Запекается кровь под ногтями, на тёплом лезвии; обнажается степь, как невольница на продажу. Сколько вражьих голов, девьих кос по тебе отрезано - всё-то знаешь, сердечная, знаешь, да не расскажешь. У небесной жнеи не найдётся другого месяца, чтобы резал колосья, был лёгок и чист от крови. Ты ступаешь без звука, землистая, злая вестница, отчего ж не заплачешь, лицо от меня не скроешь?
Домотканный платок отдаёт резедой и притчами, навевает дремотную горечь татарских зелий; и не видно косы, чтоб лелеять, ласкать, остричь её, под тяжёлыми веками - глаз луговая зелень. Наливался закат белым мёдом и ханской р;кией, что ни день - ты ждала из похода любимых братьев. Ай, не знала, что горлицы первыми их оплакали, ай, не ведала, бедная: нет им пути обратно.
Ты ступаешь без звука, обходишь тела так бережно... Босоногая, топчешь ковыль, молодой барвинок. Я пришёл, непокорная, с левого злого берега. Эх, не скоро уйду - не спущу и тебе, невинной.
Запекается кровь на узорчатом синем поясе; диаманты слезинок дрожат на твоих ресницах. Засыпай, ненаглядная, сердцем, душой и голосом. Лёгкой смерти тому, кто сумеет тебе присниться...