I
С большим трудом сквозь невыносимо тяжелый плотный воздух тёмной, словно заросшей терновником, квартиры брошенным камнем пролетел звук дверного звонка. Засаленные, прокуренные стены из-за своей не то лености, не то глухоты отказались пробубнить и ноту эха. Кромешную тишину вновь принялись разгонять неутомимые вентиляторы, одиноко растущие на потолке каждой комнаты. Вновь раздался звонок, на сей раз эта лебединая песня удлинилась на несколько октав. Наконец чей-то настойчивый ботинок барабанной палочной опробовал дерево двери. В темноте одной из комнат раздалось рычание. Светлый образ Авроры вновь принял вид барабана. Рычание сменили ругательства, ленивый скрип дивана, весёлый звон стекла покатившейся бутылки. Периодически натыкаясь на невидимые препятствия, нечто тёмное медленно пробиралось к едва приметной полоске света, приподнимавшей входную дверь. Очередная барабанная дробь вдруг отворила незапертую дверь и луч газовой лампы, горевшей на лестничной клетке, стремительно бросился в квартиру. Тёмная фигура - которая, к слову сказать, оказалась мужчиной в халате - в порыве крепкой словесной тирады и не расслышала быстрых убегающих шагов, и не заметила, как нечто четвероногое вбежало в квартиру, (предварительно повертевшись перед лестницей на верхние этажи). Хозяин квартиры запер дверь, несколько раз лязгнул замок, и через время Тишина вновь устроилась на своём излюбленном чёрном троне.
На следующие утро глаза некогда Эдварда (в настоящее время докатившегося до простого Эда) недовольно раскрылись от шума злополучной бутылки, задорно подскакивающей на каждой трещине старого паркета.
- Эльза! - прорычал Эд. - Какого чёрта!?
- Дрянная баба, - проворчал он, возвращаясь под своды Морфея.
Через время стеклянный перезвон повторился, за ним последовали брань и глубокий вздох.
Как мог прорывался уличный свет сквозь плотно сдвинутые жалюзи окон, но в комнате царил полумрак. Размышления Эда по поводу Эльзы, женщины периодически прислуживающей ему, были внезапно прерваны мелкой россыпью скребущихся шажков.
- "Крыса", - решил Эд и замер на диване, рыская глазами по полу попутно сожалея о пропаже любимого револьвера.
Однако через пару мгновений на середину комнаты к своей новой игрушке - бутылке, неуклюже выбежал маленький щенок.
- Какого чёрта этот ублюдок синий? - грубо рассмеялся Эд, - и что эта сволочь вообще тут делает?
В ответ на эти риторические вопросы щенок задорно повернул нос к своему новому хозяину и замахал таким же синим, как и он сам, хвостом.
Проклиная в сердцах Эльзу, Эд направился на кухню, чтобы разыскать женщину. Через время, нигде не найдя своей работницы, он, однако, обнаружил несколько луж. Свирепея, Эд на ходу поплотнее запахнул халат и наугад приладил торчавшие волосы. Он решил выбросить на улицу неугодного по-идиотски разукрашенного щенка и принялся ловить животное. Впрочем, это занятие оказалось отнюдь непростым: синий малыш принял отлов за игру и ловко избегал охотящихся за ним рук. Двигатель прогресса, а попросту говоря, лень, довольно скоро заставило охотника пойти на хитрость: пледом с дивана, превращенным в сеть, щенок был наконец изловлен.
Наскоро отыскалось подобие верёвки, и Эд, несмотря на раскалывающуюся на части голову и ненависть к животному, привязывая крохотное создание за шею, всё же смекнул сделать двойной узел, чтобы ненароком не задушить щенка.
На первую прогулку новоиспеченному хозяину пришлось вынести щенка на руках, так как последний испугался огромных в его глазах ступеней подъездной лестницы.
Чертыхнувшись про себя на забытую впопыхах шляпу Эд, пряча глаза от неугомонного кубинского солнца под сводами как можно ниже надвинутых бровей, настолько быстро, насколько позволяла гудящая голова, отдающая раскатами боли при каждом движении, зашагал с щенком подмышкой прочь от своего дома.
- Мистер, мистер, куда вы несёте щенка? - раздалось рядом больше слов, чем Эд успел сделать шагов.
- Большое дело, - буркнул Эд, не останавливаясь.
- Ну скажите, мистер, - не унимался требовательный звонкий голос.
Эд хотел было объяснить владелице голоса как найти дорогу в далёкую страну под названием "Отвали здоровей будешь", как вдруг ему смело перегородили путь. На секунду опешив, Эд невольно рассмеялся. Хрупкое создание в платьице - жившее, как он помнил, где-то по соседству - словно заправский хулиган, стояло посреди дороги, широко расставив ноги, подперев тонкими ручонками бока и, в довершение, чуть наклонившись вперёд. Глаза девочки неугомонно бегали, обращаясь то с улыбкой и добротой к щенку, которым она никак не могла налюбоваться, то с напущенной строгостью к небритому лицу его красноглазого хозяина.
- Отнесу его ребятишкам, - наконец ответил Эд на уже несколько раз повторенный вопрос.
- Нет, - глубокомысленно возразила девочка, вздохнув. - Мистер, вы что не видите какой он синий?
- "Синий как чёрт!" - подумал Эд, не решаясь браниться перед юным созданием.
- Вы, что, не знаете ребят? Они станут над ним издеваться за то, что он не похож на других.
- Хм, - притворно задумался Эд над безразличной ему судьбой щенка. - Тогда снесу в приют, - "если в этом чёртовом месте они имеются!"
- Мистер, вы и в приютах ничего не смыслите? - негодовала девочка, состроив недовольную гримаску. - Над этим милашкой, - не удержалась она, - начнут проводить эксперименты… чтобы разгадать его тайну.
- Какая…, - сдержался Эд. - Какая там тайна? Наверняка его мать любила лакать синьку! - рассмеялся он; однако вновь ставший строгим взгляд, вынудил его добавить: "ладно, забирай его себе. Подумаешь малый упал в краску (или его разукрасили специально). Выстираете его… ну или вымоете, и станете возиться с ним сколько душе угодно".
