У моей последней маски есть улыбчивые лица,
Есть лицо посередине, между этих двух улыбок.
Побокам — пусть веселятся, ведь нельзя не веселиться,
Взгляд же, что посередине, не изменчив и не зыбок.
Люди ходят, крутят маски, как трещотки, мани-чхос-кхор,
Могут их и бить, и гладить, что самим им по душе.
Могут пить простое пиво, могут Брют цедить и Боско,
Если лик, что смотрит прямо, опротивел им уже.
Я прекрасно понимаю — в то лицо без слез не взглянешь,
Суть его — капкан удачи или прятки с темнотой.
Взгляд удержишь слишком долго — сам точно такой же станешь:
Некрасивый, но влекущий; молчаливый, но живой.
Упадешь не в сизый омут, не с ресницы вниз сорвешься,
Но себя увидишь точно — от души до самых пят.
В этом лике злая Правда, будет горькой смута, ложь вся,
Заколышется в глазницах образ в свете фонаря...
Может, правда, быть иначе — что ты веришь слишком чисто,
И на дно колодца глянув, там увидишь тишь и гладь.
Ты другой увидишь Правду: больно, случаем, как выстрел,
И тебе совсем не больно с правдой будет умирать...
Все же я рекомендую вам вглядеться в ваши лица,
И в мое смотреть спокойно, всё равно, ч т о смотрит в вас.
Я смотрю в проёмы окон... Нам нельзя не веселиться.
Пусть стекают наши слезы наугад в поддоны глаз...