Здесь от тысячи танков дрожала земля
и пшеничное поле горело,
как всегда и пылали от века поля
под такое немирное дело.
Люди в башнях свирепо держали прицел,
и моторы ревели натужно,
и свинцовая ярость пошла за предел —
а ведь ярости это и нужно.
Но чернейшую злобу накрыла волна
встречной ярости, красной и кровной,
и была ею чаша до края полна
и испита под скрежет зубовный.
Ну а большего веса взять немец не смог.
Да и пробовать стал бы едва ли.
Бородинский итог предназначил нам Бог.
Но Москвы мы уже не сдавали.
***
Под разбитыми траками никнет трава.
Полыхают «Пантеры» и «Тигры».
И простой лейтенант заработал права
завершить довоенные игры.
Панцерваффе поломанной вафлей хрустит,
подминаемый тридцатьчетвёркой.
Он отныне — обугленный мёртвый статист
под танкеткой манёвренно-вёрткой...