Сказал великий Ай-каан:
«Кто сможет из далеких стран,
Из-за семидесяти гор,
Из-за восьмидесяти рек,
Где желтокаменный простор,
Где на вершинах вечный снег,
Где голубой небесный свод
Уперся краем в твердь земли,—
Кто гору черную найдет
В недосягаемой дали
И от подножия ее
Доставит в стойбище мое
Две горсти черного песку,—
Тому отдам Алтын-Кюскю».
Так Ай-каан сказал, и вот
Зашевелился весь народ.
Золотошубые мои
С ковров кезеры поднялись.
Бронзовошубые мои
К горе алыпы понеслись.
В подземной ездящий стране
На светло-рыжем скакуне
Кувакайчи за ними вслед
Помчался, злобой подогрет.
Их кони лучшие летят
Сквозь день и ночь, мороз и зной.
Их лики пламенем горят.
Алтай остался за спиной.
Собравшись в стойбище, народ
Сильнейшего с победой ждет.
Здесь из алыпов семерых
Тот, кто средь воинов лихих
Был ловкий Когюдей-Прыгун,
Сказал: «Теперь и я смогу
На что способен показать,
Кезеров быстрых перегнать».
Взбежал Прыгун на горный склон
И прыгнул с места, где стоял,
И на холме высоком он,
Вмиг оказавшись, поплясал.
Допрыгнул до горы с холма,
Набрал там черного, как тьма,
Песка и принялся опять
Через десятки гор скакать.
Он полпути преодолел,
Когда услышал-разглядел:
Визгливо, хрипло хохоча,
Игриво, весело смеясь,
Серьгами медными бренча,
К нему по склону поднялась
Верхом на рыжем мотыльке
С свинцовым чайником в руке
Сама старуха Дьебелек,
Чья голова, как грязный снег.
Качаясь, старая поет
И, угощая, подает
Алыпу золотой чёечёй
С отравленною ара кой:
«В пути нелегком ты устал,
Прибавит сил тебе глоток.
Как ветер, быстро ты скакал,
Быстрее побежишь, сынок».
Так угощала Прыгуна.
И, выпив чашечку до дна,
Отравой пьяною сражен,
Упал на землю тут же он.
Старуха злобная, она
Накрыла ухо Прыгуна
Пустою чашечкою той,
Покрытой вязью золотой.
И, управляя мотыльком,
Вернулась в стойбище тайком...
Послушал Когюдей-Земля,
Услышал чутким ухом он:
Кааны множества племен
Песку набрали и в пути
Спешат друг друга обойти.
И всех коней опередив,
И всех алыпов победив,
Кувакайчи-обжора мчит,
На рыжего коня кричит,
Торопит плеткою, вот-вот
Песок каану привезет.
И Прыгуна услышав храп —
Тот спит беспамятен и слаб —
Тут Землю Слушающий встал,
Тревожно, громко закричал
И одного из семерых
Алыпов славных молодых
Позвал, чтоб Прыгуна спасти
И как-то в чувство привести.
И меткий Когюдей-Стрелок
Кладет на богатырский лук,
Летящую за сто дорог
Живую меткую стрелу.
Мелькнула молнией стрела,
Мгновенно спящего нашла,
В чёёчёй на ухе Прыгуна,
Летя, ударила она,
Разбился, разлетелся он,
Осколками усыпав склон.
Прыгун очнулся и вскочил,
По-над горами замелькал,
Всех обогнал, опередил,
Пред Ай-кааном славным встал,
Песок доставленный отдал,
«Я — Когюдей-Мерген!» — сказал.
Тут появляется за ним,
Уже не первым, а вторым —
Эрлика сын — Кувакайчи...
Опять озлобленно ворчит
Его коварная сестра:
«Мы столько всякого добра,
Подарков привезли, вина,—
Нам, по обычаю, должна
Быть дочь каана отдана,
Чтоб стать женой Кувакайчи!»
Но славный Ай-каан молчит,
Не слушает ее народ,
Второго состязанья ждет.
