Наш дом поднялся на юру,
как праведник в миру,
сыграл со временем игру.
Я помню ту игру.
Его собрал бревно к бревну
мой довоенный дед.
Но с ним уже ни сын, ни внук
не сядут за обед.
Отец с семьёю зимовал,
весне салютовал…
Потом обрушился обвал
и враг залютовал.
А дом, как будто пароход,
гудел печной трубой
и звал людей в большой поход,
и звал на правый бой.
Ему судьба давала шанс,
ценя его масштаб,
но почему-то Фриц и Ганс
в нём основали штаб.
Отец с остатками семьи
в фашистских лагерях
познал с такими же детьми
разлуку, боль и страх.
Потом за кромкою тропы
мелькнули дом и храм.
Лишь тараканы и клопы
семью встречали там…
Сегодня дом уже не тот,
и мы уже не те,
и каждый в городе живёт
в тоске и маяте.
И продан старый добрый дом
по бросовой цене…
Отец уснул и, невесом,
увидел дом во сне.
В нём он, разбит параличом,
припал к стене плечом –
и хвори стали нипочём,
и горе – нипочём.