...А ведь я ему не раз и не два повторял:
Смотри, сынок, ты когда-нибудь договоришься.
Не наше дело лезть в высокие материи,
Простому человеку с рождения удел известен:
Знай ковыряйся в земле или мастери чего-то,
Если Бог умением сподобил.
Ведь вот и мы худо-бедно да жили,
И он мог бы продолжать точно так же.
Меня бы, старика, поддержал.
Ведь и рука у него была крепкая, и глаз наметанный,
Так ладно он с деревом управлялся —
Получился бы из него отменный мастер.
Так нет — все бросил, все пустил побоку.
Сколько раз я ему объяснял:
Тридцать лет тебе уж стукнуло, пора жениться
И детей иметь, свое хозяйство.
При твоем-то мастерстве, сноровке грех быть одному,
А уж языком, умом тебя Господь не обделил,
Да и видом ты не из последних будешь.
Лишь смеялся: какая пойдет за рожденного в свинарнике?
Думал много, а о чем — со мной не раскрывался.
Иногда стоит работа, он же смотрит
То на птиц, то на траву, а то на небо...
Мне бы нужно было быть построже,
Может, был бы он сейчас со мною,
А не с этим галилейским сбродом.
Все теперь о нем твердят, все спорят,
Все его дела, все мысли, все слова
Растащили каждый по кусочку —
Даже смерть его, его рожденье.
Сам уже в сомненье: так ли было?
Может, и действительно стояла
Та звезда над хлевом вифлеемским?
Может, приходили пастухи той ночью?
Может быть, бежали мы в Египет?
Все теперь о нем лишь и толкуют,
Славят, проклинают и дерутся.
Мать его, жена моя, Мария
Называется теперь невестой Божьей,
А она была моей невестой...
Что-то не понять, что происходит.
Спорить с ними нет ни сил, ни желанья.
Стар я стал, глаза почти не видят,
Руки дрожат, кашель душит.
Говорят, он был сын Божий и Мариин,
Говорят, что я был слаб пред нею,
Ну а братьев и сестер ему не я ли
Сотворил при помощи Марии?
Многого, конечно, я не помню.
Помню лишь: он маленький настолько,
Что лежит, сопя, в моих ладонях.
Помню я: он тянется ко мне с улыбкой.
Помню я: он горько-горько плачет,
Потому что отобрали у него игрушку
Во дворе мальчишки повзрослее.
Разве мы не сидели над ним ночами,
Когда болел он и кашлял в колыбели,
И не мне ль на шею он бросался,
Когда возвращался я из дальних странствий?
Вот так отобрали сына,
Ничего не зная и не понимая...
Говорят теперь: сын Божий, а меня
Походя изредка вспоминают:
А, тот старый хрен из Назарета...
Я на них, конечно, не в обиде,
Пусть болтают — может, так и надо,
Я ведь его не видел возле храма,
Я его не видел на горе,
Я его не видел на Голгофе —
А чего не видел, то не видел.
Может там он был сын Божий — для меня
Он остался маленьким мальчишкой,
Шепчущим сквозь сон тихонько“папа”.
И когда мне говорят: сын Божий,
Чувствую в ладони, как живую, я его горячую ручонку.
Сын и без отца прожить сумеет,
А вот каково отцу без сына?..
Вы простите уж старику занудство,
Мне одно лишь и осталось, что ворчать.
Иногда мне кажется — напрасно
Я отпустил его тогда в пустыню одного.
1998