Забытая поэма о Суворове

                «Пройдут безчисленны века,
                Явятся новые народы,
                И ты, пустынная река,
                Любимица самой природы,
                Подобно будешь возвещать
                О Ганнибале стран полнощных!
                О слава, слава – Россов мать,
                Творящая героев мощных!
                Укрась победу днесь сынов,
                Смерть сокрушающих тобою!
                Любимец смертных и богов!
                Гремит земля тебе хвалою!
                Суворов! Царств и хижин щит!
                Тебе, тебе, отец народов
                Хвала богатырей гремит
                И раздаётся гул по сводам
                Небес безоблачных, благих…
                Но вдруг земное умолкает:
                И вождь к Предвечному взывает
                Со гласом ратников своих…»

            (А. П. Степанов Отрывок из V части поэмы «Суворов» 1821 г.)

          В наш космический век все географические открытия уже точно совершены, и от зоркого ока электронных супертелескопов не ускользнёт даже самый малый островок в безбрежных земных океанах. Нам кажется, что и в литературном мире всё уже чётко определено: кто есть кто из авторов, по крайней мере, среди представителей предыдущих веков, а все значимые произведения получили уже свои оценки признанных литературных критиков. Но хорошо известно, что многие авторы пишут «в стол», сомневаясь, скромничая, и даже зачастую частично сжигая плоды своих творческих наработок. Их потомки, в свою очередь, через десятилетия случайно находят истрёпанные альбомы, выцветшие тетради, пожелтевшие, надорванные черновички,  и пытаются издать эти затерявшиеся труды. И вот, на свет появляются новые книги, в которых, возможно и засияют бриллиантами красивые мысли  переживающих авторов после признания со стороны некоторых читателей. И, глядишь, из небытия поднимаются исполинами несправедливо забытые художники слова, явившие свету свои от души написанные сочинения.  Да, в литературном мире всё немного по-другому, не помогут здесь современные технологии, а воля случая играет огромную роль. Ладно, через десятилетия, а если такие находки случаются через столетия? Вот это вообще становится крайне интересным и даже завораживающим! Тут уже не только филологи, но и историки начинают удивляться: не уж-то мы что-то пропустили? Не случайно Господь помогает нам открывать неизведанное. Не стоит удивляться! Просто, для каждого события предуготовано своё время…
          Работая над своей поэмой «Суворов. Мысли об Отечестве» в 2013-2014 годах, я был уверен, что кроме рождающегося произведения, ещё только поэма «Суворов» Константина Симонова, написанная в 1938 году, является  стихотворным «длинным метром», воспевающим славные подвиги нашего Великого героя. Но, оказалось, тогда я ошибался… Совершенно случайно, в мае этого года, просматривая необъятные пространства интернета по интересующим меня историческим темам, я наткнулся на короткое упоминание о ещё одной, третьей поэме о Суворове, написанной в начале XIX века и не ставшей широко известной. Когда я прочитал, кто является автором, то опять дрожь пробежала холодком по спине от неожиданного появления «случайных совпадений» этого мира. Александр Петрович Степанов (1781 – 1837). Начав изучать  жизненный путь этого замечательного человека, о котором подробнее расскажу чуть ниже, я был сильно заинтересован своим открытием – третьей, забытой поэмой, написанной ОЧЕВИДЦЕМ событий. Да-да! Восемнадцатилетний Александр Степанов в 1799 году в ходе итальянской военной кампании русской армии служил в штабе А. В. Суворова, и события того достославного похода легли в основу поэмы. Я с огромным воодушевлением принялся искать информацию дальше…
