Я в Болдино. Суровый карантин
мешает переправиться в Москву и -
к Натали. Мы с кучером мозгуем:
как миновать расставленные сети!?
Все воют за забором, как один -
предощущенье видимости смерти?
Зол демон, что ведёт погромы в Царском.
Увы, его разгул и колорит
покажутся потомкам глупой цацкой.
Но это, так! Тревожный разговор
с моим, недавно, выдуманным другом.
Была гроза, и радужные дуги
окрасили просторы, как Тропинин.
Приходит мысль, без знатной родовой,
и бурно разглагольствует: топи их
раздумья порицателей, за верность!
Я, в новом смысле, - первый рядовой
у коего бурлит в сердечных венах
не просто кровь, а помесь ста кровей.
Таких кровей, что многим и не снилось.
Покуда жив, покуда в скромных силах
писать мои стихи - я буду счастлив.
Мне дорого пространство. Здесь, поверь,
пространство не дробят на те же части,
как принято в Москве. Там - правит точность.
Но здесь же, я кричу себе: "Правей!" -
чтоб вывести продуманную строчку.
Холера не уймётся. Тридцать дней
вывозят из Москвы большие семьи.
Я представляю, мужество и степень
накала, что предшествует их бегству.
Одни здесь тараторят - город нем,
другие - прочат ярмарку всех бедствий,
что, в общем-то резонно, но так страшно.
Вернуться бы, пока не выпал снег.
Да, в Болдино я стал намного старше.
Сентябрь уж на исходе. Белизна
тяжелых туч прекрасна. Я не скептик.
Так пусть, безумный скульптор снимет слепок
с предболдинского неба, и откроет
небесный свод, в котором береста
сыграет роль обертки. Дни от коих
меня уж выворачивало - в прошлом.
Ты знаешь, все поэты без креста -
несут в такой глуши чужие плошки.