в кандалы меня заковали
август в маске железной,
как близнец короля,
май прикован к галере,
не имеет роля,
жизни плеть бесполезной
подчинилась холере -
но на рынке невольников
не в цене алкоголики -
и прекрасные дамы
с белоснежжными ручками
шопингуют афрорусских,
ну, так и надо им, штучкам!
а май вынужден плакать
и портвейн с водкой лАкать;
будет августу грустно...
вдруг его рыботроговец,
пират Медуза Калипсо,
тиражируя, слипся,
с бедной-бедной принцессой,
по фамилии Горвиц,
и, кольцо золотое,
пожалев, как такое,
ей подарит в покое
май и августа пажа...
и, уйдя в рейс пиратский,
на замки их закроет
в тихих, синих покоях,
и влюбИтся пропажа,
и в перинах зароет,
пажа госпожа,
и придётся поэту
всю зиму и лето
каторжанить любовный свой рабский
долг чеканить в постели,
как фальшивомонетчик,
как преступник-ответчик,
будет снова прикован,
к изголовью постели...
а, быть может, кровати,
и, дыша еле-еле,
будто сто лет не ели,
оба будут друг другу читати
обоюдно стихами
обливаясь грехами,
и греметь будут колоколами
их стальные оковы,
август, выпивши в хламе,
Горвиц, сидя на ламе,
мальчик-негр на верблюде,
постронние люди,
а читатели в зале,
друг другу сказали:
и хромео с жульетой
звенят целое лето,
а перинатологи в храме
глядя, словно протреты
в оконной раме,
будут ждать бестолково.
ну, и что тут такого.
***