          Книга была издана в 1821 году в типографии Московского Университета, более нигде не переиздавалась. Сухая рецензия в одной из публикаций отмечала, что поэма А.П. Степанова – длинная и не очень успешная. Отложив свой поиск на некоторое время, я тем не менее принял решение: в скором будущем обязательно найти этот спрятавшийся от литературного мира памятник русской поэзии начала XIX века. В начале лета подвернулся случай: мой средний сын Сашка при нашей встрече показал мне читательский билет в Государственную библиотеку имени Ленина, и я предложил ему: «Сань, а хочешь книжицу одну интересную поискать? И мне поможешь, и тебе возможно будет интересно. Знаешь, кто написал? Твой тёзка, Александр Степанов». Сашка удивлённо воскликнул: «Да, ладно! Правда что ли?» Я ему поведал о своих поисковых планах, а он обещал заглянуть на днях в библиотеку. Но мне уже не терпелось! На следующий же день я заехал в Фундаментальную библиотеку МГУ. И что же вы думаете? Нашлась! Говорят: «Один экземпляр есть в отделе редких книг в старом здании Московского Университета на Моховой». Звоню туда по данному регистратурой номеру телефона. Приятный женский голос сообщает мне, что если я не имею отношения к МГУ, то получить доступ к книге не получится. Я рассказал своей собеседнице о поэмах, разделённых веками с авторами-однофамильцами, о Суворове, о том, что для меня это очень важно, и она, видимо, почувствовав мою решительность добиться своего и будучи доброжелательной, сразу же согласилась помочь. Оказалось, что в библиотеках есть какая-то общая база данных, по которой можно искать книги для читателей. «Та-а-ак, посмотрим, - начала она свой поиск, - странно, в Ленинке её нет. Ваша книга, стало быть, - действительно редкая. Сейчас ещё посмотрим в Историчке…, - после небольшой паузы вдруг моя собеседница оживилась. - Есть! Пишите номера кодов. Целых две книги. Звоните им, записывайтесь - возможно, вам повезёт. Жалко, конечно, что мы вас не увидим, - улыбнувшись, как мне показалось по голосу, ответила моя спасительница. – Но желаю вам удачи!» Вот такие, наши добрые девчонки: когда надо - и поговорят, и выручат. Мысленно пожелав всего самого хорошего своей помощнице, я поспешил в Государственную публичную историческую библиотеку России, расположенную на Старосадском переулке около метро Китай-город…
            Волнуясь от предстоящей встречи с книгой, изданной ещё во времена царствования императора Александра I, и оформив читательский билет, я ожидал в читальном зале выполнения своей заявки. Мне представлялось,  что это будет брошюрка на тридцать-сорок страниц, а мне вынесли достаточно толстую книгу. Вот она! Двести двадцать восемь страниц! «Ничего себе, поэма! Да вы, Александр Петрович, настоящий труженик!» - промелькнуло у меня в мыслях.  Обложка красного цвета. «СУВОРОВЪ», чуть ниже – «ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЕМА». Ещё чуть ниже – «АЛЕКСАНДРА СТЕПАНОВА», внизу - «МОСКВА 1821». Минут пять я перелистывал пожелтевшие листы книги с чувством удовлетворения от результатов своей поисковой работы и с ощущением появляющейся ответственности. Ну, сами подумайте: в моих руках - поэма о Суворове от участника итальянского похода русской армии и, одновременно, от тёзки моего сына! Не чудо ли? При чтении книги почти двухсотлетней давности меня сопровождала атмосфера таинственности, передо мной открывалась некая загадка, которую предстоит разгадать. Подумалось: «Вполне вероятно, что эта забытая поэма станет открытием для современных сувороведов и для большинства читателей, интересующихся историей России. Александр Петрович, очевидно, заказал в своё время небольшое количество экземпляров для печати, и его произведение так и осталось в тени для читателей, и как следствие, для учёного сообщества». Я попросил работников библиотеки сделать скан-копию книги, и в этот же день позвонил известному писателю и сувороведу Арсению Замостьянову, который оценил находку должным образом, вдохновившись от скорого знакомства с забытой поэмой, посвящённой нашему герою. Вместе с Арсением мы решили пройти путь по популяризации данной поэмы сообща, взяв на себя серьёзный пласт будущей редакторской работы.
           На мой взгляд, появление новой книги с забытой поэмой А. П. Степанова должно стать интересным событием для читателей, которые смогут почувствовать настроения юного воина, служившего в штабе Суворова в ходе италийского похода 1799 года. Автор был участником исторических сражений при Адде, Требии и Нови, ставших грандиозными победами русской армии, которые и воспел своей лирой А.П. Степанов. Но сначала немного о его жизненном пути.
