Трагикомедия( фрагменты)
Валентин Иванович Супрожайкин пришёл с букетом цветов и тортом после работы к своей коллеге по работе Асмахет Вере Игнатьевне. Семь часов вечера. Муж Веры Игнатьевны смотрел по телевизору футбол. Он был старше своей молодой супруги на двадцать лет. Ему уже полсотни лет стукнуло, жене тридцать. Вера Игнатьевна сильно удивилась визиту партнёра по работе. Дело в том, что вчера отмечали её день рождения. Юбилей как- никак, и тридцать лет- возраст, заставляющий женщину задуматься, переосмыслить прожитые годы. Среди коллег по работе он тоже вчера был, поздравлял Веру, поцеловал в обе щёки и подарил ей салатницу, и пластмассовую коробку для сливочного масла. Обещал прибить в кухне шкаф, который провисал, и мог рухнуть на пол.
И вот он пожаловал опять. Вера Игнатьевна спросила удивлённо Супражайкина:
- какой повод, Валентин? Зачем торт и цветы?
- нет повода, Вера, день моего рождения только через два дня. Неужели вы не видите, что я подбиваю к вам клинья. И все эти прибамбасы, чтобы растопить ваше сердце.
- какия такия клинья, - спросил жену муж египтянин Фарух Асмахет, выходя из комнаты в прихожую, жуя при этом банан.
- я пришёл починить полки, прибить молотком шкаф в кухне, у вас кухонный шкаф того и гляди – рухнет на пол. Вы Фарух Искандерович можете обратно идти в комнату. А мы займемся хозяйственным вопросом. Асмахет вдруг так разволновался, что кусок банана он выплюнул на коврик в прихожей. Он вспомнил, что этого товарища по работе его жены он видел вчера, и он себе много чего позволял. То целовал его супругу в щёки, то тискал в объятиях. Чувство острой ревности захлестнуло немолодого египтянина.
- слюшай, коллега по работе моей жены, ты шёл бы отсюда. Я как- нибудь сам займусь ремонтом в кухне. Обиженный Супружайкин вышел во двор, унося с собой цветы и торт.
Ему навстречу шёл камердинер театра кукол, некто Швырин Альфред Янович.
- я в детстве был большим шалуном, в юности юнкером, сейчас дослужился до камердинера. Мне семьдесят пять годков, а голова светлая, как у юноши в пятнадцать.
- вам чего от меня надо?- спросил недовольным тоном плотник Супружайкин, находившийся в подавленном состоянии. На душе у него скребли кошки. Он хотел забыться. Он хотел праздника и бобов в толчёном виде, как в детстве.
- мне семьдесят пять годков!
- слышал! Старик у тебя трёшник есть? надо выпить мне стопарик, продаются в магазине
« Магнит» стаканчики по сто грамм водки там, трёх рублей не хватает.
- вот вам три рубля, но только дослушайте мой рассказ,- и пожилой дедушка продолжил:
- мне семьдесят пять годков!
- дальше что?
- а я до сих пор ни одного романа не написал! Из меня мог получиться граф Толстой!
- но не получился, так?
- получился, в том и дело. Мои рукописи пылятся в сарае. Но они все незавершенные, потому что финалы у меня никак не идут.
- а от меня, что ты хочешь, человек, умудренный жизненным опытом?
- чтобы вы придумали концовку. Я могу взять вас в соавторы.
- очень для меня большая честь, но у меня своих забот хватает, и некогда пописывать романы. Ищите себе другого соавтора.
- а вот ведь прикипело, у меня должно срастись всё, если за дело возьмётся такой энергичный человек как вы. Я верю в вас, товарищ Быбриков.
- я не Быбриков, я Супружайкин. Ошибочка вышла.
- да вы что, неужели я вправду допустил такой непростительный промах. И откуда же я взял этого Быбрикова, дай бог памяти вспомнить. Да, был у нас вопиющий случай на местном, областном телевидении. Этот товарищ Быбриков или Бабарыкин вышел под новый год говорить о погоде на следующий день по области, а у самого язык заплетается. Вот насмешил всех. Уже отметил он на работе наступление нового года. Его бедного потом уволили. Могли бы и простить.
