. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . с. 122–127
ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
1885–1922
Псевдоним Виктора Хлебникова.
Шкловский в знаменитой книге «Гамбургский счёт» писал, сравнивая истинное положение вещей
в литературе с истинным соотношением сил профессиональных борцов, которые состязались при
закрытых дверях в Гамбурге: «По гамбургскому счету – Хлебников чемпион». Маяковский когда-то
выразился так: «Хлебников не поэт для потребителя, Хлебников – поэт для производителя».
Одержимый стихией языка, магией словотворчества, идеями слияния математики и искусства, Хлебни-
ков скитался по земле, как дервиш, не имея собственной крыши и набивая наволочки черновиками
стихов. Хлебников своими лабораторными поисками подготавливал почву для многих прорывов
Маяковского в новую форму, и частично для Пастернака. Гениальность Хлебникова несомненна, хотя
многое в его поэзии хаотично, несообразно. Феноменальные строки иногда соседствуют со смысловыми
провалами. Однако Маяковский, к счастью, оказался не совсем прав в своей высокой, но слишком
профессионально зауженной оценке Хлебникова. Сегодня Хлебников перестает быть поэтом только
«для производителя», и в душах многих читателей поэзии – вовсе не профессиональных литерато-
ров – живёт Хлебников, попавший даже на экран телевидения. Этот дервиш, называвший себя
Председателем земного шара, никогда не изменял поэзии и оказался, хотя и запоздало, награждённым
любовью читателей.
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(1)
. . . . . . ***
.
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй – пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
. . . .
<1908–1909>
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(2)
. . . . . . ***
.
Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И капля молока.
Да это небо,
Да эти облака!
. . . .
<1912, 1922>
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(3)
. . . . . * * *
.
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды – невод, рыбы – мы,
Боги – призраки у тьмы.
. . . .
<1915>
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(4)
. . . . . . КОРМЛЕНИЕ ГОЛУБЯ
.
Вы пили теплое дыхание голубки,
И, вся смеясь, вы наглецом его назвали.
А он, вложив горбатый клюв в накрашенные губки
И трепеща крылом, считал вас голубем? Едва ли!
И стая иволог летела,
Как треугольник зорь, на тело.
Скрывая сумраком бровей
Зеркала утренних морей.
Те низко падали, как пение царей.
За их сияющей соломой,
Как воздухом погоды золотой,
Порою вздрагивал знакомый
Холма на землю лёт крутой.
И голубя малиновые лапки
В прическе пышной утопали.
Он прилетел, осенне-зябкий.
Он у товарищей в опале.
. . . .
1919-1920
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(5)
. . . . . . ОДИНОКИЙ ЛИЦЕДЕЙ
.
И пока над Царским Селом
Лилось пенье и слезы Ахматовой,
Я, моток волшебницы разматывая,
Как сонный труп, влачился по пустыне,
Где умирала невозможность,
Усталый лицедей,
Шагая напролом.
А между тем курчавое чело
Подземного быка в пещерах темных
Кроваво чавкало и кушало людей
В дыму угроз нескромных.
И волей месяца окутан,
Как в сонный плащ, вечерний странник
Во сне над пропастями прыгал
И шёл с утеса на утес.
Слепой, я шёл, пока
Меня свободы ветер двигал
И бил косым дождём.
И бычью голову я снял с могучих мяс и кости
И у стены поставил.
Как воин истины я ею потрясал над миром:
Смотрите, вот она!
Вот то курчавое чело, которому пылали раньше толпы!
И с ужасом
Я понял, что я никем не видим,
Что нужно сеять очи,
Что должен сеятель очей идти!
. . . .
Конец 1921 – начало 1922
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(6)
. . . . . . НЕ ШАЛИТЬ
.
Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачевском тулупчике
Я иду по Москве!
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях – рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами – скрипеть
Ночью долгою –
Буду плыть, буду петь
Доном-Волгою!
Я пошлю вперед
Вечеровые уструги.
Кто со мною – в полет?
А со мной – мои други!
. . . .
Февраль 1922
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(7)
. . . . . . * * *
.
Еще раз, еще раз,
Я для вас
Звезда.
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи
И звезды:
Он разобьётся о камни,
О подводные мели.