           Александр Петрович Степанов родился 4 мая 1781 года в семье старинного дворянского рода Степановых в деревне Зеновке Серпейского (а с 1796 года – Мещовского) уезда Калужской губернии. С XVI века представители рода Степановых владели обширными поместьями на здешних землях. Его отец – Пётр Семёнович Степанов вышел в отставку премьер-майором, служил надворным советником и городничим в Козельске.  Мать – Пелагея Степановна Степанова (Кашталинская) занималась воспитанием сына и в течение всей жизни вела домашнее хозяйство. А.П. Степанов в своих воспоминаниях часто обращался к своим детским и юношеским годам. Имение Петра Семёновича представляло собой: богатый, просторный усадебный дом с разбитым около него английским садом, липовые и кленовые аллеи, на всём пространстве росло огромное количество цветов, любовь к которым Александр Петрович сохранил в себе на всю жизнь. Пётр Семёнович был очень заботливым и любящим отцом. Он приучал Александра к труду и православным добродетелям, в немалой степени лично занимаясь с наследником, уча его истории, географии, чтению, письму, математике, немецкому и французскому языкам, которыми сам он владел очень основательно. Александр Петрович всегда вспоминал отца добрым словом и с большой любовью. В 1791 году Пётр Семёнович умер, и был похоронен на территории Мещовского Георгиевского монастыря. После смерти отца в 1793 году Александр воспитывался в пансионе профессора Московского университета Б. Б. Шадена. «Словесность русская, история, статистика, натуральная история, богословие и рисование были моими любимыми занятиями. В математике я тянул проволоку»,- вспоминал об этом времени Александр Петрович. По ходатайству своего родного дяди М. Ф. Кашталинского Александр Степанов был зачислен сержантом в гвардейский Преображенский полк, а в 1797 году шестнадцатилетний гвардеец был переведён прапорщиком в Московский гренадёрский полк. В начале 1799 года его определяют в штаб фельдмаршала А. В. Суворова, под началом которого Степанов  участвовал в Итальянском и Швейцарском походах русской армии в 1799 году. Суворов был очень внимателен к юному Александру, ценя его владение пером, особенно в написании каких-либо малых стихотворных посланий, за что с лёгкой руки нашего полководца начинающий поэт получил прозвище «Маленький Демосфен». Надо сказать, что писать стихи юный Саша начал уже в десятилетнем возрасте, и эти творческие занятия были ему по душе.
           По возвращению в Россию в 1800 году бравый девятнадцатилетний герой, уже дважды награждённый за заслуги перед Отечеством: Орденом Святой Анны III степени (на шпагу) за битву при Нови и Командорским крестом Ордена Святого Иоанна Иерусалимского за переход через перевал Сен-Готард и бой у Чёртова моста, направляется служить в Старооскольский мушкетёрский полк адьютантом генерала Быкова, и здесь он встречает свою судьбу – Екатерину, пятнадцатилетнюю дочь своего командира. Молодые влюбляются друг в друга и тайно венчаются. Стоит упомянуть, что мать Александра была категорически против такого скорополительного решения сына. Только после женитьбы они получают благословение отца невесты. В 1801 году Степанов выходит в отставку в чине штабс-капитана, а с декабря 1802 года он поступает на службу в департамент юстиции в Москве, и через несколько лет в 1804 году получает титул коллежского асессора (VIII класс по Табели о рангах). Пелагея Степановна постепенно смягчается к сыну, но просит его переехать в Калугу. «Александр Петрович исполнил желание матери, получил место прокурора, купил в Калуге дом и зажил спокойно и весело. Пелагея Степановна простила сына, но до самой смерти оставалась холодна к невестке» (С. С. Трубачёв «Карикатурист Н. А. Степанов»). В 1805 году у Степановых рождается сын Пётр, а в 1807 – Николай. Семья живёт счастливо в приятных хлопотах по воспитанию ребятишек. В 1809 году Александр Петрович получает титул коллежского советника. 
