* * *
Тебе сегодня восемьдесят два...
Ты в пятьдесят уже был "долгожитель".
Прости, мне трудно подобрать слова,
тем боле — навестить твою обитель
средь волн адриатических. Покой
твой не нарушит редкий посетитель,
ни — грешен! — аз, кому ты был Учитель,
ни гром бомбёжек, ни сирены вой...
Лишь немота могил... Да исполины
деревьев вековых. Вокруг руины
цивилизации... И ты — одна из них...
На независимость, я помню, Украины
ты написал стишок довольно длинный,
перемолов их косточки на жмых.
Ты был пророк — и нынче адский жупел
покрыл их города, и как из дупел
глядят глаза оставшихся в живых...
В Европе — ты представь! — опять война:
Россия проучить решила "укров" —
бомбит их города крмлёвский урка,
и в этом есть — прости! — твоя вина.
Ведь даже ты не смог предугадать,
как твой стишок в народе отзовётся,
какая блажь кремлёвского уродца
сойдёт теперь за Божью благодать.
Ведь слово, говорят, не воробей, —
особенно, когда кричат: "Убей!"
"Империя — страна для дураков" —
ты написал в "Post aetatem nostram"...
Стихи слагая без черновиков,
имперских, как и ты, бежав оков,
я нынче ощущаю слишком остро
гниения её зловонный смрад.
И, выставив позор свой на парад,
рулит страной блатная Cosa Nostra.
Увы, не Пушкин и не Кантемир,
но смерть и разоренье — "русский мир".
Тебе сегодня восемьдесят два...
Как говорится, возраст Льва Толстого.
Посредством вычитания простого
почувствуем мы разницу... Нева
по-прежнему закована в гранит,
вновь ветренно, и волны с перехлёстом,
На письма нет ответа, ибо Постум —
он, как и ты, в могиле крепко спит.
И, дав царька России, Петербург
заснул в фойе, как пьяный драматург.
24.05.2022
* * *
DE PROFUNDIS
Иосифу Бродскому
Я вспоминаю... Очки, твой высокий голос,
волос пегий — ячменный колос,
лоб высокий — мрамор — белей кости.
Твой орлиный — почти что медальный — профиль
взгляд — не с креста, — из "Крестов" — голгофий...
Снова шепчу: "Прости"...
Я шепчу "Прости"... Если в чем и виновен
пред тобой, — только в том, что старался вровень,
встав немного на цыпочки, быть с тобой...
Ты был певцом уходящей эпохи —
мне от эпохи остались крохи,
но разве спорят с судьбой?
Ты рассуждал о пространстве и времени,
в коих пришлось нам родиться евреями —
этот жребий всегда жесток.
Но не в эпохе дело, и даже не в местности —
ты родился гением русской словесности,
я же, увы, не смог...
Голос твой, как осенний крик ястреба, *
помню я до сих пор столь явственно,
словно сирены вой,
будто бы вместе с тобой совсем рядом мы —
в той земле, что изрыта снарядами,
слышу я голос твой...
Ты предпочел остаться на острове,
посреди Адриатики, меж чужими погостами —
одинокий и в смерти... И выбор сей
странен тем, кто на память читал твои "Стансы"...
Впрочем, возможно, если бы ты остался,
сдавшись на милость властей,
в той стране, которую сильно поносило,
то судьбою Осипа стала б судьба Иосифа ,
но ты не хотел быть вторым —
кость иудея-страдальца давно обглодана,
оказавшись в компании Уистана Одена,
ты выбрал дорогу в Рим...
Нет того, кто тебя бы судить был вправе,
жизнь, поступки, стихи иль дорогу к славе, —
судей кишка тонка.
Был твой путь — да, "сквозь тернии к звездам",
лишь для славы был Б-гом твой гений создан —
веком и на века...
Я не стал вторым и не стал десятым,
как и ты в Новый Свет совершив десант, я
стал никем — видно, не та основа...
Но пока мне рот не забили глиной **
я пишу эти строки, придя с повинной
и с поклоном к тому, кто открыл мне Слово...
_______
* Название стихотворения И.Бродского
** Строка из стихотворения И.Бродского
* * *
«Потому что искусство поэзии требует слов»,*
не постигнув ни азбучных истин, ни первооснов,
я решил замолчать. И, растратив талант златоуста,
как осенние листья свои разгребая стихи,
смысл пытаясь найти средь словесной пустой шелухи,
понял я однозначно: молчание — тоже искусство.
Ведь слова это только слова. Это даже не звук.
Без движения тел или просто касания рук —
то отчаянья символ и, в общем-то, признак бессилья.
Это форма вранья — как фальшивые поза и жест,
как гремучие речи, звучащие в залах торжеств,
а по сути — лишь грязь, что ботинком когда-то месил я.
Ампутация чувства рождает фантомную боль.
И не столь ощущенье потери терзает, а сколь
гложет нас — на кого неизвестно — тупая обида.
Это даже не ревность — поскольку за давностью лет
от былого уже не осталось следов и примет.
И любовь есть инстинкт, механизм сохранения вида.
Так «Не лепо ли бяшет, ны, братие» те словеса? **
И не лучше ли просто молчать — и коптить небеса,
в ожиданье конца, растекаясь лишь «мысью по древу»?
Из почтенья к сединам и прожитым долгим годам
быть достоин минутой молчанья помянут Адам,
плод запретный в Эдеме не съевший, утративши Еву...
______________
* Первая строчка из стихотворения И.Бродского «Конец прекрасной эпохи».
** Строка из «Слова о полку Игореве» инвертирована для соблюдения размера.
2021
* * *
СТРОКИ
Пора. Я готов начать.
Не важно, с чего. Открыть
рот. Я могу молчать.
Но лучше мне говорить.
Иосиф Бродский.
I.
Пора. Не в смысле, "сезон",
в смысле — "настал момент"
Мне говорить резон —
в молчании смысла нет.
Слова же имеют смысл
только, когда они
иль выражают мысль,
или же ей сродни.