Изрядно устав от ударов неуёмным хвостом по спине, Эд достал радостно глядевшего на девочку щенка и поднёс его к ней. Синий комочек повиснув на пальцах хозяина словно шерстяной носок на бельевой прищепке от близости девочки счастливо заскулил и начал описывать хвостом сюрреалистичные круги. Она, однако, не спешила принимать подарок и лишь нежно то осторожно поглаживала его, то легонько почесывала ему под мордочкой.
- Я не могу, - едва не плача, вдруг заявила она, при этом заставив себя отнять руку и отвернуться. - Папа не выносит собак, у него аллергия.
Эд снова взял щенка подмышку.
- Так это ты мне его вчера подсунула среди ночи?
- Я, - последовал грустный едва слышный ответ, сменившийся вдруг быстрой тирадой: "я из всего нашего дома именно вас выбрала, мистер Эдвард, вы живёте один, и вы добрый, мне Эльза рассказывала".
Всё ещё иногда вспыхивающая голова Эда не позволяла ему выстроить логические цепочки, объяснившие бы услышанный им парадокс; что ж, пока он стоит под солнечным пеклом, разглядывая округлившимися глазами собеседницу, сделаем это за него.
Бедность готова боготворить даже монстра, если только он хорошо платит, а потому нищей кубинке в возрасте, Эльзе, грязная, погрязшая во мраке квартирка Эда какое-то время назад стала землёй обетованной. Прежние прислужницы либо подворовывали у него, либо через неделю сбегали не в силах выносить скверный характер и речь (либо делали то и другое вместе), и он решил хорошо платить ей. В настоящее время Эд жил для себя, и порой говаривал сам себе: "я всем сполна отплатил, да и мне больше никто ничего не должен". Американец по происхождению, за сорок, несколько раз в прошлом женатый, года три назад он по примеру многих соотечественников, которым было либо нечего терять, либо больше не хотелось ничего приобретать, перебрался на Кубу, родину лучших в мире табака, кофе, алкоголя и доступной любви, что всё вместе, как водится, значило - свободы. В своё время Эд был известным на всю Америку скотопромышленником. Посчастливилось ему и обзавестись детьми, но каждым из них он был забыт столь скоро, сколь прекратил ссужать их средствами к существованию. Аналогичная ситуация сложилась у него и с жёнами, с каждой из которой он давно развёлся и теперь жил в некогда столь желанном им мире; в мире, теперь основанном на самом прочном фундаменте, - когда нечего делить.
У некогда маленького Эдварда, теперь Эд едва-едва помнил об этом, было заветное желание завести четвероногого друга; мечта, разбитая о суровую реальность бедной многодетной семьи. Со временем Эд-взрослый подхватил болезнь, которая щадит лишь детские и непорочные сердца: он заболел нехваткой времени. Часто Эдвард чертил своей особой причудливые линии и завитушки на карте родины, что было и говорить о собаке? Теперь же его вполне устраивала жизнь в одиночестве, которое он порою скрашивал то забегая в любимые бары, словно лисица в курятник, то словно астероид, падая в объятия любимой планеты - Венеры.
Но это создание, стоявшее теперь перед ним, опустившее руки, понурившее прибранную головку, невольно играющее с изредка пробегающим ветерком подолом платья, могло ли даже чёрствое сердце Эда (доверчиво названное "добрым") обидеть его?
- Ладно, - наконец пробурчал он, - пошли отмоем его. Тогда ребята его не обидят.
Тучки негодующей грусти на милом личике мигом прогнала сияющая солнечная улыбка. Девочка решила не спорить по поводу глупости затеи, она лишь нетерпеливо протянула руки к синему щенку.
- Мистер, можно я его понесу? - взмолилась она. Через мгновение девочка, получив своё сокровище, с благодарностью добавила: "Меня зовут Грейс". Как тут же рассмеялась от того, что щенок принялся лизать самые её губы, настолько, по-видимому, понравился ему голос маленькой хозяйки.
Однако Эду было не до смеха, остатки приличия снедали его по поводу того, что в его берлогу было решительно невозможно привести ни приличную даму, ни впечатлительного ребёнка, а потому шёл он понуро, пытаясь заставить голову наконец заработать.
- Помоем его на крыше, - заявила Грейс. - Там в старой ванне греется вода для полива цветов, захватите только мыло и полотенца.
- Мы подождём вас наверху, - добавила она, внимательно следя за тем, чтобы ступать всей подошвой сандалии на каждую ступень лестницы дабы не уронить драгоценную ношу, которая её то и дело отвлекала.
Вновь оказавшись в полумраке своей квартиры, Эд хотел было по привычке выругаться и в сердцах отправить несносную девчонку ко всем чертям, но воздержался. Вместо этого он отправился в ванную и обильно смочил голову и шею противно-тёплой водой, днём заменявшей на Кубе холодную. Эд вволю вздохнул (голова всё ещё напоминала о себе), вытерся, захватил с собой что требовалось и на этот раз не забыл про спасительную шляпу.
В окружении чистого выстиранного белья, выжженного солнцем до ослепительной белизны, Грейс уже вовсю играла со щенком. Пустое блюдце искрилось рядом с вентиляционной трубой, под боком у ванны с водой, коробка из-под молока превратилась в руках дитя и в зубах щенка в чудесную игрушку.
- Будем его мыть или нет? - негодующе проворчал Эд.
- Какая хорошая у вас шляпа, мистер, - воскликнула Грейс, - и до чего смешная!
- Мыться! - рявкнул Эд.
Щенок попробовал залаять в ответ.
- Что за тварь? Даже тявкать не умеет.
Эд хотел было изловить синий комок, но тот снова стал убегать от него. Почувствовав, что хозяина щенка вот-вот разорвёт гнев, Грейс сноровисто схватила щенка и вызвалась его вымыть самостоятельно. Эд подобрал небольшой бельевой таз и зачерпнул воды.
- Как бы он теперь не пожелтел, - рассмеялся он: стенки ванны были ржаво-жёлтые внутри; однако вода оказалась довольно прозрачной.
