма. Писатель скептически относился к идеям сотрудничества польских и русских революционеров в борьбе с царизмом. Эти идеи, как нам известно, были воплощены Зигмунтом Сераковским и Константином Калиновским, членами тайного польского офицерского круга в Петербурге, и которые были казнены за них , как лидеры январского восстания в Литве. Спустя пять лет после подавления восстания Крашевский с горечью написал о провале тогдашнего сотрудничества польских повстанцев с русскими революционерами: «Революционная Польша 1863 года рассчитывала на революционную Россию, которая не смогла ее не предать, а российское правительство умело эксплуатировало эту ситуацию».
Крашевский заявил, что поражение, случившее в 1863-1864 гг., предоставило Москве удобный предлог для дальнейшего угнетения поляков и разрушения польской культуры с беспрецедентной жестокостью. С особой ревностью, как отметил писатель, российские власти сражались против польской католической церкви и особенно последователей греко-католической церкви в Подлясье. В статье "Польша и Россия" он писал:
"Преследование Костела дошло в этом году в польских провинциях, отторгнутых России, до таких экстремальных размеров, какие только придумать можно. История духовенства - это постоянный мартиролог ... "Пять лет спустя Крашевский был глубоко потрясен смертью тринадцати «мучеников униатских», селян из Дрелова и Пратулина Бяльского Повета, которые погибли от рук российских солдат 24 января 1874 г. Эти мученики (среди них был Винсент Левонюк и его двенадцать товарищей) выступили тогда в защиту своего униатского храма который российские власти хотели передать - в соответствии с политикой русификации - православной церкви. (Здесь стоит напомнить, что Иоанн Павел II в 1996 году, к 400-летию Бресткой унии причислил к лику блаженных страстотерпцев Пратулинских мучеников ).
Смерть этих защитников своего храма изобразил в картине "Мученики на Подлясье (1874)" краковский художник Элиаш-Радзиковский, который переписывался с Крашевским и выслал ему фотографию холста. Получив его писатель так признавался автору изображения (это письмо было написано в Дрездене 28 февраля 1875 г):
[...] Я ничего вам не скажу о вашим "Мучениках на Подлясье", кроме только того, что я над ними плакал. Я так живо вспомнил этот край и эти лица просто потому, что я вырос среди них. Меня так тронули эти красивые образы - в особенности, люди - что слезы сами покатились из глаз. Очень красивая картина. Я напишу о ней или в «Рухе» или в «Родине» .
Эмоции Крашевского, вызванные "Мучениками на Подлясье" вполне понятны. В этом отрывке писательупоминает о многолетнем своем пребывании на Подлясье, где в имении его бабушки в Романове, которое находится в муниципалитете Сосновки в Люблинском районе (Бельский Повят) прошло его детство. Оттуда он в 1822 году отправился в школу в Бяла-Подляска, а затем переехал в Люблин.
Долгое время проживая в Дрездене ( Крашевский был вынужден покинуть Варшаву в январе 1863 года), он имел возможность узнать голоса демократической России, которые были под запретом в царской империи, и которые он также представлял польским читателям на страницах своего еженедельника. Он сделал это в обзорах произведений русской литературы, которые печатались в России и на Западе, вне досягаемости российских цензоров. В одном из первых обзоров писатель обсуждал запрещенный в Российской империи сборник революционной поэзии, вышедший под названием «Лютня» в Лейпциге в 1869 году. Крашевский, подписавшийся псевдонимом д-р Омега, заявлял, что в этой лютни русские поэты -
[...] громче других звуков звучат въедливая сатира и проклятие, ирония и горечь, сомнения и издевки [...] Но какая сила в этом ворчании преследуемой нации, чей зашитый рот скрывает боль! Какая адская ясность и неумолимая жажда жизни!
Автор заканчивал обзор "Лютни" следующим предложением: «Ничто не описывает Россию с 1826 года точнее чем эта "Лютня" рабства».
