Дворник, поэма

Гюльнар Тарверди
         Часть 1. ПУСТЫНЯ

Он шёл, оставив на песке пустую флягу,
палёный солнцем взор бесцельно плыл,
скользя по горизонту и цепляясь к шагу.               
Вставал и падал, пил.., казалось, пил...

Шёл наугад, определив по солнцу запад,
и не пытаясь больше вспоминать
откуда шёл, как долго, что за запах
от обгоревших брюк и для чего тетрадь,

которую нашёл в песке в потёртой сумке.
Искал среди зачёркнутых имен в строке
своё. Но не нашёл. Мир раздирали звуки,
тяжёлым молотом пульсируя в виске.

Барханы гор причудливо меняли формы
рождая в небе миражи его судьбы,
песком сыпучим налетали штормы
и смерть была по дружески на "ты".

Ночь отступала, просыпался день,
рассвет таил смертельную расплату,
здесь даже тело не отбрасывало тень,
а ступни в пузырях- двойная плата.

Рывок ещё и тело утонуло в дюнах,
последнее в глазах-протянута рука,
свои же руки нежно гладят струны…
Сдавило в горле, значит жив пока.

Ползёт змеёй прикосновенье, голоса
и на груди прохладой чьи-то руки,
струится каплями прозрачная роса
по языку, по трещинам, смягчая муки.

Глаза сожжённые вбирают жадно капли,
раскалывающий молот в голове утих,
запахло домом, где нарциссы пахли,
уснул под морфией с улыбкою святых.

       Часть 2. БОЛЬНИЦА

Так пролетали дни, а с ними месяц,
один, другой… Он снова стал ходить,
а память воскресила только ветер
песочных бурь, за ним оборванная нить.

Куда идти? Без имени, без денег?
Остался при больнице двор мести,
подвал теперь его надёжный берег
и боль в душе шкалою десять к десяти.

Нашёл однажды старую гитару,
наладил струны, тихо заиграл
и принял всё как Божью кару,
не зная кем когда-то был, за что страдал.

В тетрадке, что сквозь пекло нёс,
нашёл стихи и незнакомый почерк.
Играя напевал под сетью звёзд
и был так к музыкантам приурочен.

Бежали годы, серебря мгновенья,
и дворник жил, неся свой крест как мог,
гитара воскрешала сноведенья,
обрывки памяти,что утром исчезали вновь.

       Часть 3, ВОЗРОЖДЕНИЕ

А в этот год снег правил на дорогах
и снежной бурей скрыло города,
больницу замело в сугробах,
за снежной пеленой в плену луна.

Он помогал возить тяжёлые кровати,
когда в палату кинулась сестра,
там задыхался парень так некстати,
дежурный врач застрял в дороге до утра.

А парень бьётся рыбой, перекрыло воздух,
хоть в передозе на дисплее кислород,
глаза мутнеют, губы, сдавшись, сохнут,
уперлась трубка, не проходит в рот.

И смерть нетерпеливо потирает руки,
следя как гаснет безысходно взгляд,
ей повезло, сегодня праздник у старухи,
ведь юность пополняет смертный ряд.

Метёт метель и вьюга кружит в вальсе...
Как в полусне потребовал скальпЕль,
уверенный надрез, трахиостома, пальцы...
И возвратила парня Играммель...

Мигает огоньком соседная палата,
там лихорадило с утра, хирурга нет.
"Перитонит"-сказал, потребовав халата,
"Готовьте к операции! Направьте свет!"

"Но..?!", "Готовить инструменты!"
"Наркоз даёте Вы, Вы на подаче.
Какие, к чёрту, аргументы?"
"СкальпЕль, зажим…И свет поправьте!"

К утру сдалась метель, очищена дорога,
дежурный врач добрался, наконец,
в палате пациенты под охраной Бога,
их ангел спит в каморке как юнец.

Дар речи потеряв, узнав про ночь лихую
и сделав тщательный обход,
идёт хирург за лестницу крутую,
где дворник спит, сменивший жизни ход.

Вглядевшись в спящие черты,
так удивительно знакомых,
вдруг вспомнил, в изумлении застыл,
час просидел над узником бездомным.

ЭПИЛОГ

Наш дворник спал с улыбкой светлой,
став белым за ночь словно лунь,
а у ворот за старой вербой,
стоял народ и непривычный гул.

Кричали что-то громко репортёры
и молча плакала жена,
обняв детей, так выросших, которых
спустя семь лет нашла судьба.

На первой полосе горящим текстом:
"Спустя семь лет профессор жив!
После аварии тем жарким летом,
хирург от Бога, две смерти пережив."