Сколько не мылила щенка Грейс, сколько не хмурился на это Эд, сколько воды они вместе не расплескали, щенок оставался таким же синим, каким был изначально (разве что потемнел от воды), ни на йоту при этом не окрасив пену.
- Чушь какая-то, - заметил наконец Эд, - а ну-ка, попробуй его хорошенько вытереть, посмотрим замажет ли он полотенце.
При этом хозяин поневоле сорвал одно из белоснежных полотенец, висевших неподалёку, отбросив в сторону тёмное принесённое с собой.
- Нет, - через время промолвила девочка, боясь теперь смеяться, - оно только намокло.
Эд в оцепенении молчал, его до сих пор довольно красные глаза, в тени шляпы казались ещё более зловещими. Кулаком левой руки упершись в бок, он держался правой за подбородок, и лишь один указательный палец выдавал в нём присутствие жизни, судорожно разъезжая по небритой ниве щеки.
- Возьмите его… мистер Эдвард, - тихо проговорила маленькая Грейс, нянча словно дитя всё ещё завернутого в полотенце пищащего четвероногого, - я буду вам помогать!
- Знаем мы эту помощь, - в нерешительности торговался Эд, - этот миленький комочек похожий на добермана должно быть вымахает в целую лошадь!
- Это и есть доберман! - гордо заявила Грейс, - только синий. Неужели у вас не хватит места или еды? Я буду кормить его сама…
- Ладно, - перебил Эд, - возьму. Кормить его будет Эльза, я распоряжусь, а ты приходи выгуливать или договорись с ней; увижу ещё одну лужу - выброшу.
Впрочем, одна победа, одержанная Грейс, сулила в будущем целую их череду. Так уже на следующий день девочка почти сразу убедила Эда в том, что до полугода щенку будет полезно воздержаться от прогулок на улице. Она считала, что это необходимо, во-первых, для того, чтобы иммунитет щенка полностью сформировался, а, во-вторых, чтобы его кости и суставы достаточно окрепли для прогулок. Так щенку был выделен небольшой вольер, который тщательно прибирался Эльзой несколько раз на дню.
Задумавшись над красотой породы, на второй день поселения щенка Эд аккуратно купировал ему хвост, который прислужница тут же перевязала. Маленькую девочку отнюдь не устроила порча хвоста беззащитного друга, впрочем, её поставили перед свершившимся фактом, спорить и негодовать было бессмысленно, решила она совсем по-взрослому. Однако сильнее неприятной потери терзал её один нерешённый вопрос. Так на третий день своего пусть несколько омраченного, но всё же счастья Грейс, зайдя к Эду и осторожно взяв раненного друга на руки, выпалила, не глядя на хозяина (всё ещё негодуя на купирование):
- Мистер Эдвард, вам придётся сегодня пойти со мной по причине одного важного дела.
Эд был занят перетаскиванием кое какой мебели, между прочим приятным для него, давно забывшего любой физический труд, делом, а потому пообещал подняться позже. Услышав это маленькая Грейс с деланным недовольством чуть вздернула носик, и так же осторожно как в первый день понесла щенка на крышу.
В сердцах Эд рассмеялся на её забавный жест и, вернувшись к работе, невольно задумался над переменами, происходящими вокруг. Эта внезапная череда событий прямолинейная, методичная, неугомонная лавиной настигла его. Мог ли он тогда на крыше своим пульсирующим болью мозгом предугадать, что кроется за его "ладно"? Буквально вчера ему казалось, что жизнь - …, впрочем, опустим нелитературное слово; но это была его спокойная размеренная жизнь, которая была ему вполне впору, а сегодня он чувствовал, как эта самая жизнь стремительно завертелась, закипела, стала меняться. И эти небольшие перемены нравились ему, нравились как минимум хотя бы тем, что уже три дня к ряду его не мучила по утрам голова. Они привносили движение, они были украшены милыми созданиями словно рай цветами, они тонкими неприметными ручьями сливались в целые реки и в конечном итоге становились значительными от того, что были человечными. Ведь на днях Эд впервые нормально поговорил с Эльзой, совсем ещё недавно "чёртовой бабой", которая до этого почти ничего не слышала от него кроме брани. Впрочем, кубинка ни слова не говорила по-английски, довольно сносно его при этом понимая, с нашими героями она выражала свои мысли чаще испанскими "да" и "нет", и реже другими словами её родины, сопровождая их разнообразными жестами.
Скорость, с которой происходили перемены вокруг Эда, как нам кажется, можно объяснить лишь готовностью к ним. Ведь поставьте весной голую ветку дерева в воду, и она быстро и обильно распустится, между тем как сделай вы это зимой, ветка останется безлистной.
Вполне осознавая то, что Грейс захочется навещать щенка, которому пока нельзя было особо гулять, Эд решил с посильной помощью Эльзы привести свою берлогу в более-менее сносное жилище. Ему было невыносимо стыдно от того, что он не пускал прелестное дитя за порог, ведь раньше каждый из его домов славился чуть ли не баснословным гостеприимством, до чего он докатился?
Сейчас он переносил кое-какое старье в пустовавшую до этого комнату, решив заменить мебельный гарнитур. Планировалось, что жалюзи сменят приличные шторы и тюль. Руками Эльзы постепенно был водворён уют: она тщательно перемыла всю квартиру, добилась одобрения сменить обои, наконец, принесла кое какие цветы. Все эти домашние перемены заняли примерно неделю.
Однако вернёмся к нашему повествованию. Вскоре Эд решил передохнуть, к тому же ему было любопытно, что за "важное дело" ждёт его на крыше. Он нашёл Грейс в маленькой тени вентиляционной трубы, в которую девочка едва помещалась, таким вездесущим было кубинское солнце. Щенок мирно спал на коленях хозяйки, она специально убаюкала его, посчитав, что в покое маленькая рана заживёт быстрее.
- Мистер Эдвард, - через минуту начала Грейс, - я вот всё думаю, как мы его назовём?
- И что ты надумала? – ухмыльнулся Эд "важному делу".
- Мне только глупые имена на ум приходят, - не замечая ухмылки, вздохнула девочка, - вроде: Лаки, Спайк и Спот.
- Спот мне нравится, - одобрил Эд.