Крашевская настойчиво искал в русской литературе признаки проявления оппозиции к деспотической российской власти и к развращенной властью российской бюрократии, те, которые особенно остро ощущали поляки. Неудивительно, что писатель обратил внимание на эмигрантскую политическую и литературную деятельность вышеупомянутого Александра Герцена (1812-1870). Герцен, современник Крашевского, опубликовал в Лондоне (с 1865 года в Женеве) радикальный двухнедельный «Колокол» , в котором во время январского восстания он защищал права поляков на независимость, осуждал лживую политическую кампанию русской прессы и осуждал зверства армии в Польше и Литве, осуществляемых в годы восстания и после его поражения. Герцен умер в Париже в 1870 году. Сборник его журналистских статей был опубликован посмертно в Женеве, и Крашевский смог с ним ознакомить читателей в Дрезденском «Еженедельнике». С таким усердием, как в этом обзоре трудов Герцена, Крашевский не комментировал труды ни одного из русских писателей (а писал он, в частности, об Алексее Толстом, Иване Тургеневе и Льве Толстом). Вот выдержки его мнений о редакторе «Колокола»:
[...] Герцен для России будет незабываемым [...] Как писатель-художник мало кто имеет равного или даже чем-то похожего[...] Он создал свободную литературу, первым выступил от имени народа, о котором до него ничего не знали, он дал голос скрытой и угнетенной мысли [...] "Молодая Россия" развилась на нем, через него, выросла на его костях ...Крашевский явно переоценил литературное наследие Герцена, которое в наше время уже почти забыто, но метко отметил его великие заслуги в развитии российской демократической мысли, усердно угнетенной и истребленной. Такое высокое признание Крашевского для Герцена, очевидно, было связано с ярко выраженным пропольскими взглядами этого русского писателя. Такое отношение этого автора и мыслителя было наиболее ярко выражено в его статьях о январском восстании.
По мнению Крашевского , самое важное - мнение, что «Молодая Россия образовалась благодаря творчеству Герцена ...». Польский писатель увидел в Герцене ведущего представителя «Молодой России», демократической России будущего. Автор «Рахунков» выразил мнение, что с этой молодой «Россией будущего» в предстоящие годы станет возможным налаживание польско-российских отношений по цивилизованным принципам - без доминирования, преследования и стремления полностью русифицировать поляков.
Позиция Крашевского в отношении России была характерна для хорошо известного и заслуженного исследователя его наследия Винценты Данека:
[...] С правительством (царским) вам нужно вести переговоры только в экономической области, чтобы воспользоваться возможностями экспорта для польской промышленности. Что касается судьбы нации, он поощрял Крашевского общаться с «Россией будущего», которую он видел в современной русской литературе и журналистике [...] Он был глубоко убежден в том, что имперское государство, ослабленное внутренними противоречиями, должно рухнуть, и что на ее обломках родится «Россия будущего», появится Российская федерации свободных народов.
Его вера в неизбежный крах деспотической власти царей была четко выражена Крашевским в рецензии на исторический роман Алексея Константиновича Толстого "Смерть Иоанна Грозного". Он напечатал эту рецензию в 1870 году в Дрезденском «Еженедельнике» и включил в него следующие утверждения:
"В действительности, сам факт вытаскивания на сцену преобладающего и, более того, отвратительного, чудовищного, деспотизма, имеет огромное значение в России, он знаменует собой новую эпоху, новую фразу в концепциях, новую и беспрецедентную свободу [...] Стоит громко заявить, что деспотизма в России больше не существует, что дни его сочтены. По этой причине эта работа имеет чрезвычайно большое значение".
В своих замечаниях по России и польско-российским отношениям Крашевский говорил как разумный политик, который реалистично оценивал геополитическое положение поляков в ту эпоху. Он постоянно заботился о выживании находящейся под угрозой исчезновения польской нации и национального духа своих соотечественников, преследуемых захватчиками. Он не согрел своим пером повстанце в вооруженных восстаниях , но в то же время отказался от всех проявлений верности и согласия по отношении к России. Словами: «Словянщина знает, что ждет ее в объятиях России», написанными на эскизе "Польши и России", писатель также предупреждал другие европейские народы об опасностях, которые таит перед ними тогдашняя российская имперская политика.