В 1962 году после скандала, вызванного нашими стихами в Московский институт иностранных языков были призваны варяги Лев Гинзбург и Евгений Винокуров, чтобы, как мне признался Лев Владимирович лет через десять, выполнить «партийное задание»: привить нам любовь к переводу поэзии и в то же время отвадить нас от сочинения собственных стихов. Первая часть этого задания была выполнена, у нас появилась возможность публиковать свои переводы, первой книгой здесь я могу назвать сборник «Седьмое солнце» в «Молодой гвардии» (1966), молодые поэты ГДР. И «Строки времени» (1967), молодые поэты Австрии, Западной Германии и Щвейцарии. Мне тогда рассказали, как Лев Гинзбург распределял на редколлегии работу над переводами. Тогда было важным участие известных поэтов, работающих по подстрочниками. Гинзбург, якобы, распорядился так, - Куприянову мы ничего предлагать не будем, потому что он все равно сам переведет, что хочет, что-то из этого мы возьмем, к тому же Давид Самойлов или Борис Слуцкий что-то не успеют, тогда это срочно переведет Куприянов и у него будет достаточно переводов. Известно, что редакторы имели от Госкомиздата указание, чтобы ни у кого из переводчиков не было слишком заметного преимущества в количестве переводов. Так, в издательстве «Прогресс» часть моих уже переведенных стихов Эриха Фрида редактор отдала на перевод Виктору Топорову, чтобы один отдельный поэт не оказался переведенным отдельным переводчиком. Потом это требование смягчилось.
В конце 60-х я познакомился и подружился с учеником Брехта, поэтом Хайнцем Калау. В 1972 году Лев Гинзбург направил меня на семинар поэтов в ГДР, в Шверин. Я стал выступать с чтением моих стихов В ГДР, переведенных поначалу Робертом Вебером и затем Хайнцем Калау. Где только не выступал! Выступал перед офицерами ГДР в Восточном Берлине. Спросил их, кого они из современных поэтов – своих – знают. Их командир ответил – мы военные и читаем только военные мемуары. Потом выступал (кажется, в Пархиме) перед нашими военными. Сидел в президиуме слушал доклады о текущей обстановке, о том, что были недавно пойманы три шпиона из ФРГ и два шпиона из ГДР. Прочитал с успехом свою антивоенную поэму «Василий Биркин», встреча продолжилась на квартире у майора, я и там продолжал читать стихи, и я вспомнил о беседе с немецкими офицерами, довольно равнодушными к поэзии. Тогда майор сказал: «Вот потому мы их и победили»,
Калау познакомил меня с поэтессой Гизелой Крафт, бывшей в то время председателем Нового литературного общества Западного Берлина. Она и пригласила меня В Западный Берлин в начале 89-х. С ее же слов это происходило так: на ее приглашение с упоминанием моего имени от Союза писателей пришел ответ, что делегация советских писателей в составе С.В.Михалкова, Стрехнина, В.И.Стеженского готова приехать, но вот Куприянов В.Г. болен. Госпожа Крафт ответила, что будет ждать, когда поправится Куприянов В.Г. и перенесла срок приезда делегации. Когда срок подошел, Союз писателей подтвердил, что делегация готова, но Куприянов В.Г. все еще болен, Гизела Крафт вновь перенесла срок приема делегации, и тут заболели товарищ Стрехнин, Сергей Владимирович Михалков должен был праздновать очередной юбилей, и мне было позволено выздороветь. Так мы со Стеженским, заведующим отделом кап. стран Западной Европы оказались вдвоем в Литературном коллоквиуме на Ваннзее. На следующее утро Владимир Иванович, который прежде меня не замечал, призвал меня в свой номер, на столе стояла бутылка виски. Это был совсем другой человек. Он мне поведал, что на Запад ездят только его друзья, Остальным, не взирая на звания и известность, он объяснял, что посещать, в частности, Западную Германию, не следует, там нас не любят и там нам будет весьма неуютно. После этих признаний он сказал, а сейчас мы наведаемся в Восточный Берлин, чтобы вдохнуть воздух социализма («sozialistische Luft zu schnappen») и купить более дешевое спиртное и колбасу.
