I. Ловушка императора
Величье Рима мощью подавляло
Способность мыслить, чувствовать, надежду
Племён порабощённых; дышит вяло
Их будущее, зыбкость в сонных веждах.
Не толь и в кроткой, жаркой Иудее?
Богослужения, молитвы, сев да жатва,
Всё так же ссорятся, влюбляются, потеют,
Едят свой хлеб и нарушают клятвы.
Покой и процветанье в древнем Риме.
В науках император весь, в искусствах.
Но что-то не хватает – сердцу грустно,
Как на вчерашней пошлой пантомиме.
Берётся Адриан за то, за это –
Пиры не тешат, женщины не греют.
Вот Библия – созданье иудеев,
Шедевр неведомого древнего поэта:
Установления: "Лишив за плату воли
Кого-нибудь, преступник предан смерти
Да будет…". Братья, что ли,
Там где-то… да, законом этим вертят!
Прозрение пронзило Адриана:
"А ведь проступок сей не без изъяна!
С тех пор две тысячи пятьсот минуло лет,
А искупления как не было, так нет!
За то, что в рабство продан был Иосиф,
Мы с мудрецов еврейских строго спросим".
II. Синедрион
В Иерусалиме, под сводами Храма
Молчание. Синедрион
Покинула святость. Решают упрямо
Задачу минувших времён
Семьдесят рабби. И безуспешно.
От мыслей сошли все с лица.
– Зачем допустил Он поступок сей грешный?
Зачем разрешил – до конца?
И Первосвященника дух в отрешенье
Вошёл в занебесную клеть.
И вынес ответ, как цветок утешенья:
Десять должны умереть.
III. Рабби Акива
Распяли Акиву. Щетинятся грозно
Скребки у расширенных глаз.
Кричит нежилец то надрывно, то слёзно:
"Господь, позаботься о нас!"
Вот кожу сдирает, как двери от дома,
С гримасою центурион.
И сердце несчастное вздыбилось громом,
И вспыхнул зарницею стон:
"Шма, Исраэль, Адонай Элогейну…"
Железо скребёт и скребёт.
Пузырится мясо, скребок задел вену -
И дух попросился на взлёт.
IV. После казни
Нынче солнце что-то село рано
За спиной негромкою холмов.
Императорская рота Адриана
Хрустко марширует меж домов.
Охраняли римские солдаты
Место казни старых мудрецов.
Кто изрублен, кто висит, распятый,
Кто свинцовых скушал "леденцов".
Вроде бы рутинная забава –
Десять человек – да на тот свет!
Отчего же стелется кровавый
По испуганному лику неба след?
И смеётся белая ослица
Вслед отряду ржавою трубой.
И немеют каменные лица,
И чернеет командир рябой.
Дело было в Иерусалиме.
Справедливость щедро проливал
На Израиль грозный царь незримый,
Но народ об этом не узнал.
V. Эпилог
Разлилось Рима гнусное зловонье
Вдоль Тибра. Лето набирает ход.
На Капитолии запахло беззаконьем,
Но зрелищ требует и сытости народ.
А в римском праве есть еврейская страница,
Чем христианство пользовалось всласть:
Чужою кровью хочется упиться –
А для чего ж дана Всевышним власть?
VI. Пророчество
(Рабби Ёханан бен Закай)
И вижу я: сквозь время и границы
Течёт, хромая, избранный народ
Туда, где Ханаан, и где родиться
Ему нарёк незримый вечный ТОТ.
Я слышу гром густой из туч сердитых
И в воздухе разлитую печаль,
И одиночество среди народов сытых,
И безнадёжностью окутанную даль.
Вдруг из-за туч пролились скрипок звуки.
И сердце осознало вновь себя.
Мы вытерпим и гнев, и боль, и муки,
И возродимся из небытия!