Когда кааны вновь сошлись,
Кезеры снова собрались,
Их Ай-каан к себе призвал,
Тяжелое заданье дал.
«Из-за семи десятков гор,
Из-за бесчисленных долин,
Чей в пышной зелени простор,
Конь не объедет ни один,
Торчит скала, и в ту скалу
Воткну я острую иглу,
Над семигранною горой
Поставлю палец золотой.
Кто сможет меткою стрелой
Их пополам переломить,
Тому алыпу, так и быть,
Я в жены дочь свою отдам»,—
Промолвил Ай-каан и сам
Большую острую иглу
Воткнул в гранитную скалу,
Над вечной черною горой
Поставил палец золотой.
И, луки натянув свои,
И, руки изогнув свои,
По пальцу и игле, по ним
Один стреляют за другим
Кааны множества земель,
Но поразить не могут цель.
И нету ни одной стрелы,
Чтоб долетела до иглы.
И не достигнут ни одной
Стрелою палец золотой.
На светло-рыжем скакуне
По мрачной ездящий стране,
Кувакайчи стрелу схватил
И в цель старательно пустил.
Не долетев, черна, как мгла,
Упала у горы стрела.
И даже Когюдей-Стрелок,
До пальца дострелить не смог.
Тут Когюдей-Мерген вскочил,
Стрелу крылатую схватил.
Со ста зарубками свой лук
Согнул прославленный кюлюк.
И загудело дно небес,
И зашумел могучий лес,
Земли поверхность сотряслась,
Заря средь ночи занялась.
Кровавокрасная стрела
Путь многолетний вмиг прошла,
И вместе с тонкою иглой
Сломала палец золотой.
Вот так каанов многих стран
Алып вторично победил,
Но тут великий Ай-каан
Скалу средь поля взгромоздил.
Большая черная скала
Девятигранною была.
«Тому из вас богатырю
Я дочь родную подарю,
Кто сможет камень раздробить,
Ногой на части разломить».
Кааны с трех сторон земли
Ногами били дотемна,
Скалу разрушить не смогли,
Стоит, не дрогнувши, она.
С лопатками, как валуны,
Скалу пинали силачи,
Лишь грохот слышался в ночи
При свете молодой луны.
Девятигранная скала
Стоит, не дрогнувши, цела.
Алтын-Бизе, Темир-Бизе —
Мужи, подобные грозе,
Могучие, в рассветной мгле
Ногами били по скале,
Большая черная скала
Стоит незыблемо, цела.
Алып, родившийся во мгле,
Кувакайчи — исчадье зла,
Когда ударил по скале —
Качнулась, дрогнула скала.
Кааны с четырех сторон
Стоят, глядят, удивлены.
Кезеры множества племен
Безмолвствуют, поражены.
Как только полдень наступил,
Сам Когюдей-Мерген вскочил,
«И я попробую!» —сказал,
К скале проворно подбежал,
Ударил крепкою ногой,
И разлетелась мошкарой
Девятигранная скала.
На месте, где она была,
Песок рассыпан, как талкан.
И Кюн-каан и Ай-каан
Поражены, удивлены.
И все батыры многих стран
Изумлены, восхищены,
И отступают, смущены.
И каждый в стойбище свое
Направил верного коня.
Тут дочь Эрлика предстает,
Бранясь, хозяина кляня:
«Мы, свадебный устроив той,
Зачем народ кормили твой?
Зачем поили аракой
Весь этот съехавшийся сброд?
Выходит все наоборот!
Из наших рук, каан, ты пьешь,
А дочь — другому отдаешь?»
Стояла так она, крича,
Серьгами медными бренча.
Шагнул к ней славный Когюдей,
Колдунье бешеной сказал:
«Еды отравленной твоей
Не ел, веселья не видал,
Вина поганого не пил,
В трех состязаньях победил,
Алтын-Кюскю теперь должна
Со мною ехать, как жена.
Не прыгай ты, как воробей,
Как сеноставка — не свисти,
Иначе до страны своей
Костей тебе не донести.