В Коллоквиуме нас принимал его организатор и глава, поэт Вальтер Холлерер. Речь сразу зашла об издании моей книги. Я сказал, что готовая рукопись лежит в Восточном Берлине в издательстве Нойес Лебен, но с изданием медлят, ссылаясь на отсутствие рекомендации с советской стороны. Мне тут же предложили поехать и забрать рукопись. Книга моих стихов и короткой прозы вышла в знаменитом LCB-Editionen под названиеv «Трезвое эхо» (Ein n;chtenes Echo) где-то через полгода – в 1985 году, вслед за книгами Гюнетра Грасса, Томаса Транстремера, Генриха Бёлля, Элиаса Канетти и др.. Переводы Хайнца Калау и Рихарда Питраса были спешно с моей помощью, то есть с моих подстрочников, дополнены трудами Гизелы Крафт и австрийского поэта Геральда Бизингера, тогда сотрудника Коллоквиума. Тогда же началась работа над антологией русского свободного стиха, которую почти полностью перевела славистка Биргит Файт. К тому времени Коллоквиум уже не мог финансировать это издание, и рукопись передали на рецензию в издательство «Зуркамп». Там ее «зарубила» анонимная рецензия, где говорилось, что всю эту антологию Куприянов затеял только для того, чтобы опубликовать верлибры Владимра Бурича и свои собственные. К негативным моментам рукописи было отнесено включение в нее верлибров «никому не известного» Николая Константиновича Рериха.
В Коллоквиуме я выступал с чтениями неоднократно, но все закончилось в 1999 году после круглого стола, посвященному войне в Югославии. Я тогда предложил коллегам следующий сценарий – лет через 20 турки в Германии составят столь серьезную диаспору, что у них появится лидер, подобный Изетбеговичу, и они потребуют автономию со столицей (кто-то тут же назвал Франуфурт-на Майне), и тогда – кто из вас, немецких писателей возьмет на себя миссию Радована Караджича? С тех пор меня в Коллоквиум не приглашали ни как автора, ни как переводчика.
Я могу только предположить, что одной из «подозрительных» черт моей немецкой биографии был факт, что я не был «открыт» никем из славистов и первыми моими переводчиками стали поэты из ГДР, работавшие по моим подстрочникам. О моей прозе в «Зуркампе» мне сказали, что это «слишком русская» (“zu russisch”) О моих стихах там же сказали, что у них вышел самый лучший поэт Геннадий Айги, и даже его не покупают. В другом крупнейшем издательстве «Ханзер» мне сказали, что они только что выпустили Андрея Волоса, и это стало катастрофой, никто не покупает. Таким образом мои книги стали выходить в небольших издательствах, которые как раз издают поэзию. Моя вторая книга под названием «Риск доверия» (“Wagnis des Vertrauens” Wald, 1987) была сделана фактически вручную и вышла в Баварии с предисловием пастора Хельмута Гольвицера, личности знаменитой, где он в частности утверждал: “Kuprijanow scheint mir einer der Dichter zu sein, deren Bewusstsein schon von der Geozentrik zur Kosmosweite ;bergegangen ist. Das gibt seinen Gedichten die grosse Perspektive…” Название книги вполне соответствовало тогдашнему западно-немецкому менталитету, сегодня, в связи с выхолащиванием доверия, оно уже не актуально. В 1990 году вышел сборник «Памятник неизвестному трусу» в издательстве «Дельп», переведенный славистом из Эрлангена Петером Штегерем. И в этом же году, наконец, в ГДР долгими стараниями Хайнца Калау в профсоюзном издательстве «Трибюне» вышла книга «Призыв к полету» огромным для поэзии тиражом – 5 000 экз.. А вскоре произошло объединение Германии, все издательства ГДР стали скупаться западногерманскими фирмами, и фирма «Тройханд» официальным письмом уведомила меня, что этой книги, как и издательства «Трибюне» уже не существует и я могу в любом другом издательстве спокойно ее переиздать. В 1991 году я принял участие в международном философском конгрессе с докладом «о семиотике мумии Ленина», впоследствии опубликованном в сборнике «Bildst;rung». Это действо происходило в Лейпциге, а я знал, что там находится огромный склад литературы, изданной в ГДР и не пущенной или изъятой из продажи, чтобы не конкурировать с западными