Горе и вам, взявшим
Неверный угол сердца ко мне:
Вы разобьетесь о камни,
И камни будут надсмехаться
Над вами,
Как вы надсмехались
Надо мной.
. . . .
Май 1922
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(8)
. . . . . . ИЗ ПОЭМЫ «НОЧЬ В ОКОПЕ»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И пусть конина продаётся,
И пусть надсмешливо смеётся
С досок московских переулков
Кривая конская головка,–
Клянусь кониной, мне сдается,
Что я не мышь, а мышеловка.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Цветы нужны, чтоб скрасить гробы,
А гроб напомнит: мы – цветы...
Недолговечны, как они.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтоб путник знал о старожиле,
Три девы степи сторожили.
Как жрицы радостной пустыни.
Но руки каменной богини,
Держали ног суровый камень.
Они зернистыми руками
К ногам суровым опускались,
И плоско мертвыми глазами
Былых таинственных свиданий
Смотрели каменные бабы.
Смотрело
Каменное тело
На человеческое дело.
«Где тетива волос девичьих,
И гибкий лук в рост человека,
И стрелы длинные на перьях птичьих,
И девы бурные моего века?» –
Спросили каменной богини
Едва шептавшие уста.
И черный змей, завит в кольцо,
Шипел неведомо кому.
Тупо животное лицо
Степной богини. Почему
Бойцов суровые ладони
Хватают мертвых за виски,
И алоратные полки
Летят веселием погони?
Скажи, суровый известняк,
На смену кто войне придет?
– Сыпняк.
. . . .
Весна 1920
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(9)
. . . . . . ИЗ ПОЭМЫ «ЛАДОМИР»
.
И замки мирового торга,
Где бедности сияют цепи,
С лицом злорадства и восторга
Ты обратишь однажды в пепел.
Кто изнемог в старинных спорах,
И чей застенок там на звездах,
Неси в руке гремучий порох –
Зови дворец взлететь на воздух.
И если в зареве пламён
Уж потонул клуб дыма сизого,
С рукой в крови взамен знамён
Бросай судьбе перчатку вызова.
И если меток был костёр
И взвился парус дыма синего,
Шагай в пылающий шатер,
Огонь за пазухою – вынь его.
И где ночуют барыши,
В чехле стекла, где царский замок,
Приемы взрыва хороши,
И даже козни умных самок,
Когда сам Бог на цепь похож,
Холоп богатых, где твой нож?
О, девушка, души косой
Убийцу юности в часы свидания
За то, что девою босой
Ты у него молила подаяния.
Иди кошачею походкой,
От нежной полночи чиста.
Больная, поцелуй чахоткой
Его в веселые уста.
И ежели в руке желез нет –
Иди к цепному псу,
Целуй его слюну.
Целуй врага, пока он не исчезнет.
Холоп богатых, улю-лю,
Тебя дразнила нищета,
Ты полз, как нищий, к королю
И целовал его уста.
Высокой раною болея,
Снимая с зарева засов,
Хватай за ус созвездье Водолея,
Бей по плечу созвездье Псов!
И пусть пространство Лобачевского
Летит с знамён ночного Невского.
Это шествуют творяне,
Заменивши Д на Т,
Ладомира соборяне
С Трудомиром на шесте.
Это Разина мятеж,
Долетев до неба Невского,
Увлекает и чертёж
И пространство Лобачевского.
Пусть Лобачевского кривые
Украсят города
Дугою над рабочей выей
Всемирного труда.
И будет молния рыдать,
Что вечно носится слугой,
И будет некому продать
Мешок, от золота тугой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Черти' не мелом, а любовью,
Того, что будет, чертежи.
И рок, слетевший к изголовью,
Наклонит умный колос ржи.
. . . .
22 мая 1920, 1921
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(10)
. . . . . . НОЧЬ ПЕРЕД СОВЕТАМИ
(отрывок)
.
<4>
Пришла и шепчет:
«Барыня, а барыня!» –
«Ну что тебе, я спать хочу!» –
«Вас скоро повесят!
Хи-их-хи! Их-хи-хи!
За отцов, за грехи!»