Мысль же лишь тогда
кажется таковой,
если тебе Бог дал
пользоваться головой
вовсе не для того,
шляпу чтобы носить —
даже пусть в "итого"
лишь лебеда да сныть.
II.
Пора. На сей раз — сезон.
Лето, жара, тоска —
высох давно газон,
в перспективе — доска.
Доски бывают из
дерева иль ДСП —
станет вдруг верхом низ,
и т.д., и т.п.
Множество разных па,
в жизненном па-де-де,
танец — это судьба
с нулевым к.п.д.
Морзе чертовски прав:
жизнь — это лишь тире
с точкой в конце. Анклав
с будкою во дворе.
III.
Мне пора уходить.
Ибо незваный гость
хуже татарина — ить
просто, как в горле кость.
Нас не заметит век —
наши сотрёт следы,
как стирает четверг
впечатленья среды.
Что ж, вызывай такси
(звёздочка-сорок пять).
Слушая Би-Би-Си,
вновь поминаем мать:
некуда нам бежать —
только в Нижний Тагил,
чтоб не смогли достать
молодцы из ИГИЛ.
IV.
Мне пора прекращать
этот безумный фарс
(звёздочка-сорок пять)
Сообщение ТАСС:
«Нынче во цвете лет
в результате стрельбы
в Бозе почил поэт,
автор поэмы "Бы".
"Если бы да кабы" —
этих бессмертных строк
песнь — на мотив судьбы —
мы не забудем. Срок
он отмотал сполна —
вырван из жизни клок.
"Вновь за волной волна" —
а на волне пророк» …
V.
Каждый второй — "Пророк,
или судьба. (Задиг)"
Каждый второй обрёк
первого, чтоб воздвиг.
Каждый охотник знать
хочет — где есть фазан.
Каждый охальник — знать,
джунглей крутой Тарзан.
Каждый иль гений — иль,
попросту царь и бог,
каждого сдал б в утиль,
если бы только мог...
С каждого по спосо...
Каждому — по потре..
(лозунг времён Сосо
или эпохи Бре..)
VI.
Много разных эпох
мне пережить пришлось —
может, поэтому "пох"
мне — олень или лось.
Строен или сохат,
лыс или кучеряв —
главное — не пархат...
Тройкою кучерят
новые упыри
скукой бесцветных рож:
мерзкие изнутри
да и снаружи — тож.
Серый встаёт рассвет
нехотя из-за гор...
Машут мечом Пересвет
и Челубей с тех пор.
VП.
Было мне всё по плечу,
нынче же всё мне по...
Скоро я замолчу —
как таракан в сельпо.
Я давно не держу
ни обиды, ни зла
ни на кого, как Дерсу —
как Дерсу Узала.
Я всем гожусь в отцы,
я всем поэтам — Блок,
стихи мои, как с овцы
вшивой — лишь шерсти клок.
Скоро я замолчу.
Буду я глух и нем.
К радости местных чукч,
баловней Мельпомен.
VШ.
Поздно. И спать пора.
Даже у этих строк —
жестких, как та кора,
должен быть эпилог.
Даже французский фильм,
скверное синема,
в титрах выводит: FIN —
и продолженья нема...
Есть у всего конец —
время нажмёт курок,
чтоб подарить венец
автору этих строк,
чьи старанья вотще
не увенчает лавр —
разве что лишь в борще —
в виде пустых приправ...
2017
* * *
ПОТОК ОСОЗНАНИЯ
И когда понимаешь, что не будет «потом»,
Вдруг хватаешь, как рыба, ты воздух ртом…
Воздух прозрачен – и ты невидим –
Так во мраке глубин скопления мидий
Не отличишь от подводных камней.
Жизнь в тебе. Только ты не в ней.
Круг людей, для которых еще ты значим,
Сводится в точку – и ты прозрачен.
Ты становишься как бы частью пейзажа,
Как не востребованная пропажа
На складе давно забытых вещей.
Жизнь с тобою. Но ты не с ней.
Хоть и связан ты с нею множеством нитей,
Весь в плену ожиданий, открытий – Овидий,
Свои сочиняющий «Метаморфозы»…
Неутешительные прогнозы
Оставляешь за скобками вчуже.
Жизнь прекрасна. Ты ей не нужен.
Как хотелось прожить нам ее иначе –
Вереницами лет, числами Фибоначчи,
Чтобы день предыдущие дни итожил,
Чтоб успех на удачу и время множил.
Чтобы нас понимали, и нас любили…
Жизнь – театр. Ты в водевиле.
Темен смысл, парадигма, посыл, идея –
«Завтра» боле не светит. «Вчера» не греет.
Еще менее ясности в настоящем,
Ты бредешь наощупь – ни слепым, ни зрячим,
И вздыхаешь тяжко о доле лучшей.
Жизнь – теорема. Ты частный случай...
2015
* * *
РАССУЖДЕНЬЯ В ОБЪЯТЬЯХ ГЕТЕРЫ
Милый Найджел, когда переходит безлюбье все мыслимые пределы,
И подругой\женою подавлена чувственность сверх всякой меры —
Позабудь о душе своей, совести, долге, морали — всё это химеры,
Коль безвинно страдает твое Б-гом данное бренное тело.
Милый Найджел, поди разберись-ка в себе, отделяя зерно от плевелов,
И попробуй понять, сколько в том, что зовешь ты любовью, процентов
Лицемерия, ханжества, лжи, показухи... Согласно закону Паретто —
Только двадцать процентов. А все остальное — либидо, желания тела.
Милый Найджел, зачем тебе мучить себя, попирая законы природы и Фрейда,
И зависеть от вечных причуд и истерик жены (иль подруги) строптивой,
Стань свободным, мой друг, и избавься от ложного императива —
Небо звездное видно лишь тем, кто в ночные пускается рейды...