издательствами. В газетах писали о неком пасторе, которых занялся «спасением» этих книг. Это касалось прежде всего изданий классики. Я нашел это хранилище и выяснил, что моя книга там сохранена в количестве около 4000 экземпляров. Стало быть, где-то тысяча была продана. Кстати, я за нее получил гонорар через наш ВААП, около ста рублей. Мне из Лейпцига предложили выкупить остаток тиража по одной марке за штуку. Но куда я дену эти книги, да и 4000 марок у меня быть не могло. Прошло немного лет, в 1994 году я был на стипендии в Нижней Саксонии, в деревне Шрейан (Schreyhan), где вдруг получил известие из Лейпцига, что хранилище избавляется от своих запасов и я могу получить все мои книги, оплатив только почтовые расходы, что я и сделал, поскольку стипендия была длительная, 9 месяцев, и в итоге я получил ящик, где было около 3 с половиной тысяч книг, в добротном исполнении, в суперобложке. Эти книги потом я хранил у разных моих немецких друзей и успешно распродал их на моих чтениях в течение десяти лет. Они весьма успешно конкурировали с моими «западными» изданиями, на вид более дешевыми.
Собственно в Западную Германию я попал в 1986 году, благодаря стараниям Йозефа Матезича, хорвата, слависта из Маннгайма. Мне предлагалась полугодовая стипендия в этом городе, с нашей стороны в порядке исключения и в связи с духом Перестройки мне разрешили выехать на три месяца. «Ты там приживешься», предупредил меня главный человек в Союзе писателей СССР Юрий Николаевич Верченко. В чем-то он оказался прав. В Германии меня принимали как провозвестника Перестройки, от литературных выступлений не было отбоя, в то же время я читал лекции в Маннгаймском и в соседнем Гейдельбергском университетах. Коллеги в Москве предупреждали меня, что западные слависты – «махровые антисоветчики», мне довелось встречаться с многими их, замечу, что все они всерьез любили русскую литературу и со многими из них у меня сложились добрые отношения, в отличие от пришедшего им навстречу поколения «шестидесятников».Среди них – Вилли Биркенхауэр из Гейдельберга, Хардер из Марбурга, Райнхардт Лауэр из Геттингена, политолог Берндт Бонвеч и русист Хартмут Май из Бохума,
В мюнхенской Немецкой газете, которую издавал Вальдемар Вебер, я опубликовал статью о том, что так называемые «антисоветчики» успешно переквалифицировались в русофобов, как-то сразу и бесповоротно, в чем их приветствовали наши свежие постмодернисты. Там я упомянул книгу профессора Штерна, изданную в начале 20 века под названием «История жестокости русских» (Geschichte der Grausamkeit der Russen”). Там, кроме уверения в особой склонности русских к преступным деяниям утверждалось, что многие русские классики, в частности Пушкин и Лермонтов были гомосексуалистами. Сегодня это звучало бы как достоинство. А вот более свежий пример. Вот пример. Единственный (так в аннотации) немецкий сатирический журнал «Цинн» (от «циник») после сатиры о пигмеях летом 2005 года ( в Интернете закономерно переходит к сатире о русских. Публикации предшествует редакционное вступление, где отмечены все после-перестроечные неудачи России, откуда предполагается, что выход у русских один – угрожать всем прочим, потому немецкий циник провоцирует: «Что нам всем угрожает: РУССКИЙ, или иначе: ДЕР ИВАН». И вот сочиняет уже некто Эрик Бернер: «Когда первый русский вылез из своего припятского болота и вытер грязь со своих валенок, весь остальной мир уже много веков назад полностью завершил свое развитие. Русский протер глаза и, заикаясь, произнес свое первое слово: «Водка». В глубокой печали от своего запоздалого прихода он так напился, что снова упал в свое болото». Затем «русский» спит на печи 200 лет, спускаясь с нее только чтобы поколотить жену и детей, и так далее между печкой и водкой. Викинги ему государство построили, а он все водку пьет, и так на четырех страницах да и до наших дней. Причем сталинский ГУЛАГ выставлен как «Массовый вытрезвитель». Автор: Эрик Бернер, славист, переводчик русской прозы и поэзии, и в том числе Пригова.
