В обрамлении полей и площадей
в небо рвался Божий храм, таких нигде
не бывало... Густо с жилистых телес
падал пот в его извёстковый замес.
И на первый отдых подле в прах земной,
надорвавшись, падал люд мастеровой.
А изограф, словно ангел на лесах,
растворялся в рукотворных небесах.
Вышиванные из камня кружева
всем казали: на Руси краса жива,
ведь окрест в медвяном свете куполов
столько радости, когда закат под кровь!
Но кровавый вскоре выдался рассвет.
Это что же - и на Божий храм запрет?!
Кто-то с радости ли, с горя крикнул:"Бей!" -
в колокольне постреляли голубей.
Что там долго разбираться, поскорей
заряжайте, хлопцы, ружья на людей!..
Настрелялись - значит нужно отвечать.
Только - проще бы свидетеля убрать.
По каналам улиц прёт со всех сторон
перепуганно-весёлый гегемон.
Впереди, из-за границы привезён,
в такт оркестру гарью чухает "Фордзон".
И, пока что нерастрелянный, матрос
под крестом наладил крепко звонкий трос.
То ли силушка у массы велика,
да вот лопнул трос, как прелая пенька.
- Добровольцы! Кто на звонницу готов?!
Но качнулись языки колоколов.
И беззвучен вопль:"Куда ты, адиот!
Лезь обратно! Железякою убьёт!!!"
А за дверью под печатью, изнутри
тишина и благодать, и свет зари.
На рубиновой извёстке Божья Мать
всё пытается дитятко укачать.
Здесь не чутно, как по щебню и пыли
под предел алтарный штамбу подвели,
и стрелу подраскачали не спеша.
Но о стену - пополам чугунный шар!
В исступлении начальничек большой
портупею рвал, бесился:"Вдарь ещё!" -
хоть учёный, но вставляя крепкий мат,
клял науку за бездарный сопромат.
Что же делать? - нерушимо храм стоит,
да к тому же средь бараков портит вид.
Не со всеми кто - тот должен быть убит.
И в фундамент заложили динамит...
Сокрушители попадали ничком.
Ох, и грохнуло! Ку-уда небесный гром!
Понесло по кочкам с лёгкостью трухи
кепки, шлемы, бескозырки, треухи.
Меньшинство же изначально стороной
всё стояло с непокрытой головой.
Поочухавшись в размазанном дыму,
люди дивятся, моргают, не поймут:
в развороченной грязи скала илИ
мощный корень рос из храма вглубь земли?
Подноготно ни с того и ни с сего
вдруг почуял каждый то, что ждёт его:
пусть - не нары, не Сибирь, не к стенке встать,
а забвенье - ни таблички, ни креста, -
пустота за гранью жизненной черты.
Дикий ужас разорвал немые рты.
И, давя друг друга с хрустом, с матюком
во все стороны катил хрипящий ком...
И вставала в прахе, скорбна и чиста,
гегемония святого меньшинства.
И волною прокатились издали
хором мёртвых голоса из-под земли.
И от храма до лесоповальных мест
вторит хору золотистый благовест:
"ВЕРУЮ...!"
1987