Милый Найджел, поверь мне, дружище, намного честнее
Та, что дарит любовь свою, ласки и тело по сходной цене. И —
Нет порока ни в ней, ни в тебе... И гореть будет в адской геене
Не она и не ты — а лишь та, что любовью и жизнью играет твоею.
Милый Найджел, я знаю, дружище, меня осуждаешь ты строго...
Только нежно лаская в любовном экстазе достоинства юной гетеры,
Становлюсь молодым я душою и телом... Поверь мне, я счастлив без меры —
Значит, Найджел, я выполнил главную заповедь Бога...
2016
* * *
СЧАСТЬЕ
Новый день покатился неспешно, нехотя,
трилобитом ползущей гигантской пробки.
И опавшей листвою покрыт, как перхотью,
мокрый сквер, и повсюду дома-коробки...
Сонный взгляд, лишенный перспективы,
инстинктивно ищет спасения в выси,
но осенние выси пусты, тоскливы —
и под стать им душа, и лицо, и мысли...
В наступившем сезоне быть модно в сером —
так с природой в гармонии слиться проще,
вспоминаешь о лете: «до нашей эры»,
и в графе «достижения» ставишь прочерк.
А по небу несутся седые клочья
туч — непременный симптом ненастья...
Кто-то умер, наверно, минувшей ночью —
но опять не ты: значит, снова счастье!
2015
* * *
МОСТЫ
И.Н.
Милый друг (дорогая, любимая) имярек,
я любил бывать в городах, где теченье рек
заменяет течение времени. Где дворцы
и мосты долговечней, чем их творцы…
Где бульвары ведут иль в бордель, иль в храм,
но ни там, ни там не унять боль душевных ран...
Где, свободой шальною упившись в хлам,
смотришь в мутные воды, свесившись пополам
через перила чугунного (каменного) моста:
мысль о полете, порой, чрезвычайно проста…
Мысль о полете, порою, весьма сродни
мысли о смерти, желанной — когда мы одни…
Милый друг (дорогая, любимая) имярек,
я прожил без тебя свой недолгий век,
перешел сотню рек через сто мостов,
но никто не окликнул меня: «Постой!»
…Вновь стою на мосту — подо мной вода…
Мне послышался голос твой: «Эй, сюда!»…
«Я иду! Я иду!» — неуклюже шагнув с торца,
я лечу к тебе, дорогая, противу воли Творца…
Paris, 1995
* * *
SUB SPECIE AETERNITATIS
И.Н.
Нет, непросто лечить недуг под названием «ты»…
Но однажды – я думал – что сжег за собой мосты,
Ощутив под ногами семь миль пустоты…
Оттого-то, возможно, что просто тогда во мне
Было гораздо больше любви, чем вовне –
Я проиграл в той неравной войне…
А потом я узнал, что ты счастлива с мужем в Австралии.
Что ж, до встречи, моя ненаглядная, в звездном астрале. И
С точки зрения вечности, все происшедшее – к лучшему... И так далее...
И висящие на веточках клена жемчужные нити,
Освещенные ласковым солнцем, стоящим в зените –
Лучший в мире – поверь мне, родная, – психоаналитик...
С точки зрения вечности, нас уже нет (как некстати!)
Или нет нас еще… Так за что же, за что эту цену мы платим?..
Впрочем, и это уже неважно – sub specie aeternitatis…
St. Louis. Nov. 1995
______
* Sub specie aeternitatis – (лат.) с точки зрения вечности
* * *
ЗИМНЕЕ МОРЕ
Зимнее море – цвета гашеной извести,
как результат непосредственной близости
серого неба к безжизненной глади морской...
Оказавшись на берегу, рифмуешь себя с тоской,
одиночеством, отдалившись от суеты мирской,
способной под корень тебя извести…
Зимнее море… Ворон с профилем Монтескье,
оставляет следов нонпарель на песке,
сменив на посту белокрылых чаек…
Стоящий у кромки воды едва различает
линию горизонта – взгляд в пустоту
отражает соблазн подвести черту
мыслью о пуле и о виске…
Зимнее море, закон перспективы поправ,
меня не пугает – оно не кричит: «Ты неправ!»,
обвиняя во всем того, кто, ничего не украв,
просто живет, как может – не засучив рукав…
Зимнее море любовно целует мои следы,
и они блестят, как слеза, как куски слюды…
Зимнее море – вместо волн буруны,
там, где парус и челн – граница страны:
покидая ее навек, обретаешь комплекс вины,
словно ты – стреляющий из-за угла –
оправданье лишь факт, что земля кругла,
но, все же, она – не круглей луны…
Зимнее море… И впору небу упасть
на землю… Рыбак собирает снасть –
чует – скоро, скоро подует норд-ост…
Вот и выход – и он достаточно прост:
зимнее море… оно – идеальный погост
для того, кто уже надышался всласть…
2016
* * *
ТЕБЕ, УХОДЯЩЕМУ
Тебе, уходящему,
к моему удовольствию вящему —
другу, соратнику, пращуру, ящеру,
компаньону по прошлому и настоящему,
оставшемуся лишь в передачах по ящику...
Всем, давно показавшим мне спины,
всем, до срока смотавшим свой спиннинг,
всем, манатки свои смотавшим,
бледным гениям, ангелам падшим...
Всем, навеки меня забывшим,
верным, преданным, чуждым, лишним,
всем должникам моим, всем кредиторам,
всем коллегам, сотрудникам. Всем, под забором
павшим в неравном бою со змием,
всем, с кем дорожки вели кривые
и выводили, куда попало...
Всем, кто есть, и кого не стало,
всем, кто забрался на пьедесталы,
всем, когда-то меня любившим,
всем настоящим, тем более, — бывшим...
Всем, меня ненавидящим втуне,
всуе, в тайне,— моей фортуне,
всем мне в душу, в лицо плюющим,
всем завистникам, власть имущим...
Всем любовницам бывшим и всем подругам,
всем дружкам их и их супругам,
всем изменившим мне, всем презревшим,
всем постаревшим и перезревшим...