В этот период я познакомился с доктором Йоргом Бозе из Тюбингена, который был председателем общества Запад-Восток в этом университетском городе, а вскоре стал председателем уже Всегерманского общества. В 1987 году Йорг организовал Немецко-русский поэтический фестиваль, а далее почти ежегодные симпозиумы по проблемам «перестройки», куда приглашались ведущие политики из обеих стран (Фалин, и др.) Он же инициировал ряд «культурных» путешествий немцев по России – по Неве из Петербурга в город-побратим Тюбингена Петрозаводск, по Волге,, по Енисею; по Германии – из Дюссельдорфа в Пассау, по Рейну, Майну и Дунаю. Одна из участниц путешествия по Днепру, вспоминала; «по прибытию в Киев, мы должны были долгие часы стоять на якоре посреди реки и уже боялись опоздать на наш рейс во Франкфурт. После нашего счастливого приземления Йоги нам объяснил, что капитан корабля был вымогатель и требовал от Йорга огромную сумму, чтобы довести нас до места назначения. Перед прибытием в речной порт Киева он вымогал 1000 немецких марок у Йорга, чтобы мы смогли успеть на самолет». Йорг был знатоком немецкой поэзии, но и русской, хотя русского языка он не знал. В театре ЛТТ им была поставлен спектакль с чтением стихов Маяковского и Есенина, а в конце этого года он получил из финансового ведомства университетского города уведомление, что господа Маяковский и Есенин обязаны уплатить налоги за эту постановку.
В 1988 году мы с Йоргом за одну ночь в католической типографии Тюбингена изготовили мою первую двуязычную книжку – «От курицы к курице» - это был самиздат, в количестве 300 экз.. В этом же году мы весь тираж распродали на моих чтениях в гимназиях Тюбингена,(Йорг был учителем литературы) школьники книги покупали за 5 марок. Как создателю Федерального Союза немецких обществ «Запад -Восток» в 2007 году в мэрии г. Тюбингена Йоргу Бозе торжественно вручили Крест за заслуги перед Федеративной Республикой Германия. Со смертью Йорга Бозе - 10 мая 2011 года - закрылся клуб «Маяковский» в Тюбингене, культурная деятельность Общества, и связанная с ней политическая - прекратилась.
Во время одного из моих выступлений – в Бакнанге под Шттгартом – ко мне подошел высокий человек с открытым наивным лицом, представился – Рудольф Штирн (1938 – 2004), издательство «Алкион Ферлаг», где он один ведет все дела, и предложил сотрудничать с ним. Он был учителем в гимназии имени Макса Планка в Бакнанге, преподавал немецкую литературу и латынь, жил в своем доме в деревне Вайссах им Таль, где позже я часто у него останавливался. Спал он пять часов в сутки страдал от частой головной боли., не курил, не пил, питался бутербродами. Сам писал стихи и прозу, издательство затеял ради собственных сочинений. В частности написал роман в стихах под названием «Фаустофелес и Антифист», опубликован он был так, на левой странице «Фауст» Гете, на правой текст Штирна. Вполне постмодернисткая версия «Фауста» с хором компьютеров и генной инженерией. Он разослал эту книгу десятку известных филологов, исследователей «Фауста», ни один ему не ответил.
