В каждой из всех моих несравненных женщин.
Жила легкая твоя копия...
Некое подобие неподаренной мне улыбки
И брезгливость наградившая обоих нас фобиями.
В моем первом рисунке и первом слове,
Сколько было проигранно детством...
Ты была и чертом и богом
Став безумием навязчиво-сокровенным.
Все эти женщины были разными,
Но такими же как ты дикими.
Пылкими по лезвию бритвы душой скользящими,
И каменеющими при приближении истины.
Им хотелось брать, да не получалось,
От себя, от меня бежали.
И порою диструктивно так накрывало,
Что по трезвому вряд ли объективно расскажешь.
Я глотал их захлёбываясь как мертвую воду,
Я хирел, выгорал и не понимая
Отчего еще больше мутит?
Растворялся в глазах их твоею насмешкой тая...
Мне знаком был их смех и родинки,
До малейшей на коже ссадинки.
Я готов был себя прикончить
Лишь бы быть для них чем-то необычайным.
Но потом я однажды понял, что их голос твоим казался,
Что во взмахе ресниц их томном омут твой, бездонностью отражался.
Что в малейшем прикосновении жило рук твоих неприятие,
И поэтому обессиленный я всё время ложился на спину.
И пришло пощечиной наконец прозрение,
И в картину сложились все имена и пазлы.
А на ней был изображен твой нетленный образ!
И детской, несмелой рукой выведено волшебное слово " МАМОЧКА".