Всем, в ком чувства ко мне остыли,
всем, кому я навек постылый,
всем, о ком вспоминаю вчуже,
всем, кому я давно не нужен...
Всем, которых уже я встречу
не раньше Мессии или Предтечи, —
скорее, на том — не на этом свете,
а потому в связи, по поводу, или в свете
вышеизложенного,
вышесказанного,
рукоположенного,
миропомазанного —
(буде свистнет рак, и станцует рыба) —
всем уходящим — мое Спасибо!
2017
* * *
AB OVO
С чего начать? Начну, как встарь: ab ovo,
поскольку ничего давно не ново —
под солнцем? под луной? под звездами? иль под
там чем-то сверху: скажем, небосвод,
чья синь — исток мигрени — все же синь,
есть результат субстанции «раскинь»...
Итак, начнем сначала — «от яйца»,
тем более, что и овал лица
имеет ту же форму... Аналитик
заметит сходство и с овальностью эклиптик...
А приглядеться — кольца аскарида
лишь эпигонство: из «Начал» Эвклида
выводим формулу окружности — «пи эр»,
открытую, еще до наших эр...
И все-таки, с чего бы мне начать?
По недомыслию, я не учил матчасть —
и вот теперь, когда удар под дых
меня изгнал из сонмища святых
племянников внучатых Мнемозины —
мой образ обернулся образиной,
мое присутствие едва Предвечный терпит
средь коронованных избранников Эвтерпы —
чинов лишенный, звания, погон,
Понтийского пиита эпигон,
явившись на поклон к жрецам Изиды,
я заслужил их приговор: «Изыди!.. »
Уйти и сдаться? Черта с два!
Я остаюсь — хоть не расти трава!
Не вам решать!..
«Вначале было слово»
Я начинаю сызнова — ab ovo...
2016
* * *
ИОВ
О, братие мои, возлюбленные во хлысте,
коим уму-разуму я обязан —
я, как обычно, плетусь во хвосте,
с дырою, просверленной чьим-то сглазом.
Ужо теперь вы зело мудры —
заслужив покой свой сосанием пальца,
ковырянием им же в носу... Вид дыры
моей радует вас, как бусы неандертальца.
Лак ваших джипов и роскошь вилл,
блеск в улыбке червлёной фиксы
возвели вас в ранг оракулов и сивилл —
знать, хорошо легли в ДНК вашей иксы,
да и игреки не подвели — хромосом
набор позволяет на всех положить с прибором,
особливо на тех, кто, крутясь колесом,
жизнь свою завершит забором.
О, братие мои, о мои доброхоты,
рыбьим глазом своим вы, меня прижучив,
вышли теперь в фавориты. Но нет охоты
с вами базарить. Да, вы живучи,
как тараканы, клопы и как
живность любая, залегшая под корягу —
я не друг вам, и вам не враг,
как говорится, "ни греку и ни варягу"...
Что же, ваша взяла — крича "Ату!",
вы с надменностью дожей иль польской шляхты
на мою взираете наготу,
поднимаясь на палубу личной яхты.
Что ж, попутного ветра, семь футов под
килем… Ваш спортивный вид, моложавость,
мышц рельеф и соленый пот
фитнесс-клубов, и ваша жалость,
поелику, понеже и ваша спесь
мне они до лампады. И разве
не «хлеб насущный Он даждь вам днесь»,
и не Он причина моей кровоточащей язве?
Что ж, прощевайте, братие во грехе,
разошлись наши стёжки-дорожки — отныне
не разрыхлить землю ни посоху, ни сохе,
ибо я обречен прозябать в пустыне.
Был я с вами когда-то, да вышел весь,
спета песня моя, и моя эклога…
Но явилась мне и благая весть:
потерявши всё — обретаешь Б-га…
2017
* * *
ЗАКОНЧЕННЫЙ ОТРЫВОК
Во время ужина он встал из-за стола
и вышел из дому. Луна светила
Бродский. «Неоконченный отрывок»
Во время ужина он встал из-за стола
и вышел из дому. С небес луна светила –
была кругла, как всякое светило,
как всякий сирота, была кругла...
Преодолев дворов хитросплетенье,
он оказался где-то на задворках,
где женский силуэт бесшумной тенью,
мелькал в полуоткрытых створках.
...Он брел, сутулясь, запахнув пальто,
укутавшись в кашне, поднявши ворот.
Над ним висело, словно решето,
ночное небо. Он покинул город.
Так он неспешно подошел к реке,
блестевшей под луной за перелеском.
Состав прогрохотал невдалеке, –
и потому никто не слышал всплеска…
2016
* * *
РЕКА
Это — река... Водовороты, пороги...
Возраст — века. Лодки, пироги,
пароходы, яхты, фелуги...
Река впадает куда-то где-то на юге,
ее истоки —
в центре материка, на востоке,
в тихом болотце, где, качаясь, тростник
шепчется с камышами.
Им внимает Ашани —
дух водоемов. И крик
совы пугает нас по ночам...
Там — начало начал,
ручейки, протоки,
кувшинки, заросли чебреца, осоки,
комариный рой — обычный
рай лягушек, чьих добычей
становятся комары, стрекозы.
Крепче вискозы
ткет паук-крестовик
полотно паутины...
В лунную ночь там увидишь лик
печальной Ундины,
сидящей на берегу одиноко...
Так начинается Ориноко.
Рио Гранде. Миссиссиппи. Янцзы.
Это болотце — реки азы.
Но вода
устремляется дальше — всегда.
Водный поток, даже если и пойман,
тихой заводью, ржавой поймой,
запрудой, плотиной, бетоном дамбы —
прорвет любые заслоны,— дабы
заливать собою равнины,
гор ущелья... Реки стремнина
неотвратима, как рок иль карма,
вода злопамятна и коварна,
она способна на гнев и ярость,
вода заливает собою ярус,
проникая в пустоты, лакуны, ниши,
заполняя все, что находится ниже,
подчиняя себе пространство...
Непостоянство
воды стало притчею во языцах.