Моей первой книгой в «Алкионе» была двуязычная - «Как стать жирафом», она выдержала четыре издания. (1988. 1991, 1998, 2002). Часть переводов были взяты из прежних книг, часть Феликс Филипп Ингольд, который сразу не ответил на предложение Штирна, потому, когда он вдруг выслал свои переводы, эти стихи уже перевел Кай Боровский из Тюбингена, это очень обидело Ингольда, и с тех пор он со мной не сотрудничал. С Ингольдом лично я познакомился ы 1988 на фестивале поэзии в Мюнстере, тогда он обещал перевести мои стихи. Он выпустил книгу Владимира Бурича.в 1991 и уже в новом веке (2012) комментированную антологию русской поэзии, (“Als Gruss zu nennen, Russische Lyrik von 2000 bis 1800, D;rlemann Verlag, 535 Seiten”), где лучшим поэтом современности назвал Илью Кутика, живущего в Канаде. Каждый автор представлен (за некоторыми исключениями) одним стихотворением. Критики отмечали как факт отсутствие Евгения Евтушенко, зато есть Райнер Мария Рильке как русский поэт. Окончательно нас с Ингольдом развела моя статья об Айги в Литгазете.
В 1996 вышла «Лупа железного времени» (“Eisenzeitlupe”) и она попала на 1-е место в списке «Лучших книг» Юго-Западного радио – (Platz 1 in der SWF-Bestenliste, Februar 1997), оставив позади самого популярного немецкого поэта Роберта Гернхардта и Джона Апдайка. Рудольф Штирн тут же допечатал тираж, мне же потом поведал, что было много звонков из газет и радио, все требовали книгу для рассмотрения и рецензии, он же никому не послал, полагая, что все просто хотят получить книгу даром. Этот список вывешивался в каждом книжном магазине и отмеченные книги выкладывались стопкой под ним или рядом. Следующей книгой, попавшей на 1-е место в этом списке стала двуязычная «Zeitfernrohr» - 2003 - Platz 1 in der SWR-Bestenliste (November 2003), опередив нобелевского лауреата Имре Кертеша и Бориса Житкова с романом «Виктор Вавич» (Ханзер, перевод Роземари Титце). Жюри из 33 критиков привело там мою цитату:
вот
наконец у нас есть свобода
свободно мыслить
но
нет времени
time is money
Наряду с поэзией выходила и моя проза, роман «Сырая рукопись» (1991), его перевел славист Томас Бремер. На русском не публиковался, толь отрывки в журнале «Техника – молодежи». Этот роман был определен как «антиутопия», газета «Франкфуртер Алльгемайне» отметила, что в нем я, якобы, предсказал распад Советского Союза. Рудольф Штирн снабдил книгу своим послесловием, где объяснил, во всяком случае, мне. значительность этого труда. Однажды он меня спросил, не преследует ли меня Путин? Чего ради? – удивился я. «У нас по радио говорят, что Путин преследует писателей», объяснил он. Он обычно слушал радио, телевизор он купил только тогда, когда его младшая дочь закончила школу. Я ответил, что мною Путин не интересуется. «Жаль», сказал издатель, «Если бы он тебя преследовал, твои книги продавались бы лучше».
О «преследовании» (за цинизм!) своего любимца – В.Сорокина, писал австрийский переводчик Эрих Кляйн в венском журнале («Веспеннест» 132, сентябрь 2003, он) обвиняет в «известном цинизме» всю Москву и полагает, что за этими «гонениями» стоит – «сам Путин».
Любопытно вспомнить, как происходила «раскрутка» на того же В.Сорокина.
В 1998 г. он получает место профессора в Свободном университете Берлина. Слависты так рекомендуют его своим студентам: Сорокин «считается экспертом по людоедству, садизму, дерьму, пыткам и убийствам» (все цитаты из немецкого Интернета). Эти качества дают основание госпоже Керстин Холм, собственному корреспонденту «Франкфуртер Алльгемайне Цайтунг» в Москве считать означенного эксперта представителем «русской души». К прочим заслугам причисляется: он «не только против официальной советской культуры, но и против культа классиков, против неонационалистической деревенской прозы, против морализирующей диссидентской литературы». Сорокин освобождает новых немцев от химеры русской литературы: «Большевики заморозили трупы, чтобы они не разлагались. Когда Советский Союз умер, испустил дух и холодильник, труп оттаял и теперь он смердит. Надо его похоронить». Продолжение этой знаменательной фразы я слышал своими ушами на его выступлении в Мюнстере в 1996 году, когда на вопрос из публики, кто же эти «трупы», ответ: «Ну, эти… Пушкин, Достоевский, Толстой». Последователи аплодисменты. Так развлекаются те, кто, по-Пригову, «не хотят вас» и «имеют право», отнюдь не считая себя «тварями дрожащими».