Лицо её серо, точно мешок,
И на нём ползал тихо смешок!
«Старуха, слушай, пора спать!
.
Иди к себе!
Я спать хочу!»
Белым львом трясётся большая седая голова.
«Ведьма какая-то,
Она и святого взбесит».
«Барыня, а барыня!» –
«Что тебе?» –
«Вас скоро повесят?»
Барин пришел. Часы скрипят.
Белый исчерченный круг.
«Что у вас такое. Опять?» –
«Барин мой миленький,
Я на часы смотрю,
Наверное, скоро будет десять!» –
«Прямо покоя нет.
Ну что это такое:
Приходит и говорит,
Что завтра меня повесят».
. . . .
Осень 1921
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(11)
. . . . . . ИЗ ПОЭМЫ
«ВОЙНА В МЫШЕЛОВКЕ»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
<2>
.
И когда земной шар, выгорев,
Станет строже и спросит: «Кто же я?» –
Мы создадим «Слово Полку Игореви»
Или что-нибудь на него похожее.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
.
<5>
.
Вы были строгой, вы были вдохновенной,
Я был Дунаем, вы были Веной.
Вы что-то не знали, о чем-то молчали,
Вы ждали каких-то неясных примет,
И тополи дальние тени качали,
И поле лишь было молчанья совет.
.
<4>
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я, оскорбленный за людей, что они такие,
Я, вскормленный лучшими зорями России,
Я, повитой лучшими свистами птиц,–
Свидетели: вы, лебеди, дрозды и журавли! –
Во сне провлекший свои дни,
Я тоже возьму ружьё (оно большое и глупое,
Тяжелее почерка)
И буду шагать по дороге,
Отбивая в сутки 365.317 ударов – ровно.
И устрою из черепа брызги,
И забуду о милом государстве 22-летних,
Свободном от глупости возрастов старших,
Отцов семейства (общественные пороки возрастов старших).
Я, написавший столько песен,
Что их хватит на мост до серебряного месяца.
Нет! Нет! Волшебницы дар есть у меня, сестры небоглазой.
С ним я распутаю нить человечества,
Не проигравшего глупо
Вещих эллинов грёз,
Хотя мы летаем.
Я ж негодую на то, что слова нет у меня,
Чтобы воспеть мне изменившую
Избранницу сердца,
Ныне в плену я у старцев злобных,
Хотя я лишь кролик пугливый и дикий,
А не король государства времён,
Как зовут меня люди:
Шаг небольшой, только «ик»,
И упавшее «о», кольцо золотое,
Что катится по полу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
.
<13>
.
И люди спешно моют души в прачешной
И спешно перекрашивают совестей морды,
Чтоб некто, лицом сумасшествия гордый,
Над самым ухом завыл: «Ты ничего не значишь, эй!»
И многие, надев воротнички,
Не знали, что делать дальше с ними:
Встав на цыпочки, повесить на сучки
Иль написать обещанное имя.
.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
<17>
.
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на «ты».
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем,
Всегда, навсегда, здесь и там!
.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
<24>
.
Я, носящий весь земной шар
На мизинце правой руки –
Мой перстень неслыханных чар,–
Тебе говорю: Ты!
Ты вспыхнул среди темноты.
Так я кричу крик за криком,
И на моем каменеющем крике
Ворон священный и дикий
Совьёт гнездо и вырастут ворона дети,
А на руке, протянутой к звездам,
Проползёт улитка столетий!
Блаженна стрекоза, разбитая грозой,
Когда она прячется на нижней стороне
Древесного листа.
Блажен земной шар, когда он блестит
На мизинце моей руки!
.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
<25>
.
О, люди! Так разрешите вас назвать!
Жгите меня,
Но так приятно целовать
Копыто у коня:
Они на нас так не похожи,
Они и строже и умней,
И белоснежный холод кожи,
И поступь твердая камней.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1915-1919-1922
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(12)
. . . . . . ВОЗЗВАНИЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЕЙ
ЗЕМНОГО ШАРА
.
Только мы, свернув ваши три года войны
В один завиток грозной трубы,
Поем и кричим, поем и кричим,
Пьяные прелестью той истины,
Что Правительство земного шара
Уже существует.
Оно – Мы.