Ее порой представляли в лицах
древние греки.
Или шумеры. Реки
были предметом культа, религий,
реки текут в преисподней — Вергилий
нам поведал о том в "Энеиде".
Водный поток, созерцаемый в виде
реки — суть категория вечного "мимо",
ибо река, как и время — необратима...
Да, время необратимо, как и вода,
но у рек, несущих свои в никуда
волны, есть берега. На берегах — города.
Их соединяют мосты —
на одном из них стояла и ты,
лёгкий ветер трепал твои волосы, платье —
невыразимость возможного счастья
давно стала темой забытых снов,
превратившись в потоки рифмованных слов...
Я не знаю, зачем пишу о реке,—
видимо, обитающий вдалеке
от великих рек, я умираю от жажды
и от желания дважды
войти в воды той незримой реки,
что неизменно впадает в пески...
И нет спасения от тоски.
2016
* * *
НОЛЬ ЦЕЛЫХ ПО АЛЬЦГЕЙМЕРУ
В моей жизни было больше машин, чем женщин.
И разлук в ней было гораздо больше, чем встреч.
Если корень квадратный из этих разлук мне извлечь,
А затем разделить на большее то, чего меньше,
В результате деленья получим ноль целых и ноль деся-
тых — дробь ассимптотически стремящуюся к нулю...
То есть, если и было когда-то кому-то сказать: "Я люблю",
То теперь тех "кого-то" с "кем-то" уже мне назвать нельзя —
Ибо, даже если память еще сохраняет их имена,
Их улыбку, глаза, декольте или длинную чёлку —
Но трава не запомнит зады всех садящихся на
неё. А цветок позабудет его опылившую пчёлку.
Чем быстрее теряем мы память, тем большим воображе-
нием нас наделяет великая сила природы.
И меня все обходят уже на крутом вираже —
Остаётся лишь, глядя им вслед, злобно сплюнуть: "Уроды!"
2016
* * *
ОСЕНЬ В ЦЕНТРЕ ХОЛОДНОГО МАТЕРИКА
Осень в центре холодного материка
Оглашается криком болотной выпи…
В тихом парке не слышно – ни матерка,
Ни столь привычного нашему слуху «Выпьем!»
Материк тот аршином никто не мерит,
Ум не терзаем вопросом: «Не оплошал ли я,
Навсегда покидая место рожденья?…» Из всех Америк,
Я счастлив, что выбрал эту. И нужное полушарие…
Осень в центре холодного материка
Кружит листья, словно юбки у дам в водевиле,
И высОко-высОко плывут в небесах облака,
Отражаясь в застывших фонтанах Hotel de Ville…
За садовой оградой, покрытой сурьмою и медью,
Как зверек, притаился сверкающий лаком «Бьюик»…
Новизной поражает тот факт, что, думая о соседях,
Улыбаешься, вместо привычного т а м «Я убью их!..»
Осень в центре холодного материка
Сохраняет зелень травы и ее безупречность…
Время, похоже, остановилось… И даже река
Ровным течением мысли наводит на вечность…
Тонким кольцом Сатурна повисла над городом Арка.
Пароходный гудок хрипловато басит с Ривер-Сайда.
А вокруг ни души… Но в аллеях притихшего парка
Мне порою мерещатся тени – тени Сондры и Клайда…
Осень в центре холодного материка
Навевает приятные мысли о Сартре и Прусте…
И когда ты счастлив, то можешь взгрустнуть слегка,
Расставаясь навеки с той – безысходной и черной грустью…
Сент Луис. Ноябрь 1995 г. (Восстановлено по памяти сентябрь 2015)
* * *
НА РАЗВАЛИНАХ ДНЯ
На развалинах дня — осколки битого кирпича
планов, надежд арматура и горки пыльного щебня
несостоявшихся встреч... Ночь легла, как с чужого плеча
сброшенный плащ, и покрыла руины. Оттого ущербной
кажется эта луна — желтая, словно твоя просфора,
отражаясь в разбитых стеклах очков иллюзий —
ибо луне не важно, в чем отражаться — то ли в Босфора
заливе, сточной канаве, мазутной луже, — лишь в этом союзе
ночного светила с поверхностью, отражающей свет
есть гармония. Ветер обрывки души ворошит, словно мусор,
изучая клочки впечатлений ушедшего дня — на предмет
их пригодности в доме, которого нет, — но празднует труса
воспаленный разум — при мысли о том, чтобы покончить разом...
Ты один — в смысле, всегда один. Среди собственных руин.
Один, как обходчик путей, в песках затерявшийся бедуин,
как смертник, ожидающий казни, безнадежный больной,
как собственное отражение, как фраза: «Поговори со мной»…
И один засыпаешь, согнувшись в три погибели на оттоманке,
чтобы, проснувшись завтра, снова строить воздушные замки
и откликаться на имя, которым тебя назвали —
когда придут откапывать из-под развалин...
2016
* * *
О ЛЮБВИ
Ехали как-то в поезде, в одном купе, по весне
два господина. Один — высокий, с бородкой, в пенсне;
другой был широк в кости, кряжист, при бороде. Хитреца
во взгляде — косоворотка, поддёвка в нём выдавали купца...
Было жарко, купец обливался потом, и дверь в купе
была приоткрыта — было видно, как всё время сновали
в проходе люди... Колода картишек рассыпалась буквой "П"…
Господин с бородкой мечтательно вспомнил о сеновале,
где провёл столько дивных, безумных ночей
с хозяйкой имения, у которой гостил прошлым летом —
а также с ее служанкой... Хозяин имения — казначей,
богач, меценат, покровитель писателей и поэтов —
но совершеннейший моветон, мужлан и хапуга...
«Как хорошо приспособлены тёплые ночи юга», —
думал он, — «для потребности бренного тела в любви».