Отношения России и Германии излагаются Сорокиным как сексуальная связь, где русским приписывается склонность к анальному сексу. Его собеседник поэт Дурс Грюнбайн, выросший в ГДР, замечает, что его детство прошло «под русскими», на что Сорокин добавляет, что и его детство в СССР тоже прошло…«под русскими».
Я участвовал в конференции славистов в Туттлингене под Мюнхеном, когда я выступал там, прямо передо мной сидел переводчик В.Сорокина Томас Видлинг. Я напомнил содержание сочинения В.Сорокина «Русская бабушка», в котором слависты отмечали виртуозное скопление синонимов для обозначения акта дефекации, что задавало нелегкую задачу немецкому переводчику. Защитник постмодерна Павел Руднев в своем новомировском обозрении находит в этом туалетном акте: («в «Dostoevsky-trip») «мощь и сочность фольклорной культуры вместе с обсценной народной лексикой». Когда Сорокин пишет для немцев (от лица бабушки): «У меня у жопе Бог» – и т. п., то немецких язычников это не оскорбляет, тогда на конференции я спросил, а если русскую бабушку заменить немецкой, ведь и немецкие бабушки ждут сыновей с войны, и также извалять ее в собственном дерьме, понравится ли это если не славистам, то хотя бы германистам? Видлинг закричал с места: »Все что написано, можно переводить!» Я ему посоветовал переводить надписи в уборных. Но я оказался неправ, какое-то время после этого уже в Москве я столкнулся в метро с нашим знаменитым стиховедом Юрием Орлицким, спросил, куда он спешит, он ответил, на литературное собрание, где будут обсуждать надписи в уборных! А тогда в Туттлинге в ответ на мое возмущение поднялся некий евангелический пастор и просветил меня, дескать, когда корова стоит в стойле, она не только дает молоко, но и какает. Я попытался возразить, что мы пьем все-таки только молоко. Дискуссию закрыла профессор из Гамбурга: «Интересно вы рассуждаете, коллега, но у нас свое мнение». Правда, меня несколько поддержали присутствующие при этом Владимир Войнович и Татьяна Бек. Томас Видлинг и сегодня является одним из авторитетных экспертов по современной русской литературе. Недавно он не допустил к переводу книгу Захара Прилепина.
Следующим моим романом был «Башмак Эмпедокла» - 1994, новое издание в 1999 году. На русском первая публикация в журнале «Литературное обозрение» в 1996, книгой в «БСГ-Пресс» в 2013. Этот роман я перевел сам по настоятельному предложению издателя, затем он отшлифовал мой текст. Газета «Франкфуртер Алльгемайне» писала, что под главным героем – поэтом Померещенским я вывел Евгения Евтушенко. Понятно, почему. В 1993 году эта газета предложила мне написать статью к 60-летию Евтушенко, я хотел отказаться, ссылаясь на то, что мы с ним – «враги», но именно это заинтересовала заведующего редакцией Йенса Йессена. Статью я начал с такого эпизода. Возможно, это был 1966 год, молодых поэтов собрали в Горкоме комсомола (Колпачный пер.) и перед ними должен был выступить сам Евгений Евтушенко со своими впечатлениями о поездке во Вьетнам, где шла война. Начал он свою речь с вопроса: «Вы, конечно, спросите, почему я до сих пор не был во Вьетнаме…» Еще пауза, чтобы слушатели успели проникнуться неизбежностью этого вопроса., действительно, почему? И далее: «Одна великая держава…очень не хотела, чтобы я пролетал над ней на самолете…» Речь шла о Китае, о не простых отношениях уже великого человека с этой все еще великой державой.
