Тишину прервал хруст раскрывшихся грудных клеток,
Рентген показал неизлечимую хворь.
Писатель тяжело вздохнул и выпил две таблетки.
Он знал, это последняя сыгранная роль.
А за окном был все тот же год, все тот же холодный апрель,
И так мучительно выл, ветер в его голове.
И так омерзителен мир, и так отвратителен ты,
А на краешке цветущей весны, трель пели соловьи.
Тепло сохранялось на кончиках пальцев мертвых, оледенелых рук.
Весна обращала в сказку, гробовой, трагический сюр.
Он молча смотрел вдаль, и уже видел собственный труп.
Его было вовсе не жаль, как и замерзший весенний ажур.