- И мне! Но на нём же нет пятен [spot (англ.) - пятнышко]! - негодовала Грейс. - Он похож на небо, - через мгновение мечтательно заметила девочка, - такой же синий, правда? Может так его и назовём?
Эд задумался, взглянув на небо.
- "Чёрт", - по привычке пронеслось в его голове. - "Как давно я вот так, запросто, не смотрел на небо…"
- Но ведь и на море он похож! - проговорил Эд, - хотя называть щенка "Море" не менее глупо…
- Нужно придумать что-то особенное, ведь никогда ещё на свете не было синего щенка! - вставила Грейс.
Немного погодя было решено назвать щенка "Немо", это слово, казалось, объединило и небо, и море. Вдобавок Эд рассказал Грейс, как однажды этим старинным латинским словом назвал себя Одиссей, обведя одного из циклопов, своего врага, вокруг пальца.
Тогда придуманное имя понравилось девочке, она заметила, что Немо тоже вырастет сильным и хитрым, что в общем-то значило "умным", а также попросила Эда подробнее рассказать ей об Одиссее, так как пока ничего о нём не слышала. И её друг рассказал ей, всё что помнил сам.
II
Грейс души не чаяла в маленьком Немо, который в свою очередь казалось очень старался вырасти как можно скорее. Теперь она была частой, если не постоянной, гостьей Эда. Её родители были не против этого постольку, поскольку нельзя было не заметить каким солнечным счастьем засветилась Грейс после появления синего щенка. Едва Эд покончил с ремонтом, он приказал Эльзе накрыть добротный щедрый стол, и кубинка с радостью и от всего сердца приложила к этому свои женские руки; также хозяин попросил Грейс предложить её родителям посетить щенка. Гости просидели недолго. Эд узнал, что мать Грейс художница, отец какой-то магнат, у которого ворох дел на Кубе. Часто разъезжая по стране и по миру, совсем как когда-то Эд, он иногда брал жену с собой, и тогда Грейс приходилось оставлять с нянькой.
- Благо няньки здесь хорошие, - заявил тогда отец девочки, - их сердце с малых лет согрето солнцем.
В общем родители Грейс одобрили нового друга маленькой дочери – хозяина щенка.
Красные глаза Эда к тому времени совершенно прошли, прежний безупречно-белый цвет белка полностью вернулся, да так, словно и не пропадал на несколько лет. От этого глаза мужчины казались не в меру молодыми в силу того, что белая пропасть отделяла тёмные, казавшиеся чёрными, бусины зрачков от не то смуглого, не то загорелого лица, создавая ощущение какого-то свечения, нарушавшего, однако, гармонию цветовой палитры. Теперь Эд был вновь прилично одет. Привыкший сидеть на нём в любую погоду, расстёгнутый исключительно за столом, один из его старых светлых пиджаков был надет на свежую рубашку. Брюки почти под цвет пиджака чуть свисали на мягкие кожаные мокасины, подошвы которых уже успели искупаться не в одном море дорожной пыли. В довершение образа неизменная шляпа с местами торчащей соломой осеняла чёрные причесанные граблями пальцев волосы Эда на всех прогулках.
Страстно желая всяческих благ своему синему щенку, Грейс по совету Эда то и дело бегала в библиотеку, к слову сказать, единственную в их городке. Она скрупулёзно читала знакомые страницы под заголовком "Доберман" (книгу не выдавали на дом), делала кое какие заметки, а позже давала обильные рекомендации Эду и Эльзе. Былой скотопромышленник отлично понимал важность правил в уходе за щенком, и с готовностью следовал советам Грейс, подчерпнутым из книги. Впрочем, его больше интересовала порода как таковая, следование непреложным истинам для её взращивания; таким образом, он, например, забывал, что перед ним собака, которую нужно дрессировать. Однако в данном вопросе его отлично заменяла Грейс. По большей части для развлечения она обучила Немо паре дюжин команд. Чего только не делал теперь щенок в угоду любимой хозяйки, например, помимо стандартного набора положений в пространстве, он умел лаять и выть, крутиться волчком и кататься кубарем, ползать взад и вперед, прыгать и даже гарцевать. Ко всему прочему, по приказу Немо мог своей "кошачьей" (как вычитала Грейс) лапой закрыть глаза, а то и вовсе "умереть".
Когда возраст щенка подошёл к шести неделям, Эд отправился в библиотеку вместе с Грейс. Ему давно не терпелось изучить способ постановки ушей породистого четвероногого, девочка же относилась к этой затее как все дети относятся к чему-то небывалому. Несмотря на то, что при постановке ушей существовала необходимость их немного подрезать, Эд убедил Грейс в безобидной пустячности такой операции. Он за несколько миль обходил в разговоре тему купирования, при этом часто упоминал о том, что для Немо нужно будет смастерить корону, после ношения которой он навсегда останется красавцем. Безусловно Грейс находила синие висящие маленькие уши Немо самыми прекрасными ушами на свете, но в то же время слова "корона" и "красавец" будоражили ей сердце. Иногда она поднимала уши щенка так, как было нарисовано в книге и пыталась убедить себя, что так и вправду лучше (хотя на самом деле находила, что оба стиля очень подходят к милому Немо).
В тот же вечер в квартире Эда собралась маленькая компания. Эльза подготавливала и то и дело приносила необходимый инструмент и реквизит, Эд тщательно проверял его и сверял со списком, Немо, выпущенный по такому поводу из своего вольера крутился рядом. Одной Грейс казалось было нечего делать. Она то принималась болтать ногами, свисающими со стула, то вдруг расправляла складки своего белого со светло-розовыми кружевными вставками платья, то следила за Эдом и Эльзой, играя губами и создавая мимолётные гримасы, то теребила щенка за ухом, то бросала ему мяч.
- Долго ещё? - наконец поинтересовалась она.
- Я вот всё думаю…, - протянула Грейс, услышав отрицательный ответ Эда, а дождавшись его вопросительного взгляда, продолжила: "мне кажется забинтованные уши Немо будут смотреться глупо".
- Что поделаешь, - заметил хозяин щенка, подбадривающе улыбаясь девочке.