Все поломаю, как одну,
И набок голову сверну!»
Кара-Таади, как зверь, рычит,
От злости, как змея, шипит:
«Тебе я это не прощу,
Тебе за это отомщу.
Я на любом пути твоем
Пихтовым повалюсь бревном,
Густым валежником паду,
В любой стране тебя найду.
Узнаешь горе и беду,
Я в стойбище твое приду
И за собою уведу
В подземный мир отца и мать,
Тебе их больше не видать,
Обиды этой не прощу,
В подземный мир тебя спущу!»
Так дочь Эрлика поклялась,
Земля под нею сотряслась,
Поднялся ядовитый дым.
С народом, и добром своим,
И с братом — прыгнула она
Сквозь семь слоев земли — до дна,
Багровой шеею мелькнув,
Огромным носом громыхнув.
Рассеялся поганый дым,
Пропал отравленный туман.
Тут пред алыпом молодым
Встал знаменитый Ай-каан:
«Ты в состязаньях первым был,
В трех испытаньях победил,
И ты по праву заслужил
Алтын-Кюскю с собою взять,
Но только как ее отдать?
Исчезла где-то дочь моя,
А где — и сам не знаю я.
Алтая дали обойди,
Скорей негодницу найди!»
Так Ай-каан сказал. И вот
Пир девяностолетний стих,
Затих собравшийся народ,
Седлает скакунов своих
И отправляется домой,
Великий вспоминая той.
А шестеро богатырей,
Шесть одинаковых мужей,
Теперь вернулись на Алтай,
В благословенный отчий край...
А Когюдей-Мерген опять
В пути — отправился искать
Дочь Ай-каана. И Алтай
Объехал он из края в край.
Его дороги пролегли
По всей поверхности земли.
Дорогой следуя своей,
На перепутье Когюдей
Чугунный молот увидал,
Двухсотпудовый, он лежал,
Пути-дороги преградив,
До камня почву продавив,
Остановился, молвил конь:
«Хозяин, правою рукой
Чугунный молот подыми,
С собою в путь его возьми».
Воитель так и поступил:
Склонившись, молот ухватил,
Перед собою положил,
Своей дорогой поспешил.
Проехал дальше, перед ним,
Алыпом славным, молодым,
Встает с восточной стороны,
Закрыв глаз солнца и луны,
Девятигранная гора
С вершиною из серебра.
Семиступенчат черный склон,
К макушке белой вознесен.
Тут темно-сивый конь сказал,
Конь белогривый наказал;
«Чугунным молотом семь дней
Без передышки в гору бей».
Взяв молот, соскочив с коня,
Три и еще четыре дня
Тяжелым молотом алып
Крушил громады горных глыб.
Он семь ночей стучал без сна,
Семь дней без отдыха стучал,
И стала на восьмой видна
Дыра, зияющий провал.
Оттуда глас пророкотал:
«Днем отнимающий покой,
Сон отгоняющий в ночи,
Восьмые сутки — кто такой
Чугунным молотом стучит?»
Пока открывшийся провал
Алыпа грозно вопрошал,
Зиял, грозил и грохотал,
Алып могучий — мухой стал,
Конь в овода преображен,
И сквозь провал, разъявший склон,
Как в пасть медведя — комары,
Они влетели внутрь горы.
Глядит алып и видит вдруг —
Жилье богатое вокруг,
Дворец в сиянье серебра
Скрывала черная гора.
Глядит алып: у очага
Согнулась старая карга,
Чьи серьги — медные котлы,
Чьи зубы — остриё иглы,
К чьему лицу огромный нос —
Как чайник бронзовый прирос.
Тут волосы, как грязный снег,
Сидит и чешет Дьебелек.
Глядит алып: а рядом с ней
Златого солнышка светлей,
Луны прекрасней молодой,
Сидит в одежде дорогой,
Чиста, как горные снега, —
Алтын-Кюскю у очага.