Теперь главное. Главным было ожидание того момента, когда начнется очередная бомбардировка. Ему очень хотелось пережить, будет ли ему самому страшно. И тут снова длительная пауза.
«Но ведь американцы…»
В голосе звучало что-то среднее между сожалением и гордостью.
«Но ведь американцы знали, что я нахожусь во Вьетнаме…
…Два дня Вьетнам не бомбили…»
Когда наш общий друг немецкий культуртрегер Михель Гайсмайер рассказал об этой м статье самому Евтушенко, тот с досадой воскликнул: Почему опять именно этот! На что ему ехидный Гайсмайер ответил: Знаешь, Женя, в мире не так много специалистов по Евтушенко! Что не значит, будто я себя таковым признаю. Есть же книга об Евтушенко в серии «Жизнь замечательных людей», написанная поэтом Ильей Фаликовым . Я ее не читал, хотя ее появление было предсказано в «Башмаке Эмпедокла». В одном из интервью тех лет во «Франкфуртер Рундшау» Евтушенко спросили, не имеет ли он в виду Виктора Ерофеева или Вячеслава Куприянова, когда говорит о разладе литературных поколений. Он, в частности отвечал: « Меня любят молодые читатели… Куприянов пишет обо мне злобные статьи, но не может продать даже 2000 экземпляров своей книги. В этом проблема. Быть снобом самый легкий способ казаться умным.»
Евтушенко, в своей грандиозной антологии «СТРОФЫ ВЕКА» (1995) с научным редактором Е.Витковским: стр. 849: «Вячеслав Куприянов р. 1939, Новосибирск
Окончил Московский институт иностранных языков, откуда, видимо, и вынес свой насмешливый скептицизм. Начальник штаба верлибристов, их стратег и тактик, не раз писавший о составителе этой антологии и о сомнительной, с его точки зрения, плеяде шестидесятников, влезших в читательские души благодаря таким недостойным отмычкам, как рифмы. Его собственная поэтика отчасти копирует поэтическую манеру Эриха Фрида, австрийского верлибриста, которого Куприянов много переводит. А приведенное стихотворение, видимо, представляет футурологическую полемику с поколением составителя.» Вот оно: СУМЕРКИ ТЩЕСЛАВИЯ
Каждую ночь
мертвец
приподнимает гробовую плиту
и проверяет на ощупь:
не стерлось ли имя на камне?
Акад. Ю. В. Рождественский (1926 – 199)9 писал во вступлении к роману «Башмак Эмпедокла»: «Текст Вячеслава Куприянова смешной, ироничный, но отнюдь не злой. Он представляет из себя как бы историю современной литературы в кратком изложении ее сути.»
О моих романах и сборниках стихов писал в своей Истории русской литературы ХХ века, Райнхард Лауэр, профессор Геттингенского университета, где я неоднократно выступал с лекциями. В частности в рецензии во «Франкфуртер Алльгемайне»: (...)
Вот мои "Поминки по «Русскому году» в Германии и Книжной ярмарке – 2003 во Франкфурте (08. – 13.10.03).
Книжная ярмарка во Франкфурте на Майне, гостем которой в этом году была Россия, открылась 7-го октября. Ещё в начале июня торжественно поплыл по Рейну, Майну и Дунаю «Корабль культуры» - «Болеро», организованный Йоргом Бозе, От Дюссельдорфа до Пассау показывали своё высокое искусство русские музыканты, циркачи, писатели и поэты, В то же время. одно из обществ, призванных наводить мосты между Германией и Россией, объявило о проведении в связи с Русским годом… тараканьих бегов, которые состоятся в берлинском ресторане «Пари-бар», где примут участие 99 тараканов! В одном из номеров швейцарской «Нойе Цюрихер Цейтунг», посвящённом участию России в ярмарке, была опубликована статья, где утверждалось, что свободный порядок слов в русском языке не дает возможности делать однозначно определённое высказывание. Поэтому русским нельзя верить на слово, и они сами не способны на разумные поступки из-за самой сути своего языка.
