Я художница, но рисую первый в жизни автопортрет. Я сейчас всё организую: ставлю зеркало, табурет, самодельный мольберт к тому же, беру кисти и карандаш. Холст уж точно не станет хуже, если что - я возьму реванш. Начинаю всё по канону, как учили в воскресной школе. Мы писали тогда Мадонну, меня варварски отпороли как невежду из-за кощунства. Я им всё еще не простила. Они кляли во мне безумство, но безумие - тоже сила. Пока эти воспоминания будоражат мое нутро, из зарытого подсознания бьет фонтаном чужое зло. Мои руки еще быстрее и отчаянней боль моя. Я боюсь превратиться в зверя, я боюсь, что совсем не я. Отражение смотрит хмуро в бледно-восковое лицо. Я не греческая скульптура - лев, держащий в зубах кольцо, символ вечности, власти, злости. Грифель, стачиваясь, скрипит. Во мне ломкие только кости, а натура моя - гранит. Я смеюсь, отражение тоже, хохот сыпется из зеркал и мороз пробежит по коже: этот мир отражениям мал. Я художница и умею писать образы - Божьи лики. Зеркала несут ахинею, шепот перерастает в крики. Я хочу прочитать молитву, но Господь от меня отрекся. Я беру в руки кисть, как бритву, и она наконец сдается, подчиняется диким ритмам моих тонких дрожащих пальцев. Я не верю пустым молитвам псевдоправедников, страдальцев. Я не верю в их идеал, розы - губы и ночь - глаза. Я как проклятый Велиал, что хранит в себе тонны зла. Я художница, но пишу первый в жизни автопортрет. Я в порядке - еще дышу, но меня на картине нет. Меня жестко дрессировали быть смиренной овцой отары. Я смогла убежать (смогла ли?), но впитала в себя отравы и теперь мне не излечиться, я, Иуда, целую крест. Я, подстреленная волчица, ищу запах родных мне мест. Я должна была быть покорна, почему же тогда мой холст отвратителен как Горгона и опасен как холокост? Почему же тогда портрет осыпается как зола?
Краски капают на паркет.
Разбиваются зеркала.
18.07.17