На минуту воцарилось молчание.
- Нужно раскрасить бинты! И корону! – вдруг осенило Грейс, - мистер Эдвард, есть у тебя карандаши?
- Не думаю, - ответил Эд, подержавшись за подбородок.
- Я сейчас! – воскликнула девочка, с лёгкостью кошки спрыгивая со стула.
Немо отреагировал на это весёлыми прыжками и задорным лаем. Тогда, сделав пару больших стремительных шагов, Грейс вдруг внезапно замерла, наклонилась к неотстающему другу и что-то прошептала в его пока что висящие уши. Ещё сильней забегал остаток хвоста.
Через несколько мгновений девочка вернулась к дожидавшейся её компании, торжественно неся несколько синих и жёлтых карандашей. Решительно невозможно было отказать требовательному дитя, и Эд, пожалуй, никогда и не державший в руке цветной карандаш принялся скрупулёзно помогать маленькой Грейс расцвечивать бинты, пластыри и недавно законченную им корону.
Впрочем, как и в первый раз от самой операции Грейс была отстранена. Едва расцвело на следующий день, девочка уже вовсю обнимала своего по-прежнему неунывающего, радостного щенка:
- Бедненький мой! Бедненький Немо! До чего ты смешной в этой штуковине! – шептала она в торчком стоящие перевязанные уши, подпирающие заботливо раскрашенную жёлтым корону.
Дело в том, что раньше Эд, часто теряя себя посреди ягодных паров на празднике Вакха, не редко забывал запирать входную дверь. Теперь он делал это намеренно, так Грейс была вольна приходить и играть со щенком, когда ей вздумается. Хозяин квартиры мог мирно дремать в своей спальне, а то и вовсе удалиться по делам, и, признаться, тогда ему было приятно подумать о том, что, может быть, вот сейчас Грейс зашла к нему, и верные друзья вновь неразлучны.
Пришла Эльза. Она собиралась приготовить завтрак, прибрать и накормить щенка. С трудом ей удалось усадить маленькую гостью за стол, которую привлёк разве что стакан молока. Забавная история! Родители Грейс прекрасно помнили о том, что после грудничкового возраста, никакими силами нельзя было заставить дочку выпить и каплю этого напитка. Девочка допускала содержание молока во многих продуктах, но напрочь отказывалась пить пугающую мутно-белую воду. Однако всё переменилось с появлением Немо. Грейс стремилась разделять с ним все радости и несчастья, включая отвратительное молоко, которое теперь, к слову сказать, ей вполне нравилось. За столом Эда девочка всегда садилась спиной к окну, мало интересуясь живой картиной в белой раме, ей было необходимо иногда поглядывать на Немо, которого было хорошо видно за крупной сеткой вольера. Эльза наливала стакан молока Грейс, передавала коробку девочке, и та наполняла миску Немо, после чего маленькая хозяйка садилась за стол. Иногда она соревновалась со своим щенком в скорости, а порой пыталась подражать ему и лакала молоко…
В то утро гостья спросила Эльзу, очень ли больно было вчера Немо, на что прислужница как могла изобразила нечто наподобие тигра: скрючила пальцы в когти, оскалилась и тихонько зарычала.
От удивления выразительные глаза Грейс полезли на лоб.
- Он что, рычал? - шепотом спросила она.
Эльза помотала головой, и, кивая в сторону вольера, низко опустила обращённую к полу ладонь, а затем подняла её.
- Я поняла! - радостно воскликнула Грейс, и с уверенностью в голосе, подчеркивая эпитеты, добавила: "Немо вырастет сильным и смелым как лев!"
- Si, - одобрительно закивала довольная Эльза.
Тогда Грейс одарила собеседницу настолько искренней полной, нет, - переполненной! - счастьем детской улыбкой, что в ту секунду ей бы восхитился, а после позавидовал бы любой взрослый.
Счастливое время как всегда по-особенному быстро неслось стремительной гончей. Вскоре "синий принц", как иногда называла щенка Грейс, сбросил бутафорскую корону и впредь был увенчан настоящей. Пролетело ещё несколько недель, и Немо вывели на первую в его жизни настоящую прогулку. Пёс бесстрашно выбежал за дверь, отважно пересчитал лапами лестницы подъезда, казалось позабыв о том, что ещё совсем недавно был ниже любой из них. Торжествующая Грейс, гордая своим синим щенком, на которого глазели все прохожие, едва поспевала за ним. Она и удерживала Немо на поводке, иногда командуя: "рядом", и в то же время с трудом сдерживала себя: ей хотелось бежать, бежать, бежать! Не сразу догнал неуёмную парочку спешащий за ней Эд. Наконец трое дошли до широко раскинутого парка, и Немо, спущенный с поводка, вдоволь наигрался с маленькой хозяйкой под сенью зелёных бегущих по воздуху пальмовых лап. Глядя на весёлую картину, Эд вдруг невольно захотел хотя бы на минуту вновь стать юным-юным, таким, как малыши перед его чёрными глазами.
После этого у Немо было ещё много прогулок. Некоторые соседи не переставали восхищаться синей собакой, другие, как водится, ворчали и возмущались. Первым Грейс иногда позволяла погладить переливающуюся под жарким солнцем волнами моря шкуру друга, вторым же доставался шутливо-злобный лай, который заставлял их ретироваться, поджав хвост. Но так или иначе постепенно весь город привык к новому достоянию его улиц.
Прогулки Немо можно было разделить на два вида, первый из которых подразумевал под собой нагрузку и дрессуру, а второй был замечателен зачастую длинными расстояниями, преодолеваемыми неспешным шагом. И если Грейс была инициатором обоих типов, то Эд выступал участником лишь на втором. Втроём они постепенно исследовали, казалось, все обширные окрестности, и даже иногда выезжали за их пределы, например, на побережье. С одной стороны, Эду порой чудилось, что ответственность за друга сделала юную Грейс чуть старше, всё чаще она рассуждала совсем по-взрослому; с другой, он конечно понимал, что перед ним всего лишь дитя с присущей ему фантазёрством и непредсказуемостью. Так, когда они взбирались на гору, и Эд, отвыкший от долгих прогулок, начинал уставать от ходьбы, Грейс, не замечая этого, могла уже второй час к ряду делать самые неожиданные предположения относительно того, почему данное возвышение называется именно так, а не иначе. При этом она складывала и раскладывала слова, выдумывала абсолютно новые, попутно толкуя их значения, порой делая тем самым неожиданные открытия.