- и на старуху бывает проруха. Супружайкин снисходительно похлопал по спине старика, и вдруг ощутил там какой- то брикет. Он с удивлением спросил дедка:
- что это у тебя там? Баксы или деревянные?
-мой гонорар, ха – ха - ха.
- в какой валюте?
- мне семьдесят пять лет!
- ты что, дедушка с добрым лицом, из ума выжил?
- там вырезки из газет, собирал много лет. Там про меня статьи.
Вон видишь, мой термос вишневого цвета в моих руках. Так там двойное дно имеется, а на дне камешки спрятаны от постороннего взгляда.
- драгоценные камешки то? Первого класса или так себе?
- что ты, камни, которые вырезали из почек. Я уникум по их величине. В газете об этом писали. А знаешь, что сказал мне профессор, который оперировал меня?
- иди дед, ты мне порядком надоел, разочаровал ты меня, дал ложные надежды. Я тебе этого простить не могу.
- а я и пойду с вашего позволения, потому что вы мне тоже надоели хуже горькой редьки.
Супружайкин не придал особого значение разговору со старичком, а зря, как потом оказалось. Он шёл думая о своём. Навстречу шёл тот самый старик, который недавно вдалбливал Валентину Ивановичу, что ему семьдесят пять лет. Как это так оказалось, ведь он остался позади и шёл в сторону, противоположную от Супружайкина. Но старик прошёл мимо и ничего не сказал. Видимо это был не тот, но чем - то очень похож на того.
- чего только в жизни не бывает - философски подытожил Валентин Иванович, заходя в парикмахерскую, чтобы побриться, постричься. Очереди не было никакой, кроме одного клиента, который сидел в кресле. Его долго одеколонили, побрызгав из флакона, нажимая на резиновую грушу. И парикмахерша сказала, что с него двести рублей. Клиента такая цена не устроила, он даже сильно разгневался, раскричался:
- барышня, позвольте, но почему так дорого? Убрали три волоска, подравняли височки и вдруг нате вам двести рублей. Помилуйте мадмуазель, за какие такие услуги? Он повернулся лицом к Супружайкину и тот обомлел весь аж. Он узнал в человеке недовольного высокой платой за стрижку того самого старичка, Альфреда Яновича которому не много не мало, а семьдесят пять годочков.
- Вера Игнатьевна! – я узнал вас, ваша походка, ваш голос, я встретил вас, и всё былое заговорило во мне! Супужайкин вздрогнул, услышав имя своей возлюбленной. Он посмотрел в ту сторону, куда был обращён взгляд старичка. И вздохнул с облегчением, увидев пожилую мадам. Но что-то в ней было такое, что его насторожило, заставило напрячь свои мозговые извилины. Присмотревшись повнимательнее, он сумел распознать в этой старушке Веру Игнатьевну, загримированную под пожилую даму. Но зачем? Этот вопрос мучил Валентина Ивановича, и он, не выдержав мучительных сомнений, подошёл к этой даме и попытался сорвать с неё седой парик, но та стала голосить так надрывно, что внутри у Супружайкина всё оборвалось, и похолодело. Неужели он ошибся и причинил физические страдания этой старухе. Он ошибся, приняв её за Веру Игнатьевну. Кто она такая? Этот вопрос его мучил настолько, что он напрямую без обиняков спросил :
- вы Вера Игнатьевна Асмахет? Тогда к чему этот маскарад: седой парик, румяны, старческая кожа на лице. И эти морщины, КОТОРЫЕ ПОРТЯТ ВАШЕ МИЛОЕ ЛИЧИКО.
- хам вы господин! Я Вера Игнатьевна Тарасюк! Тарасюк я, а не какая там Асмапед или Ахамет. Я встретила моего бывшего мужа, с которым мы не виделись сорок лет.
