Когда же, наконец, уляжется
несчастный тополиный пух?!
Вот так бывает, что привяжется
к тебе нечаянный недуг –
сам по себе он неприкаянный,
не рад тому, что был рождён, –
и бродишь с ним по миру парою,
ведь без тебя он – не силён.
Он без тебя в пространстве мается,
он всюду ищет твоих глаз –
находит, липнет, обнимается –
тебе не нужен ни сейчас,
ни после, никогда из прошлого
не ёкнет сердце по нему.
И нет в нём ничего хорошего…
В пуху, как будто бы в дыму,
колючем, бешено витающем,
собою всё заполоня,
мой городок изнемогающий
защиты просит у меня.
А что я сделаю – не вырубить
родных упрямых тополей,
не смею думать, чтобы вытравить
его непрошеных детей.
Смиренно ждём: когда ж уляжется,
затихнет буйная метель,
намается и накуражится,
свалявшись в грязную постель,
уткнутся носом в землю семечки –
исчадья адова зерно.
Ах, как же мало было времечка
на жизнь им вольную дано…
Чтоб проросло – надежда зыбкая.
Ну, разве где-нибудь в полях…
Ещё чуть-чуть и буду всхлипывать
о бедных милых тополях.
Глаз протерев, взгляну по-новому
и выберу одно из двух:
не прокляну, прощу бедовому –
живи, летай, белёсый пух!
Над миром, надо мной, над городом
проделай душу веселя,
прощальный круг, обсыпав головы.
А дальше – пухом пусть земля.