Когда закадычная троица пробиралась по лесу, похожему на маленькие джунгли, Грейс могла вдруг замереть как вкопанная, показывая либо взглядом, либо тонким пальчиком, например, на какой-нибудь причудливый корень дерева. Тогда Эд подхватывал игру под названием "на что это похоже", а Немо, смешно гоняя воздух чёрным носом, упорно обнюхивал загаданное место.
- Да ну вас, - вскоре закатывала глаза девочка, уставшая ждать разгадки.
Она делала вид, что собирается уйти.
- Грейс! - просил тогда пощады Эд, отодвигая неуёмную синюю морду от объекта расследования.
На что девочка поясняла Эду, словно взрослый ребёнку, что за животное или предмет там можно было увидеть.
- Ну и глаза у тебя! - не переставал восхищаться тогда мужчина.
Наконец, бывало и так, что родители Грейс оставляли дочь на несколько дней, Эд отвозил своих подопечных к морю или океану, и на берегу они неизменно находили целый клад различных забав. Там Немо то радостно грёб, без устали катая маленькую хозяйку, то в тени пляжного зонтика терпеливо позволял себя закопать в тёплый песок, попутно наряду с Эдом слушая при этом восторженные повести Грейс о том, какой у неё замечательный "солёный трамвайчик" с самыми настоящими антеннами.
III
Вскоре снова начался учебный год и Грейс вернулась в школу. Возраст Немо приблизился к восьми месяцам; его рост в холке был равен примерно половине юной хозяйки. Теперь девочка приходила к Эду делать домашние задания. Она располагала на столе такое количество книг, тетрадей, ручек, карандашей, линеек и прочего многочисленного инвентаря, что со стороны могло показаться что девочка собиралась заняться по меньшей мере чёрной магией. При этом Немо, давно забывший стены своего вольера, с ленивой грустью нарезал несколько кругов вокруг стола, словно, не понимая, как можно сидеть дома, когда за окном целый мир. После чего залезал под стол и валился на бок, опираясь спиной в стул Грейс: когда все прочие игры были на время отложены, он начинал играть в "синий ковёр из натуральной шерсти". Тогда ножки маленькой ученицы, всё ещё не достающие до пола, когда их хозяйка сидела на высоком стуле Эда, осторожно опускались на вздыхающую подставку. Хозяин же в такой вечер то читал газету или книгу, попутно отвечая на многочисленные вопросы гостьи, то слушал её занимательные рассказы (например, о том, как сбылась давняя мечта, какой-то заправский хулиган научил Грейс свистеть). Иногда Эд помогал девочке как мог, порой выходил по делам. Так, когда ему начинало казаться, что навестившая его умница занимается уже довольно долго, он поднимался и, разыскивая свою шляпу, бросал мимоходом:
- Схожу-ка я за мороженым.
Тогда оживлённая таким предложением Грейс под настроение заказывала нужный вкус (чаще это был фисташковый).
Возвращаясь минут через десять-пятнадцать (в зависимости от того самого настроения гостьи), Эд непременно находил девочку разрумянившейся и часто дышавшей, а Немо покинувшего свою вахту под столом. Пёс лежал где-нибудь неподалёку от хозяйки, внимательно следил за ней и с готовностью, навострив уши, ждал любого приказа, любой команды. Грейс же притворялась, что во время отсутствия друга, она прилежно занималась. Девочка сосредоточенно глядела в книги, при этом иногда одной рукой незаметно расправляя подол замершего мгновение назад платья, а другой заводя выбившуюся игривую прядь за ушко.
- Опять вы бесились! - с притворным недовольством замечал Эд.
- Если бы, мистер Эдвард, - печально вздыхала Грейс, продолжая разыгрывать роль невинной овечки. - Уроков целая пропасть… Просто Немо решил перелечь.
Это была одна из негласных игр, появившаяся на свет сама собой. Отчего в такие минуты Грейс вдруг становилась актрисой? Почему Эд подыгрывал ей? Так было веселее. Как у всякой комедии финал этой был хорошим: все трое принимались наслаждаться замороженным счастьем, разве что для Немо его предварительно растапливали.
Однако всему рано или поздно неминуемо приходит конец, и в большинстве случаев он, к сожалению, бывает грустным, если не сказать трагичным.
Так однажды Грейс, вернувшись из школы, по привычке толкнула знакомую дверь. Та была заперта, и девочка сразу же заподозрила что-то неладное. Сердце неприятно сжалось, и она, впервые в жизни испытала внезапный приступ истерики. Кто мог объяснить, отчего тогда яростно, до боли, девочка долго стучала в хранившую гробовое молчание дверь. Слезы самопроизвольно орошали горячие щеки не в силах остановиться.
- Немо! Эд! - то и дело звала она.
Никто не отзывался на душераздирающие призывы девочки. Эд сидел на краю дивана, облокотившись на колени. Невидящий взгляд устремлен в пустоту; подбородок воткнут в одну из ладоней. Эльза стояла на коленях и, стараясь не издавать лишних звуков, упорно тёрла всё ещё непривычно алый потрёпанный паркет. Лицо её было непривычно суровым, и от того казалось отторженным, чужим. Немо завёрнутый в несколько простыней лежал на месте некогда стоящего вольера.
Несколько веков назад мудрец сказал: "если в мире случилось что-то плохое, значит не обошлось без трех пороков: зависти, гнева и глупости". Так было и тогда.
Уже давно новость о синем добермане переплыла океаны и перелетела материки, с некоторых пор она часто с нескрываемой завистью обсуждалась в известных кругах коллекционеров. Если учесть, что во времена нашего рассказа ещё не научились разводить даже вожделенную синюю розу, то можно представить яркость зелёного пламени в сердцах неуёмных заводчиков и генетиков, которые огрызающимися шакалами вечно бросают вызов своей матери – природе. Наконец один из них, за месяц до трагедии, посчитал невыносимым терпеть скользкие крючковатые пальцы Зависти на своей шее, душившей его сильнее прочих.