Сорок лет, сорок лет,- она вдруг запела песню на мелодию пять минут, пять минут. Растроганный старичок сказал ей, что у него есть для неё сюрприз. Большая картонная коробка, а в ней настоящее сокровище. И тут с пожилым мужчиной случился сердечный приступ, он побелел как полотно и повалился на пол. Вера Тарасюк пыталась как - то чем-то помочь, совала таблетку валидола, но та выпала изо рта. Приехавшая скорая помощь констатировала смерть пациента. Доктор скорой помощи фельдшер Гиммельфарб убил Веру Игнатьевну своим ответом:
- Ах, если бы вы ему дали нитроглицерин, он был бы жив. Валидол слишком слаб при сердечных приступах. Она с посеревшим лицом стала искать паспорт пожилого человека.
В карманах пиджака его там не оказалось, зато она нашла в них завещание на имя Изольды Артамоновны Шкипер. Паспорт нашёлся в кармане брюк. В законном браке её бывший муж с этой дамой не состоял. Кто же она такая? Этот вопрос мучил Веру Тарасюк, и она сказала фельдшеру скорой помощи, что у неё нет больше сил, видеть его физиономию и что пора тому убраться, раз причина смерти уже ясна - обширный инфаркт. Но фельдшер Гиммельфарб выразил сомнение, что это и есть причина смерти.
- на основании огромной трещины на затылке, я делаю вывод, пожилой человек получил черепно-мозговую травму, приведшую к летальному исходу. Где и при каких обстоятельствах он её получил? Я задаю этот вопрос вам женщина. Тарасюк заверила того, что травмы Швырин никакой не получал, мирно с нею разговаривал, и вдруг такой внезапный конец.
- вот вы говорили, что он упал на пол, ударился головой об него, но рана- то у него на затылке рваная, его огрели острым предметом или он ударился при падении об острый угол.
- как бы ни соврать, сейчас припомню. Нет, ничего такого мне не вспоминается. Я Вера Игнатьевна Тарасюк, в девичестве Шкипер.
- А Изольда Артамоновна вам кем доводится? Вопрос, заставивший Тарасюк задрожать от страха. Её стала бить мелкая противная предательская дрожь.
- здорово я тебя прижал…курва!!! - заговорил, поднявшись с пола, оживший покойник Швырин. Он достал расчёску и причесал свои три волосинки, сказав только одну фразу:
- а волосы - то у меня жидковаты. Тарасюк была покорена его убийственной самокритичностью. Потом у него вдруг поднялось настроение, и он запел: не кочегары, мы не плотники, а мы монтажники высотники. Тарасюк спонтанно призналась тому в любви, и то, что готова отдаться ему прямо хоть сейчас. Настолько он очаровал её своей непосредственностью.
- Как это вы воскресли после рваной раны на голове, не совместимой для жизни?
Шмырин посмеялся над искренним удивлением женщины:
- да это темно- бордовая пастила, лежащая на полу, прилипла к затылку после моего падения. У меня давление сильно упало, вот я и хлопнулся в обморок.
- тогда я должна сказать вам ещё кое- что, - в голосе Тарасюк показалось искреннее раскаяние - меня недавно в гневе бывший муж назвал меня курвой, а все потому, что я не соблюдала супружеской верности. Он прав, и я готова признать этот факт. А знаете, почему я изменила ему? Он не подавал мне на завтрак мой любимый мармелад. Несмотря на все мои увещевания, ему не было стыдно за столь неблаговидный поступок. Тогда я тайком поглощала мармелад назло ему, крадя его из буфета. Однажды он застукал меня за этим занятием, когда я наедалась мармелада до отвала, и его кусочки недоеденные валялись в разных местах. Это были неопровержимые улики моего беспардонного поедания мармелада, который мой бывший муж категорически запрещал, мне есть. Мол, только вот ему и не хватало ухаживать за мной, когда я стану инвалидом, заболев диабетом.
Глава вторая.
Альфред Янович, дурачась, тыкал пальцем в зеркало и при этом, давясь смехом, говорил:
- а кто это на меня смотрит, что это за мордуленция такая, что это за мордень? А раскормленный то я какой, надо тебе дружочек худеть. Надо Альфредик, надо.
