Однажды начинаются дороги: их ждут, зовут, но верится с трудом
в побег за две минуты до побега и в дом, когда уже белеет дом
на горизонте. Ночь ясна, но гром
таится в страшном небе, где пока
горит луна и мчатся самолёты, распарывая грудью облака.
У ног беззвучно плещется река.
Здесь время танцевало у границы
чужих раздумий, слушало, смеясь, перечисленья страхов и амбиций,
смотрело нам в расплывчатые лица
и видело разруху и борьбу.
И, глядя в эту реку, в это небо, всё меньше понимаю я судьбу.
Ладони прижимаю я ко лбу
и чувствую тебя – почти что кожей,
почти касаюсь пальцем твоих губ, почти кричу от радости – о боже –
мгновенья друг на друга так похожи,
когда забудешь, что они бегут…
Я знаю, дальше будет всё иначе: иное счастье и иной маршрут,
подъём мой по-иному будет крут,
с иными буду коротать я ночи,
но, как и прежде, слышу я тебя за тоненьким гуденьем одиночеств.
Как сосчитать: их сколько будет, прочих,
прошедших сквозь меня, как сквозь желе, –
всех тех, о ком вовек не пожалею, всех тех, кто обо мне не пожалел?
И плавится мой город на жаре.
И что-то ударяет в бок кинжалом.
Мне время бы суметь остановить, и я бы никуда не уезжала…
Но время лечит раны, губит жалость –
и ближе к нам другие виражи.
Я вновь считаю дни до перемены, секунды до разоблаченья лжи.
Спит самолёт, один на поле ржи,
пилот лежит в бреду, от крови пьяный,
а песня нарастает в тишине, неся над полем тонкие туманы, –
но время губит жалость, лечит раны,
на воскрешенье дарит мне надежду,
и время приведёт тебя ко мне: дорога уже стала неизбежна.
Встаю, чтобы идти, но где-то между
твоих сигналов, позывных, помех
дрожит в груди почти беззвучный смех,
бежит река, горит луна – безбрежность
влечёт меня, и я взмываю вверх.
.
Разбившись, отрази в осколках нежность –
Господь простил наш первородный грех.
2018