Пара глупцов нашлась через пару дней. В Адской кухне в то время было так же просто нанять негодяя, как теперь поймать такси в мегаполисе. Один из них недавно был депортирован из страны под названием "Небо в клетку" и страдал из-за невозможности устроиться на работу. Другой, молодой авантюрист, был прельщён лёгкими деньгами, ведь, казалось, чего стоило забрать собаку у одного хозяина и привести к другому, тем более если это щенок.
Уже через десять дней после рождения губительной затеи, двое коллег прибыли на Кубу. Вдвое больше времени ушло на слежку, подготовку и расширение банды. В притоне соседнего города отыскалась подходящая продажная женщина: ей как всегда нужны были деньги, а профессия, не только воспитала в ней сносную актрису, но и научила говорить по-английски. Она же привела последнего, четвертого, соучастника – водителя для быстрого отступления. Реквизитом драмы послужили две лёгкие крепкие резиновые дубины, два грозных складных ножа, под завязку заряженный револьвер, длинная крепкая цепь и тяжёлый намордник.
В погожий октябрьский день, когда Грейс, успев выгулять Немо, отправилась в школу, а Эльза закончила все дела и покинула Эда, скрывшись из виду. К подъезду неторопливо подъехал небольшой грузовик. Двое американцев, прекратив слежку, объединись и подошли к машине. В подъезд прошмыгнуло шестеро ног. Воры гневно блеснули глазами на сообщницу, но лишних ей слов не требовалось. Дойдя до знакомой двери Эда, мужчина грубо схватил кубинку за предплечье, что, вероятно, значило: "без шуток!". Последовал покорный кивок, и двое бесшумно проскользнули на этаж выше. Дверь Эда не запиралась, зайти в квартиру было легче лёгкого, но хозяин практически никуда не выходил без верного пса, именно поэтому в банде появилась женщина. Она была "своей картой" в колоде обстоятельств. Едва сообщники скрылись из виду, как дама (позволим себе это слово исключительно ради продолжения картёжной аналогии), предварительно безжалостно растерев себе щеки и немного взъерошив волосы, принялась нетерпеливо стучать. Едва Эд открыл дверь, как вдруг незваная гостья быстро переступила порог и стремительно схватила мужчину за руку. Немо, стоявший рядом с хозяином, издал предупредительный лай. Удивительный синий доберман был так необычайно красив и ухожен, что женщина на секунду растерялась, однако, тут же опомнилась; обозлившись на себя за эту слабость, она принялась так усердно нести на испанском всякую тарабарщину, обильно приправляя её слёзным голосом и зовущими жестами, что Эд окончательно растерялся. Решив, что нужна его помощь, он приказал Немо отравляться на место, а сам, забыв шляпу, затворил дверь и бросился за стремительно уводящей его обманщицей.
Авантюрист, будучи покрепче, первым ворвался в широко распахнутую ногой дверь, в обоих его кулаках были крепко зажаты дубины, которыми он надеялся оглушить щенка. Редкий человек обладает смелостью равной смелости животного, то же касается скорости реакции. Секунда понадобилась грабителю на то, чтобы вбежать в комнату, доля секунды понадобилась доберману, чтобы ринуться на непрошеного гостя. Праздные человеческие мысли вроде: "а кто это к нам пожаловал?", "что нужно этому человеку?", "где ж это я оставил свой нож?", - были чужды прямодушному животному. Одна негласная команда блеснула в мозгу пса: "защищай!", и он, словно рыцарь, никогда не снимающий оружия, стремительно приближаясь к врагу, угрожающе скалил смертоносный арсенал. Парень не успел сделать заранее продуманный маневр: опустить левую руку с дубиной в качестве приманки, а правой оглушить животное. Хладнокровие подвело его, и пока он собирался мыслями, его правое запястье уже было несколько раз безжалостно прокушено. Пока он, бросая вторую дубину, пытался свободной от пасти рукой схватить неприятеля, второй компаньон, к тому времени так же вбежавший в квартиру держа наготове сверкающий нож, решил повалить пса своим весом, но Немо вовремя заметил угрозу. Доберман отпустил сочащиеся запястье одной опасности и отпрыгнул в сторону от неуклюже повалившейся другой. Полный сил он вцепился в затылок собирающегося вставать вора, при этом напарник последнего неуклюже достал левой рукой нож и, не жалея зубов, выгрыз стальное лезвие. Словно воды мощного водопада покидали преступников силы. Увлекшись вновь поваленным неприятелем, который визжал как свинья под ножом: "зарежь его, пристрели!", Немо пропустил укус стальной осы в бедро. За одним сразу последовало ещё несколько: авантюристу удалось наконец прижать пса коленом, и теперь он, лишившись всего человечного, уподобился животному руководимому одним инстинктом: "убивай!".
- Хватит, - наконец скомандовал его напарник, вставая с колен и на всякий случай вынимая револьвер. – Вежи…
Но договорить ему не удалось. Осознавший тщету защиты от напирающего на него авантюриста, которому к тому времени острыми камнями зубов было перемолото несколько пальцев на опрометчиво облокоченной на синюю спину руки, Немо напряг остаток сил и бросился на поднявшегося врага. В своем последнем прыжке окровавленный пёс повис на шее противника и через секунду повалился вместе со своей жертвой. Ничего не соображавший авантюрист в мимолётный момент этой борьбы, борьбы не на жизнь, а на смерть, всё ещё стоял как вкопанный, опираясь на одно колено. Однако выстрел, раздавшийся через мгновение, разом прогнал туман войны из его головы. Казалось весь мир вдруг залила кричащая алая кровь: она тонкими струйками стекала с руки парня, она пульсирующими фонтанами брызгала из дыр на шее его напарника, она сочилась сквозь изрешеченного сталью и свинцом пса. Не мешкая, авантюрист шуйцей подхватил мертвое тело напарника и настолько быстро, насколько позволяли силы, обновлённые новым выбросом адреналина, бросился прочь. Едва внизу хлопнула подъездная дверь, хриплые частые вздохи синего добермана, сменились последним тихим рыком, а после - тишиной.