Глядя в покрытое оспой лицо своего визави,
господин в пенсне устало прикрыл глаза,
вспоминая еще, как позапрошлым летом
его с баронессой застала в саду гроза,
и том, как долго возилась она с корсетом…
Незаметно для самого себя он заснул под стук
колёс… Поезд мчался по бесконечному полю,
где одетый в лохмотья мальчик-пастух
гнал своё стадо к неведомому водопою…
Дремал и купец… Снились ему мохнатые почки на вербе,
что росла на могилке жены… Тем временем, поезд
въехал в тоннель. Господин во сне сочинял свою повесть,
которая непременно кончалась словами «Ich sterbe»…
2016
* * *
НА КРАСНЫЙ СВЕТ СВЕТОФОРА
Видно, в школе сейчас перемена —
и мальчик с признаками олигофрена
катит на велике по мостовой...
Деревья частично покрыты листвой,
но есть и деревья,
что не отличить от отребья —
не столько в смысле своей наготы,
сколько готовностью сразу переходить на "ты"
с теми, кто оказался случайно под сенью...
Дождь, начавшийся в воскресенье,
завершился во вторник —
на лобовом стекле резиновый дворник
грязь размазал и дождевые капли...
Светофор, стоящий наподобие цапли
на одной ноге посреди болота,
с одержимостью санкюлота
светит мерцающим треколором —
смешение снега с натрием-хлором
порождает неимоверную слякоть,
и ужасно хочется плакать и плакать —
лишь оттого,
что в графе "итого"
можно смело поставить прочерк...
Жизнь кончается, меняется почерк,
выраженье лица, походка, осанка,
и на завтрак, вместо бекона — овсянка,
а во взгляде сплошная тоска и обида,
и вечный вопрос "За что?"... Либидо,
увы, давно лишено объекта
любви, или хотя бы её объедка
в виде тАктильного контакта —
спектакль закончен — после третьего акта
занавес опускают. Аплодисменты
затихли... Ты живешь на проценты,
с давно растраченного капитала, —
а в теле, в котором когда-то любовь обитала,
нынче, как в доме, уже обреченном на снос,
где подушки ночами не просыхают от слёз,
обитает забытая Б-гом душа —
совершая нелепые антраша,
в бесполезных попытках вновь воспарить,
рвётся в бессмертье — откуда прыть? —
так ничего и не поняв, не осознав до сих пор,
что жизнь намного короче, чем выстрел в упор...
2016
* * *
НЕ ЖИЛЕЦ
В этом мире, где только трава и листья
нам являют пример бескорыстья,
где лишь воздух, небо и облака
пока бесплатны — полагаю, — пока —
всё рассчитано на жильца:
дом, крыльцо, ступеньки крыльца...
Быть жильцом — это значит иметь и желать
то, чего ещё не имеешь... И благодать
нас посещает редко — ибо,
попадая в плотских желаний иго,
мы пускаемся в тараканьи бега...
Да, пока бесплатны дожди, снега —
то, чего мы проходим мимо,
нас увлекает игра, пантомима,
которую мы называем «жизнь», «life».
Жизнь лишь средство. Цель — вечный кайф...
Я не жилец, наверно, в том смысле,
что не имею желаний... И в коромысле —
даже если оно и имеет виды
стать весами на службе Фемиды —
вижу лишь палку о двух коленцах...
Барин, прижавший служанку в сенцах,
мой идеал. Но удел мой жалок —
сенцев нет. Нет имения. Нет служанок.
Нет ни дома, ни крыльца, ни ступенек,
нет ничего. Нет даже денег...
Я не жилец, ибо мои желанья
имеют форму женского тела — Евланья,
Евфросинья, Евлампия, Евдокия.
Меня со свету сживут ... нагие
намеренья. Я давно в грязи по пояс, а локоть —
хоть и близок — но не укусишь. Похоть
давно заменила святое чувство
любви. Но боевое искусство
соблазненья забыто. Соблазны
вызывают лишь брожение протоплазмы...
На плечах коромысло с полными вёдрами —
Евфросинья качает крутыми бёдрами.
И дрожит в ознобе — не Ежи Лец —
то в бессильной злобе — мой не жилец...
2016
* * *
ЛУГАНО
Я в Лугано...* Тротуары здесь моют шампунем.
Рядом сверкает озеро, горы со всех сторон —
облака придают им сходство с седеющим лунем,
завершая собою пейзажный оксюморон...
В местных водах обитают — форель и окунь,
поедая друг друга — ибо здесь запрещен улов.
Мошкара летит на свет незашторенных окон,
заполняя собою пространство пустых углов.
Здесь турист, выходя ввечеру из отеля,
неизменно окажется наедине с темнотой —
убеждаясь в том, что единственный путь отселя
лишь обратно — туда, откуда ты вышел — т.е. в пустой
вестибюль отеля... Надравшись у стойки бара,
ты по-прежнему чувствуешь, что унизительно трезв,
наблюдая с тоской за — поодаль сидящей парой,
понимая, как одинок здесь — с женщиной, или без...
Городок безупречно красив, но лишен апломба,
цветники и фонтаны, в парках — созвездия роз,
аромат источающих всуе — словно нейтронная бомба
всех унесла куда-то. И пустота порождает невроз,
невзирая на пение птиц, услаждающих слух, и,
без различия времени года и времени суток —
населенье Лугано представлено в виде старухи,
коркой хлеба бессменно кормящей прожорливых уток.
Воздух свеж и прозрачен, не пахнет бензином и гарью,
и за каждым углом — восхитительная панорама...
Тем странней здесь столкнуться с растрепанною Агарью,
что покинула в спешке, с младенцем, шатер Авраама.
Тем нелепей, гуляя по тихим бульварам Лугано,
средь фонтанов и роз, и побегов цветущего хмеля,
на себе ощутить холодок — от улыбки поганой
неизменно навстречу шагающего Ишмаэля...
________
* Лугано — курортный городок в итальянской Швейцарии
Lugano, Sept. 1998
* * *
ЛОНДОН. ВЕЧЕРЕЛО
Солнце, скатившись со старых кровель
головою несчастного Карла Стюарта,
растворилось в закате — кровавый Кромвель
в бутоньерке белоснежного фрака стюарда,
что явился немедля на окрик: «Эй, мистер!»