И вдруг дверца шифоньера заскрипела, стала медленно открываться и показалась бандитская рожа типичного уголовного элемента. Высокий под два метра роста, с маленькими усиками человек приближался, молча к Альфреду Яновичу. Тот оцепенел от ужаса, неотрывно смотря в зеркало. Визгливым противным голосом Швырин спросил:
- чего надо? Высоченный дылда только усмехнулся, видя неприкрытый страх, с которым на него взирал хозяин квартиры. Дылда сделал замечание Альфреду Яновичу:
- ты хоть бы повернулся ко мне передом. А то стоишь задницей, негостеприимно как-то.
- а мне и так хорошо, не желаю я поворачиваться к таким уголовникам лицом.
- Я профессор, в пятом поколении научный сотрудник. А ты меня в уголовники записал.
- а что ты тогда делаешь в моём шифоньере? Я тебя к себе не приглашал, и знать не знаю.
- меня пленил запах нафталина, доносившийся из вашего шифоньера, этот запах детства разбередил мне душу. И вот, чтобы как-то продлить свои детские воспоминания, я и забрался в ваш шифоньер.
- допустим, что оно всё так, как вы мне тут распинаетесь, допустим. Но откуда вам известно, что для сохранения швейных изделий я применяю в своём платяном шкафу нафталин, вот откуда вам это известно?
- Этот запах пахнул на меня через открытое окно вашей квартиры на первом этаже. Через окно я и забрался, чтобы предаться забытым детским воспоминаниям.
- что ты мне тут лапшу на уши вешаешь? детство он, видите ли, вспомнил золотое. И тут глядя в зеркало, Альфред Янович осёкся, потому что увидел, как дылда достал пистолет и неторопливо стал накручивать на него глушитель, что бы потом произвести бесшумный выстрел по нему, Швырину. Такое развитие событий не устраивало гримёра, и он, сорвав зеркало со стены, и повернувшись на 180 градусов, звезданул зеркалом по лицу дылды с усиками. Добраться до темечка Альфред Янович никак не мог, ввиду высокого роста киллера, который возмутился искренним образом таким вот к его персоне обращением:
- ты что мне сделал, негодяй! испортил весь мой фасад, внешний вид изуродовал.
- а вот незачем незнакомым мне людям шастать по моим шифоньерам. Получил ты сполна то, что заслужил.
- я согласен с вами полностью, так мне и надо.
- а вы кем засланный казачок?
- что вы, что вы, я действую от себя, надо мной нет никаких руководителей.
Альфред Янович поправился от чрезмерного потребления булочек со сладкой начинкой.
- булочки, булочки светлого мая привет,- пел на мотив песни «ландыши» Швырин, доставая свежевыпеченные булочки из духовки, и расшвыривал их зачем-то по кухне.
В дверь позвонили, потом ещё раз более настойчиво. Потом стали тарабанить в неё самым беспардонным образом. Швырин нехотя подошёл к входной двери, заглядывая в глазок.
Он увидел соседку по лестничной клетке Алевтину Ивановну, даму полную и дородную, в сто двадцать килограммов живого весу. Она услышала аромат свежевыпеченных булочек, и пришла на угощение. Она объедала соседа самым что ни наесть бессовестным образом, оставляя в тарелке одну, реже две булочки. Швырин непроизвольно стал издавать звуки неприятия при виде Алевтины Ивановны. А кому понравится, когда гости объедают хозяина на девяносто процентов. Алевтина Ивановна была толстокожей и не понимала таких тонкостей, что ей здесь вовсе не рады. Она изображала на лице восторженную радость, и стала от нетерпения стучать в дверь, желая поскорее вкусить сладкие булочки:
- открывай дверь сосед, от меня не спрячешься. Я чувствую запах булочек с абрикосовой начинкой. И сосед открыл дверь с кислым выражением лица. А что ему оставалось делать.
- а вот и я! и Алевтина Ивановна вломившись на порог, оттеснила хозяина в сторону, и направилась на кухню, где увидела разбросанные булочки по полу.