«Узоры на бамбуковой циновке», вышли в 2001 г..
После смерти Рудольфа Штирна в 2004 г. я издал в 2008 году книгу рассказов «В секретном центре» в издательстве «Эрата», ныне Лейпцигское литературное издательство. Эта книга попала на 8-е место в списке «Лучших книг» Юго-Западного радио. В последний раз.
Моим новым издателем затем стал Трайан Поп в Людвигсбурге. В его издательстве вышли книги – стихов: «Медведь пляшет», 2010; «Нельзя/Verboten», (русско-нем), 2012; "ДИКИЙ ЗАПАД" – в 2013 году (Pop-Verlag, Ludwigsburg, 2013), «Тяжелый рок /Hard Rock» (Pop-Verlag, Ludwigsburg, 2015), должен летом этого года выйти - «Памятник неизвестному трусу / Ein Denkmal f;r den unbekannten Feigling», (Pop-verlag, Ludwigsburg, 2018). Книги, выпущенные в эти году уже нигде не рецензировались и не упоминолись. Вообще, отделы культуры в газетах были сокращены или закрыты, газета «Франкфуртер Рундшау» закрылась. С момента воссоединения Германии сократились возможности библиотек и книжных магазинов проводить литературные вечера. Например, общество «Литература в школе» в Марбурге с этого момента (1991 г.) лишилось государственной финансовой поддержки, а затем и угасло.
Вспомним Франкфуртскую книжную ярмарку 2003 года, когда почетным гостем была Россия. Отрывок из моего романа «Ваше звероподобие» был как раз к ярмарке опубликован в газете «Ди Цайт» № 42 09 октября 2003. Я считаю это подвигом Петера Штегера, он перевел весь роман без договора с издательством, и, значит, без гонорара! И в этом смысле публикация оказалась более чем кстати. Во всяком случае, мой гонорар в газете был почти в три раза больше моего гонорара в нашем издательстве «Зебра Е» в 1996 г..
Газета «Франкфуртер Рундшау» 11.10.2003, № 237 описывает происходящее в российском павильоне: «Некая группа изображает человека, запакованного в пенопласт и увешанного сумками, получающего со всех сторон назидательные формулы (это произведение искусства русского поп-художника Гриши Брускина, который выставляется во Франкфуртском еврейском музее). Так было в Советском Союзе, внушается зрителям. Наконец, бросается в глаза, почему это представление так странно и старомодно: потому что все это изображают серьёзные люди почтенного возраста. Среди них, впрочем, и сама Ирина Прохорова, выглядит довольно забавно».
Ирина Прохорова, главный редактор «Нового литературного обозрения», лауреат государственной премии 2003 года, её участие в ярмарке основополагающее, как в выборе авторов, так и в составлении программы. Программным пунктом НЛО («Нового литературного обозрения») является изменение русского национального мировоззрения в сторону, как надо полагать, международного и неизбежного постмодернизма. Поэтому тон всему на ярмарке должны были задавать постмодернисты и примкнувшие к ним с перепугу «живые классики». Действо, не без иронии описанное Франкфутрской газетой, называлось «Good-bye UdSSR, - весёлое прощание с советским прошлым в стиле стихотворно-музыкального перформенса с участием Дмитрия Пригова, Гриши Брускина, Льва Рубинштейна...» Ирина Прохорова на дискуссии об интеллектуальной литературе заступилась за массовую культуру, указав на то, что русская классика 19-го века, якобы заменяла в своё время... телевизор. В. Сорокин объявил русский язык вообще устаревшим, а отвечающим требованиям современности назвал язык… телевидения. По всей Германии анонсы: «Дикие поэты России».
Все это заставляет вспомнить русского мыслителя Солоневича, который писал по поводу победы русского оружия во Второй мировой войне (газета «Народная монархия», Буэнос Айрес, 1954 г.): «В умах всей Германии, а вместе с ней вероятно, и во всем остальном мире, русская литературная продукция создала заведомо облыжный образ России, – и этот образ спровоцировал Германию на войну». На что работает новый образ России в Европе – это мы видим сегодня.