Но говорит алыпу конь:
«Ты эту девушку не тронь,
Ты рядом с нею не сиди,
Эрлика дочь — Кара-Таади,
Коварное исчадье зла,
Невесты облик приняла».
Об этом Когюдей узнал,
Встряхнулся он и прежним стал,
И подошел он к Дьебелек.
И, руки слив, как русла рек,
Раскрыв ладони, как луга,
Они сошлись у очага.
И Когюдей-Мерген сказал:
«Стреляющий, я в цель попал,
Чего хотел, того достиг,
К чему стремился — получил».
Увидев это, в тот же миг
На землю грохнулась без сил
И прежний облик приняла
Кара-Таади — свирепа, зла.
Необижавшаяся дочь
Эрлика — так оскорблена,
Неоскорблявшаяся дочь —
Так разобижена она,
Что страшным голосом кричит,
Алыпу славному грозит:
«Вновь отказался от меня!
Под землю уведу твой скот,
Лишу навеки света дня
Живущий мирно твой народ.
Вражду посею и нужду,
И всех с земель твоих сведу!
На муки вечные во тьму
Маадай-Кара, Алтын-Таргу
С собой в подземный мир возьму,
Суставы-косточки сожгу.
Коль я тебя не погублю
И аргамака твоего, —
Себе я голову срублю,
Коня зарежу своего!» —
Колдунья, злобою горя,
Слова такие говоря,
Лизнула сабли острие,
Лизнула черное копье.
Услышав это, Когюдей
Раскатисто захохотал,
В ответ на это Когюдей
Слова суровые сказал:
«Коль аргамака моего
Волкам не удалось поймать,
То ты, злодейка, об него
Лишь зубы сможешь поломать.
Коль ворон выклевать хотел
Мои глаза, но не сумел,
То ты, злодейка, от меня
Сбежишь, как темень от огня.
Убить скалою не могли —
Ты хочешь пуговкой убить.
И морем яда не сожгли —
Ты хочешь в молоке сварить!
Я умирать не тороплюсь,
В края алтайские вернусь.
И вечно будет мой народ
Жить мирно на земле своей.
И вечно будет белый скот
Толпиться у моих дверей.
В свою поганую страну
Навеки убирайся прочь,
Иначе — голову сверну!»
От этих слов Эрлика дочь —
Исчадье подлости и зла,
Исчезла, точно не была.
И горький стон, и злобный крик,
И долгий шум, и тяжкий гул
Во тьме подземной утонул.
Дочь Ай-каана в этот миг
Свой прежний облик приняла,
Вид настоящий обрела:
Луноподобный светлый лик —
Подобно золоту сверкал.
Солнцеобразный ясный лик —
Как серебро легко сиял.
Его на солнце не сменять
И на луну не променять:
Прекрасней молодой луны
И краше утренних лучей.
Густы косички и длинны
Стекают до земли с плечей.
Подобен звездам — свет очей.
А щеки — радуги свежей.
Наряд сверкающий на ней,
Расшитый золотом, богат,
Полночной россыпью огней
Полсотни пуговиц горят.
Свежа, красива и светла —
Такою девушка была.
Приблизившись учтиво к ней,
Промолвил славный Когюдей:
«Я в состязаньях первым был,
Я всех алыпов победил.
Скажи: поедешь ли со мной
И станешь ли моей женой?»
Ему навстречу сделав шаг,
Алтын-Кюскю сказала так:
«Соболья легкая спина
С рожденья легкой создана.
Какая доля нам дана,
Такою быть она должна.
В морозы греющая шерсть
С рождения у зверя есть.
Алыпу славному нужна
Подруга, верная жена.
Придется ехать мне с тобой,
Придется стать твоей женой...»
Садятся на своих коней
Алтын-Кюскю и Когюдей.
Быстрее пущенной стрелы
Их кони из подземной мглы
Доставили на белый свет,
И долгий путь — в десятки лет —
Алтын-Кюскю и Когюдей
Преодолели за семь дней.
Вот впереди уже видна
Отца Алтын-Кюскю страна.