- боже ты мой!- вскричала она,- ну, что за варварство бросать булочки на пол. Зачем же!
Красивая резьба на болтике привлекла внимание Алевтины Ивановны. Она стала просить своего визави продать ей шуруп за любые деньги. Альфред Янович предложил триста долларов. В ответ Алевтина Ивановна назвала его куркулём, шкуродёром и огалтелым спекулянтом. Тот, видя искреннее возмущение соседки, понял, что надо как-то выходить из положения и ничего другого не придумал, как то, что он якобы пошутил, поскольку она предлагала любые деньги. Алевтина Ивановна ещё больше возмутилась:
- а ты и рад обирать бедную, беззащитную женщину. Рассерженная Алевтина Ивановна проследовала с третьего этажа на второй, чтобы посудачить с Глафирой Акулиничной о житье – бытье, но при этом мысли её были заняты неудачной шуткой Альфреда Яновича. И надо было такому случиться, что споткнувшись о ступеньку, полетела вниз, свернув себе шею. Она даже позвать на помощь никого не могла, потому что вот уже как минуту пребывала в бессознательном состоянии.. Глафира Акулинична в этот момент находилась на пороге своей квартиры и услыхала страшный грохот. Она выглянула на лестничную площадку, открыв входную дверь и стала клясть последними словами свою близкую подружку, вместо того чтобы оказать ей первую помощь, прежде чем вызвать скорую:
- грохот на весь дом учинила подруженька, язви её. И молчит, не охает, знает кошка, чьё сало съела. С улицы зашёл Альфред Янович и поднялся на второй этаж. Увидев неподвижную Алевтину Ивановну, и поняв, что дело пахнет керосином, он смотрел на приоткрытую дверь Глафиры Акулиничны, откуда раздавались ругательства. У него мелькнула мысль, что это она, поссорившись с подругой, столкнула ту с лестницы. В результате чего та получила тяжелейшую травму, несовместимую с жизнью. Швырин стал журить Глафиру Акулиничну, и даже попрекнул её за бездействие, когда тут решают считанные минуты.
На работе своей Супружайкин звёзд с неба не хватал, впрочем, как и в учёбе тоже. Он был заурядной серой личностью. А таким всегда в жизни везёт, талантливым же и ярким всегда трудно приходится. Им завидуют и норовят сделать какую- нибудь пакость.
- Люда! Говорил вслух Супружайкин очень талантливой коллеге по работе Смиркиной.
- да Валентин Иванович, отвечала скромно Люда, и лёгкая, полувоздушная улыбка застывала на её лице, ожидая каких- то приятных перемен в жизни.
- сиди тихо как мышка и не высовывайся! – говорил Супружайкин и долго хохотал над своим остроумием, над тем, что так легко и запросто развёл Смиркину. Потом он развёл её на бабки. Это был уже не простой и безобидный розыгрыш, это была афера и подстава девушки под статью. Сам Валентин Иванович подлости не делал, и зла Людмиле Архиповне не желал, но промолчал, хоть и знал, чьих рук дело было. А подстроила всё Глафира Акулинична, любовница Супружайкина. Вот оно как всё выглядело на деле. В рабочий стол Смиркиной Глафира Акулинична подложила томик великого английского писателя Уильяма Теккерея, который так велик, что Конан Дойль по сравнению с ним мелкая сошка. Супружайкин как-то на работе попытался почитать этого суперписателя, и был страшно разочарован. Такой скукотени он в жизни своей никогда ещё не читал. И почему это эту посредственность так возвеличивают в чопорной Англии?
Алдьфред Янович бдел, не боясь перебдеть, лучше так, чем недобдеть. Он часто говорил об этом другу своему Шмыряеву, а тот сказал ему, что, мол, хватит об этом и точка.
- это режет мой утонченный вкус, Швырин. Мне это неприятно слышать. Некультурные словечки бьют по моей израненной душе. Альфред Янович в сомнениях посмотрел на наколки на руках своего товарища. Он не улавливал поэтичности его ранимой души.