Только мы нацепили на свои лбы
Дикие венки Правителей земного шара,
Неумолимые в своей загорелой жестокости,
Встав на глыбу захватного права,
Подымая прапор времени,
Мы – обжигатели сырых глин человечества
В кувшины времени и балакири,
Мы – зачинатели охоты за душами людей,
Воем в седые морские рога,
Скликаем людские стада –
Эго-э! Кто с нами?
Кто нам товарищ и друг?
Эго-э! Кто за нами?
Так пляшем мы, пастухи людей и
Человечества, играя на волынке.
Эво-э! Кто больше?
Эво-э! Кто дальше?
Только мы, встав на глыбу
Себя и своих имен,
Хотим среди моря ваших злобных зрачков,
Пересеченных голодом виселиц
И искаженных предсмертным ужасом,
Около прибоя людского воя,
Назвать и впредь величать себя
Председателями земного шара.
Какие наглецы – скажут некоторые,
Нет, они святые, возразят другие.
Но мы улыбнемся, как боги,
И покажем рукою на Солнце.
Поволоките его на веревке для собак,
Повесьте его на словах:
Равенство, братство, свобода.
Судите его вашим судом судомоек
За то, что в преддверьях
Очень улыбчивой весны
Оно вложило в нас эти красивые мысли,
Эти слова и дало
Эти гневные взоры.
Виновник – Оно.
Ведь мы исполняем солнечный шепот,
Когда врываемся к вам, как
Главноуполномоченные его приказов,
Его строгих велений.
Жирные толпы человечества
Потянутся по нашим следам,
Где мы прошли.
Лондон, Париж и Чикаго
Из благодарности заменят свои
Имена нашими.
Но мы простим им их глупость.
Это дальнее будущее,
А пока, матери,
Уносите своих детей,
Если покажется где-нибудь государство.
Юноши, скачите и прячьтесь в пещеры
И в глубь моря,
Если увидите где-нибудь государство.
Девушки и те, кто не выносит запаха мертвых,
Падайте в обморок при слове «границы»:
Они пахнут трупами.
Ведь каждая плаха была когда-то
Хорошим сосновым деревом,
Кудрявой сосной.
Плаха плоха только тем,
Что на ней рубят головы людям.
Так, государство, и ты –
Очень хорошее слово со сна –
В нем есть 11 звуков,
Много удобства и свежести,
Ты росло в лесу слов:
Пепельница, спичка, окурок,
Равный меж равными.
Но зачем оно кормится людьми?
Зачем отечество стало людоедом,
А родина его женой?
Эй! Слушайте!
Вот мы от имени всего человечества
Обращаемся с переговорами
К государствам прошлого:
Если вы, о государства, прекрасны,
Как вы любите сами о себе рассказывать
И заставляете рассказывать о себе
Своих слуг,
То зачем эта пища богов?
Зачем мы, люди, трещим у вас на челюстях
Между клыками и коренными зубами?
Слушайте, государства пространств,
Ведь вот уже три года
Вы делали вид,
Что человечество –
только пирожное,
Сладкий сухарь, тающий у вас во рту;
А если сухарь запрыгает бритвой и скажет:
Мамочка!
Если его посыпать нами,
Как ядом?
Отныне мы приказываем заменить слова
«Милостью Божьей» –
«Милостью Фиджи».
Прилично ли Господину земному шару
(Да творится воля его)
Поощрять соборное людоедство
В пределах себя?
И не высоким ли холопством
Со стороны людей, как едомых,
Защищать своего верховного Едока?
Послушайте! Даже муравьи
Брызгают муравьиной кислотой на язык медведя.
Если же возразят,
Что государство пространств не подсудно,
Как правовое соборное лицо,
Не возразим ли мы, что и человек
Тоже двурукое государство
Шариков кровяных и тоже соборен.
Если же государства плохи,
То кто из нас ударит палец о палец,
Чтобы отсрочить их сон
Под одеялом: навеки?
Вы недовольны, о государства
И их правительства,
Вы предостерегающе щелкаете зубами
И делаете прыжки. Что ж!
Мы – высшая сила
И всегда сможем ответить
На мятеж государств,
Мятеж рабов,–
Метким письмом.
