***
..злой ветер воет парией в трубе, пока ты спишь, я говорю себе,
составив лодочкой озябшие ладони: на пять восьмых спаси и сохрани,
и раствори печаль утрат в любви, пусть боль разлук вовек нас не догонит.
Надмерной безразмерною строкой пишу куда-то в небо: «милый мой..»,
за шелест букв хватаясь, как за звенья единой неисхоженной цепи —
в которой «бэ» и «мэ», и «не» и «ни», и «жи» и «ши» горчат без сожаленья,
без одобренья рук чужих и глаз, поскольку этот голос не предаст,
и это небо зиждется покоем: покоем хаоса, покоем темноты,
покоем ветра — чтобы вить мосты над одинокой и мятежной бездной,
над бесконечной тайной «да» и «нет», над пухом звёзд, над скальпелем комет —
бездонным августовским знойным одеялом так нежно укрывающим постель,
что хватит до апреля, и апрель придёт и зацветёт земным и алым.
Ну, а пока, по кромке февраля идём с тобой: заснежены поля,
как остро здесь я ощущаю слово — его выводит дудкой снеговой
сестра-позёмка, колет рот иглой и прошивает ниткою суровой.
Слеза кровит и просит замолчать, коль скоро на устах моих печать,
а руки заняты, вцепившись в грубый посох, там за спиной мешок, в мешке — стихи,
то каменно тяжёлы, то легки, и книжной пылью время их заносит,
и звёздной — небо.
Вон к ногам метель бросает прихотливо канитель, волчок,
силок, бесплотный детский лепет, обрывки от просроченных газет,
сухое тленье прошлых сигарет, и чай спитой, и птичьих крыльев трепет
над морем в южный полдень, трын-траву, сознание того, что я живу
пока дышу, пока клюёт синица в висок усталый, в горло, под ребро
за неуместной в зиму болеро, но я иду, и пишется страница.
И чтоб потом, в уютной тишине, в тепле приветных стен, где ты протянешь мне
ломоть посыпанного крупной солью хлеба, и я отвечу всем, чем буду — «да!» —
на три восьмых исчерпаны года, и цепью слов исхожено полнеба.
11.11.2017г. г.Пекин, Лунцзэ