и застыл перед нами в полу-согбенной
позе. Вечерело. И оглашался Вестминстер
боем старинных курантов Биг Бена.
Вечерело. Серого неба пемза
покрывала город. В Палате Лордов
обсуждался билль. И вечная Темза
рассекала на две половины Лондон.
Вечерело. Народ толпился вкруг Бэкингэма, *
в коем принц-консорт** на пару с Уэльским
Принцем резались в шашки. И диадема
сверкала в короне Её Величества. В Челси
Темза делает поворот. И гудят под мостами
груженые баржи — хрипло, тягостно и натужно,
а берега глядят друг на друга — словно местами
хотят поменяться. Но берегам не нужно.
Вечерело. И полустёртым оболом
восходила луна и озаряла глаза у кукол
в музее мадам Тюссо, а заодно и Сент-Пола ***
освещая полу-готический купол.
Вечерело. Бесцельно слонялись по Пикадилли
толпы бездельников и ротозеев
с пяти континентов. И крокодильи
тушки застыли в Британском музее.
Вечерело. И зажглись фонари в тенистом
сквере Вестминстерского Аббатства —
где, опираясь на тросточку, бронзовый Уинстон ****
равнодушно взирает на разношерстную паству,
что течет в направленье Большого Глаза. *****
Вечерело. И умолкли одновременно
колокола Аббатства, куранты Биг Бена —
Лондон притих в ожиданье намаза…
_______
* Бэкингемский Дворец — резиденция королевского семейства
** Принц-консорт — титул супруга Её Величества Королевы Великобритании
*** Сент-Пол — Собор Святого Павла
**** Памятник Уинстону Черчиллю в сквере возле Вестминстерского Аббатства
***** "Большой Глаз" ("London Eye") — гигантское колесо обозрения на противоположном берегу Темзы
* * *
СИЕСТА
И.Б.
Сейсмограф молчит. Барометр снова
пророчит «ясно». Словесный зуд
улёгся. На море штиль. И, словно
опрысканные ДДТ тараканы, ползут
мысли. Перевернувшись на спину,
корчась от удушья и шевеля усами,
время остановилось — наполовину.
И тёмная лужица под часами.
Звон в ушах от оглушительной тишины,
в которую врываются иногда голоса
извне — словно песни, которые лишены
слов и музыки. И где-то жужжит оса.
Человек, задремавший в полдень,
просыпается в сумерки. За окном
догорает закат. И Уистан Хью Оден,
раскрытый, как всегда, на одном
и том же стихотворенье, скорбит
о потере возлюбленного, и печаль
перетекает к тому, кто сошёл с орбит.
А время всё ищет потерянную деталь...
2018
* * *
КОСМОНАВТ
В зрачках сидящих вокруг костра
всегда отражаются отблески пламени...
Окончанье жизни — это когда сестра
каждая встречная женщина. А на знамени
полинялом твоём полустёртые письмена:
Veni (помнишь её колени?)
Vidi (жаль, что "мини" сменили "миди"...)
Vici (ах, девицы! — и на каждой готов жениться!)
Это нынче время... А тогда были — времена!
Да ой ли?
Находя утешенье в дешёвом пойле,
превращая жизнь в безумный спойлер,
шепчешь птахе залётной: "Спой мне!.."
И, хоть не Карузо, — поёт, навевая грусть.
Вот и лезешь в кузов — хотя и не груздь.
Сам же — когда-то шумных компаний гвоздь —
в замше, как старый индейский вождь,
что стоит у входа в пустой музей,—
и которого тянет всяк ротозей
за седые немытые космы
под насмешки и возгласы пьяных друзей,
и ты весь осыпаешься, как Колизей,—
перед тем, как отправиться в Космос…
2018
* * *
ПЕСНЯ БЕЗ СЛОВ
И.Б.
Это песня без слов. Её написал
не Мендельсон-Бартольди — его вассал,
что являет звук не посредством нот,
но искусством длиннот.
Это песня без слов. Без мелодии, без —
без всего того, ради чего ликбез
музыкальный преодолев,
мы не найдём припев.
Пусть венецьянский нам гондольер
баркаролу свою споёт — на манер
того, чего никогда не спеть,
ибо мешает спесь.
Мы поём себе гимны движеньем губ —
каждый сам себе душегуб,
ведь не всяк издающий звук
есть Мендельсона внук.
И, прищурив глаз, мы одно из двух
из протоплазмы — терзая слух —
выбиваем — уж лучше мы б
петь учились у рыб.
Уплывает рыба в Большой Канал —
гондольер её совсем доконал,
бо способна песнь без слов
весь распугать улов.
Так поём мы хором свои псалмы —
взяв у Вечности жизнь взаймы,
не галер рабы — но певцы гондол
свой возвращаем долг.
Скрип уключин и вёсел плеск.
Бессомемучим себя, в гротеск
жизнь превращая, обрывки снов
склеив, поём без слов...
2018
* * *
РЫБА
Ах, до чего ты костиста, рыба!
Ты возлежишь на подносе, либо
на блюде, выплывающем из дверей,
ведущих на кухню... И сельдерей
украшает твоё посмертное ложе —
нечто подобное нас ожидает тоже:
вынос тела. Пусть вместо рук плавник,
суть одна — если вник...
Дело даже не в форме конечности,
а в существованья конечности —
разве что тот, кто склеил плавник,
не издаст свой предсмертный крик.
И вот теперь ты лежишь на блюде,
и снуют вокруг незнакомые люди —
и колечки лука твои позвонки
покрывают, словно венки
от коллег по работе, родных и близких,
и не скрыться тебе от их взглядов склизких —
а в твоих зрачках, застывших навек,
блеск полуденных рек...
И ножом и вилкой копаться в бренном
теле начнут — и съедят вместе с хреном,
а потомок тех, кто покорял Париж,
скажет: "Ja, ja — das ist Fisch!"
