в этом воздухе плотном тёплом и
оголтелом глотать часы
пролетая пушинкой тополя
по забитым частям москвы
посреди шепелявых раций
полицейских гудков машин
мой свисток из стручка акации
как и прежде незаглушим
но теряется резкость мылится
и всё неуловимей звук
память словно опилки сыплется
из измазанных детских рук
исчезает что было вверено
чередой годовых слоёв
если мог бы я был бы деревом
если мог бы я б был собой
и сыреют глаза тверёзые
вьются розги летит щепа
и не слёзы
а сок берёзовый
на замшелых моих щеках