Стоя на палубе слова «надгосударство звезды»
И не нуждаясь в палке в час этой качки,
Мы спрашиваем, что выше:
Мы, в силу мятежного права,
И неоспоримые в своем первенстве,
Пользуясь охраной законов о изобретении
И объявившие себя Председателями земного шара,
Или вы, правительства
Отдельных стран прошлого,
Эти будничные остатки около боен
Двуногих быков,
Трупной влагой коих вы помазаны?
Что касается нас, вождей человечества,
Построенного нами по законам лучей
При помощи уравнений рока,
То мы отрицаем господ,
Именующих себя правителями,
Государствами и другими книгоиздательствами,
И торговыми домами «Война и К°»,
Приставившими мельницы милого благополучия
К уже трехлетнему водопаду
Вашего пива и нашей крови
С беззащитно красной волной.
Мы видим государства, павшие на меч
С отчаяния, что мы пришли.
С родиной на устах,
Обмахиваясь веером военно-полевого устава,
Вами нагло выведена война
В круг Невест человека.
А вы, государства пространств, успокойтесь
И не плачьте, как девочки.
Как частное соглашение частных лиц,
Вместе с обществами поклонников Данте,
Разведения кроликов, борьбы с сусликами,
Вы войдете под сень изданных нами законов.
Мы вас не тронем.
Раз в году вы будете собираться на годичные собрания,
Делая смотр редеющим силам
И опираясь на право союзов.
Оставайтесь добровольным соглашением
Частных лиц, никому не нужным
И никому не важным,
Скучным, как зубная боль
У Бабушки 17 столетия.
Вы относитесь к нам,
Как волосатая ного-рука обезьянки,
Обожженная неведомым богом-пламенем,
В руке мыслителя, спокойно
Управляющей вселенной,
Этого всадника оседланного рока.
Больше того: мы основываем
Общество для защиты государств
От грубого и жестокого обращения
Со стороны общин времени.
Как стрелочники
У встречных путей Прошлого и Будущего,
Мы так же хладнокровно относимся
К замене ваших государств
Научно построенным человечеством,
Как к замене липового лаптя
Зеркальным заревом поезда.
Товарищи-рабочие! Не сетуйте на нас:
Мы, как рабочие-зодчие,
Идем особой дорогой, к общей цели.
Мы – особый род оружия.
Итак, боевая перчатка
Трех слов: Правительство земного шара –
Брошена.
Перерезанное красной молнией
Голубое знамя безволода,
Знамя ветреных зорь, утренних солнц
Поднято и развевается над землей,
Вот оно, друзья мои!
Правительство земного шара!
.
Пропуск в правительство звезды:
Сун-ят-сену, Рабиндранат Тагору,
Вильсону, Керенскому.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(13)
. . . . . . ПРЕДЛОЖЕНИЯ
.
Законы быта да сменятся
Уравнениями рока.
Персидский ковер имен государств
Да сменится лучом человечества.
Мир понимается как луч.
Вы – построение пространств,
Мы – построение времени.
Во имя проведения в жизнь
Высоких начал противоденег
Владельцам торговых и промышленных предприятий
Дать погоны прапорщика
Трудовых войск
С сохранением за ними оклада
Прапорщиков рабочих войск.
Живая сила предприятий поступает
В распоряжение мирных рабочих войск.
. . . .
21 апреля 1917.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
// дополнительные биографические сведения:
Велимир Хлебников
настоящее имя – Виктор Владимирович Хлебников
в ряде прижизненных изданий – Велемір, Велемир, Velimir
родился – 28 октября [9 ноября] 1885, (главная ставка Мало-
дербетовского улуса Астраханской губернии
(ныне село Малые Дербеты, Калмыкия))
умер – 28 июня 1922, (? Санталово, Крестецкого района
Новгородской области)
прожил – 36 лет
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
// другие ссылки:
2017. к дню рождения - http://www.stihi.ru/2017/11/09/2811
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . З Н А Й « Н А Ш И Х « ! . . . . . . . . . . . . . . . . . http://www.stihi.ru/avtor/mc00001
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сергей Мигаль Екб . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . http://www.stihi.ru/avtor/mc001
'