Но пока ты еще блестишь чешуёю —
хоть уже позади, казавшаяся большою
и бесконечной жизнь — и, словно рыба, молчишь...
"О, ja, ja — das ist Fisch!"
2018
* * *
СУБСТАНЦИЯ
Мне привидилось: в медленном танце я
кружу по комнате... В объятьях субстанция,
а на стенах развешены акварели —
только б глаза мои на них не смотрели.
Вентилятор вращает стальную лопасть,
а за окнами — вечность, возможно — пропасть,
а субстанция вся в тёмно-бурых пятнах,
и лицо, словно роща, в сырых опятах.
Скверный запах сырого мяса,
лужа крови — как озеро Ньяса:
мы разорваны дикими злыми псами
и во всём виновны мы сами, сами.
Овцы съедены, волки сыты —
мы танцуем с субстанцией кумпарситу,
только ноги мокнут в болотной жиже,
и покрыто слизью всё то, что ниже.
А вокруг мелькают чужие тени,
мне субстанция шепчет: «Держись, Артемий!
Не просеивай воду, милок, сквозь сито,
делай так, чтобы всё было шито-крыто,
ни отпечатков пальцев, ни бурых пятен
не оставляй на поверхности — грех приятен,
только если он совершаем тайно…
Ну, готов, милок? Вира, майна!»
Так, обнявшись до боли, с отвесной кручи,
мы несёмся в ад, любовники Бертолуччи,
словно Данте с возлюбленной Беатриче, я
занимаюсь любовью, забыв приличия.
И покрыта густая трава росою…
«Не признал, милок? Думал, я – с косою?»
* * *
И.Н.
Я еще существую... Видимо, эта новость
внесёт в твою жизнь не так уж и много —
ее поглотит привычная суета... Суровость
дней снижает остроту восприятия, как такового...
Я существую... Что же сталось с тобою, полу-дикарка,
полу-подросток — из той, полузабытой и прошлой жизни?
Я всё еще существую и — если перевернуть Декарта —
мыслю. Собственно, мысли меня до конца изгрызли.
И они в последнее время лишь о тебе... И о смерти —
ибо дни ускоряют бег и всё чаще звучат в миноре.
Мне мучительно хочется видеть тебя... и снег. В Эльсиноре,
наверное, выпал снег. Но мысль о Лаэрте —
не то, чтоб пугала, хоть я фехтовальщик неловкий,
но, видимо, здесь побеждает робость —
преодолеть расстояние в три остановки
порою труднее, чем перепрыгнуть пропасть...
Я одинок. Это, скорее, факт на местности, нежели драма.
Впрочем, ввиду недалёкой уже перспективы базальта,
это не важно... Как сказала мне мудрая дама,
ты — объект незавершенного мною гештальта...
Что ж, оставайся навеки мечтой, легендой,
несостоявшейся плотью моей и кровью, —
Terra Australis Incognita заповедной —
той, что в лоциях обозначают "Любовью"...
* * *
ПЕПЕЛ
Памяти Исраэля Нумбо
(1950 – 2017)
Только пепел знает, что значит сгореть дотла.*
Пепла чернее зависть, даже если бела.
Жизнь не дана другая — чтоб неповадно впредь
было, мосты сжигая, вновь самому гореть.
Пепел развеет ветром. Ветер уносит прочь
песенку в стиле ретро. Память длинней, чем ночь.
Ночи длиннее жизни. Жизнь же короче, чем
выстрел судьбы капризной. Снова ползёт чечен
злобный на левый берег, точит свой злой кинжал.**
Смерть прими без истерик. Ты давно задолжал.
Дебет превысил кредит. Все мы живём в кредит.
Рифмой безумный бредит. Прозой мудрец вредит.
И только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Зубы свои вонзает выпавший из дупла
в горький сухой суглинок жесткой земной коры.
Жизнь оказалась длинной.* Но не длинней норы.
________
* Строчки из стихотворений Иосифа Бродского
** Аллюзия на "Казачью колыбельную" М.Ю.Лермонтова
2017
* * *
В ЧЁРНОЙ ЯМЕ
Я взглянул на часы с четырьмя нулями:
неожиданно, вдруг, наступила полночь, —
ночь повисла, как старая помочь,
одинокая, словно кружок салями.
В этот час затихают: боль, звон тарелок,
угрызения совести, шум застолья —
тишина порой означает раздолье
и разгул стихии — часов без стрелок.
Но нули не столько примета полночи,
сколько то, что скрывается за нулями —
это крик одиноких душ: "Умоляем!",
на который им не дождаться помощи...
Это даже не безвременье, это —
просто попытка бездомной вечности
(время — бремя тяжелую вещь нести)
навязать нам иное, свое либретто.
Я смотрю на табло с четырьмя нулями,
рассуждаю об исчезнувшем времени
(слава Б-гу, что я не в Йемене)
в никаком часу — словно в черной яме…
2017
* * *
МУХА
Задерну шторы… Станут глуше звуки…
Пространство комнаты звенит полетом мухи –
Приняв за стороны квадрата стенки катет,
Она с жужжаньем измеряет на закате
Пустых углов квадрат гипотенузы,
Исчадье пифагорово… Мне в Музы,
Себя упорно предлагает муха…
Вибрации терзают орган слуха,
Держа его все время в напряженье –
Источник звука местонахожденье
Свое меняет с частотой картечи
Назойливости ложного предтечи…
Густеют сумерки, темна моя обитель…
Едва жужжит усталый истребитель:
Вдруг угодила в паутину, словно в лузу,
Не завершив свою гипотенузу…
Жужжи, жужжи, сердешная, пока
Не сомкнуты объятья паука…
В твоем жужжании слышна такая мука –
Твои страдания мне так понятны, муха!
Не лей же понапрасну горьких слез ты …
Летал и я… И мне светили звезды…
Но поздно, муха! Прошлое в помине –
И гибну, задыхаясь, в паутине…
2015