Грейс не открывали пять, деcять, двадцать минут, наконец, изорванное криками сердце Эльзы не выдержало. Она подошла к Эду, но тот казалось оглох и совсем не слышал призывов своей любимицы (на которые соседи, слышавшие утром выстрел, так же не спешили реагировать). Тогда прислужница растолкала хозяина, жестом показала на дверь и помотала головой, мол, "нехорошо". Очнувшийся Эд, убито взглянул на темно-розовый паркет, покачал головой в ответ и, скрепя разбитое горем сердце, отправился открывать. Лязгнул замок, приоткрылась дверь, мужчина попытался закрыть собой узкий просвет, для того чтобы выйти в подъезд и уберечь Грейс от непосильного зрелища, но быстрые глаза девочки несмотря на эти предостережения успели разглядеть большой пугающе-белоснежный сверток. Истерзанная непомерным отчаянием она рухнула, на подхватившие её руки. Эд осторожно понёс маленькую девочку к ней домой, и с каждым его шагом, Грейс, не переставая, белела. Казалось, чем дальше её относят от израненного, сомкнувшего веки друга, тем больше крови теряет она сама.
На следующий день весь город был погружен в траур. В память о синем добермане муниципалитет не только выделил одно из центральных мест на единственном в городе кладбище домашних животных, но и организовал настоящие проводы, которые собрали почти всех жителей.
Тяжело заболев, Грейс надолго слегла. Первые несколько дней она провела без сознания, изредка вскрикивая имя любимого друга. Родители, сильно обеспокоенные здоровьем дочери, окружили девочку бесполезными докторами. Эдварда к ней не допускали.
Прошел месяц, Грейс всё ещё не вставала. За всё это время её сознательными словами были только эти:
- Десять месяцев… он даже не увидел один целый год! - с невыносимой горечью произнесла она тогда, в который раз разрыдавшись.
Больше её ничего не интересовало. Ей было безразлично и то, как произошла трагедия, и то, где был похоронен Немо. Отсутствующий взгляд исхудавшей малышки, упрямое молчание сменившее жизнерадостную словоохотливость, пугали родителей до глубины души. Сначала они наложили негласное табу на имя синего добермана, а после для смены обстановки увезли дочь с острова свободы.
Пролетело, пожалуй, с десяток лет, кто считает время на Кубе? Уронив газету на колени, Эдвард дремал в тени пальмового букета на "его" лавочке на кладбище домашних любимцев. От нечего делать он часто заходил сюда для того, чтобы почитать в убаюкивающей тишине. По диагонали от него на другой стороне центральной аллеи стоял чуть покосившийся синий камень. Быстрые лёгкие шаги разбудили обычного посетителя.
- "Грейс", - пронеслось в голове Эдварда.
Грациозный силуэт девушки в чёрном чудился у синего камня. Мужчина протёр глаза и решил обождать. Воспоминания обступили его, каждое из них шептало свою историю, то забытую, то произошедшую, казалось, вчера. Шаги повторились, и снова они заставили Эдварда очнуться.
- Грейс! - поднимаясь, воскликнул он, обращаясь к проходящей мимо девушке.
Та замерла на мгновение, сделала шаг на встречу и снова остановилась. Как она изменилась! Эдвард залюбовался своей маленькой, такой выросшей, Грейс; стиль и отменный вкус украшали её наряд, прическа была модной и свежей. Она возмужала, если только это слово применимо с прекрасному полу, и не сразу Эдварду удалось определить, почему перед ним стояла теперь другая Грейс. Однако вскоре разгадка открылась ему: сдержанность, если не строгость, линий лица, движений и самое главное - улыбки, пришли на смену гибкой плавности улыбчивой малышки, которую он когда-то знал.
- Мистер Эдвард! - наконец нарушила молчание красавица. - Удивительно, как давно мы с вами… (здесь) жили, - с грустным блеском в глазах заметила она.
Улыбающийся Эдвард не переставал ищущим взглядом восхищаться старой знакомой, он безмолвно кивнул в ответ. Из его шляпы всё так же по-дурацки топорщилась солома.
- Столько лет прошло..., - с горечью в сердце, разбуженной старым головным убором, промолвила девушка, - а мне кажется и нечего вам сказать.
Эдвард подмигнул Грейс левым, а затем правым глазом, - когда-то это значило начало игры в подмигивание. Но смотрящие на него очи заволокло туманом, и они никак на это не отреагировали. В задумчивости переступив с ноги на ногу, Эдвард случайно задел кем-то оставленную у лавки пустую бутылку. Повалившись на бок, она принялась неторопливо катиться по дождевому уклону. Этот до боли знакомый звук. Где же он его слышал? Наконец бутылка ударилась о бордюр и замерла, лёгкие быстрые шаги растворились за поворотом аллеи. Снова воцарилась тишина, изредка разбавляемая призывным стрёкотом насекомых и рвущимися криками птиц.
---
Не стоит воспринимать эту правдивую историю лишь буквально. Всех нас порой с кем-то связывает наш собственный синий доберман, разве что он из рода "Чувства", семейства "Жизнь", отряда "Прекрасное". Он появляется ни возьмись откуда, незаметно, совсем как раннее летнее солнце, а когда мы наконец его замечаем, открыв глаза, яркое тёплое светило уже высоко. Оно торопливо стремится к зениту, тому времени, когда тени (недовольство, обида, горечь) едва ли приметны. Мы счастливы: нас согревает солнце, которое, кажется, доступно только человеку. Солнце чувств. У самых везучих оно так и парит в зените до самого заката жизни. Но обычно случается драма, жестокая и кровавая по своей сути. Синее светило с острой болью отрывается от своей вершины и, разрывая на куски наши сердца, впредь неумолимо падает к горизонту. Чем больший путь проходит оно, тем более длинные тени рисуются в нашей душе. И, если мы избегаем беспамятства, невыносимо-горькое солнце чувств продолжает изредка согревать нас, пока наконец его закат не сольётся с нашим последним закатом в прощальном блеске.
14-19-7-18