           Не могут настоящие граждане России, искренне переживающие за родину, оставаться в стороне, когда их Отечество в опасности. Война 1812 года перевернула мирную жизнь многих русских семей с ног на голову. 29 августа 1812 года Александр Петрович оставляет прокурорскую должность, отправляет свою семью с маленькими детьми в Тамбовское имение своего дяди, а сам решает внести и свою посильную лепту в защиту родного калужского края от неприятелей. На главной квартире русской армии в Тарутине он встречает Михаила Андреевича Милорадовича, с которым был хорошо знаком ещё в бытность итальянского похода, но устроиться к нему адьютантом не получается. Степанов становится чиновником по особым получениям при сенаторе П. Н. Каверине, отвечая за снабжение и продовольствование армии, а после освобождения Калужской губернии от неприятелей - и за её восстановление после разорительного нашествия.   В 1814 году Александр Петрович поселяется вместе со своей семьёй в своём имении Ловать Жиздринского уезда. Он организует своеобразный пансион из детей друзей и родственников, главным образом для того, чтобы и его сыновья: Пётр и Николай тоже получали достойное образование и были под его приглядом. Юным воспитанникам преподавались: история, география, словесность, несколько европейских языков. Александр Петрович истово увлёкся садоводством, разбив красивый сад, теплицы и оранжерею, сажал цветы и редкие растения, за которыми с удовольствием ухаживал. Доходы семьи, к сожалению, были ограниченными, и денег хватало не на все проекты, рождающиеся в голове неутомимого землевладельца и садовода. Степанов возобновил занятия своим творческим хобби – стихосложением. 26 февраля 1816 года Александр Петрович был избран в действительные члены Вольного общества любителей российской словесности при Московском университете, а с 1817 года он становится членом общества «Калужские вечера». Нетрудно предположить, что именно в период с 1816 по 1820 годы он работает над своей поэмой «Суворов», которую, как мы помним, он издаёт в типографии Московского университета в 1821 году. Параллельно со всеми своими многочисленными занятиями и увлечениями, Степанов усердно занимается самообразованием, готовясь к экзаменам в Московский Университет, которые вскоре успешно сдаёт и получает право занимать высокие государственные должности. С 1822 года Степанов становится почётным членом Императорского общества испытателей природы и членом Московского общества сельского хозяйства, получает чин статского советника. Его карьера стремительно растёт в гору. Определив детей в Благородный пансион при Московском Университете, Степанов уезжает в Санкт-Петербург, чтобы по протекции будущего декабриста Г. С. Батенькова, князя Кочубея и графа Милорадовича принять новое назначение – пост губернатора во вновь образованную Енисейскую губернию. 
           С появлением Степанова на столь высоком посту жизнь в губернии забурлила. Надо сказать, что Александру Петровичу досталась обширная епархия – надо было крутиться от зари и до позднего вечера практически ежедневно. При содействии М. М. Сперанского Степанов подбирает кандидатуры в губернскую администрацию. 2 мая 1823 года в Красноярске открывается приказ общественного призрения. Вот, что пишет Степанов в своём обращении к местным меценатам: «Государю Императору угодно было озарить вниманием своим Город наш, возведя его в степень губернского… Приказ общественного призрения печется о просвещении умов и сердец, принимает сирот оставленных, доставляет излечение больным, успокаивает престарелых, даёт приют увечным и наконец исправляет преступные слабости людей. Спрашиваю, Граждане Красноярска, не есть ли это предмет, которым научает нас Закон Божий?...Везде можно молиться Богу, но вы строите храмы, чтобы в них молиться совокупно… Что бессилен сделать один, то может совершить множество. Воздвигните дома для убогих, для увечных, для страждущих болезнями, для наук, для сирот бедных, оставленных родителями! Воздвигните дома для ваших сограждан, для несчастных и слабых братий ваших… Все вспомоществования, которые угодно кому будет принести в жертву человеколюбия, должны быть отдаваемы в Градскую Думу, при внесении в список имён сих людей человеколюбивых…» Александр Петрович всегда в действии: то он ищет средства для приобретения пожарного инвентаря, то работает над новой планировкой Красноярска, то заставляет исправлять тротуары, то красить заборы, то едет на стекольный и винокуренный заводы, то встречается с пчеловодами, чтобы их поддержать. Украшением города становится городской сад, в который Александр Петрович не перестаёт вкладывать всю свою душу (на берегу Енисея был огорожен массив дикой тайги площадью 12,8 ГА). За девять лет губернаторства не было уголка в этом обширнейшем крае, куда бы не съездил этот деятельный и любознательный человек. Он считал, что губернатор должен быть на виду и встречаться с жителями губернии ежедневно. Особое трепетное отношение у него было к бедным людям и сиротам, в своих воспоминаниях Александр Петрович упоминал: «Никто, кроме меня не должен был подавать милостыню нищим, и я отдавал нередко все платья с себя детям дворовых людей». Или ещё: «Подати, а особливо налоги, собираемые с крестьян, исчезают, Бог знает где, и он – крестьянин – остаётся снова в недоимках беспрерывных». В конце 20-х годов XIX века в Енисейской губернии проживало около 50 тысяч государственных крестьян, а ещё 25 тысяч ссыльных. Во время губернатора Степанова в Красноярске появились: аптека, больница, к 1828 году уже четыре богадельни, типография, библиотека, шесть работных домов для ссыльных. В 1823 г. Александр Петрович становится инициатором создания учёного общества «Беседы о Енисейском крае». Помимо всего прочего, решительный губернатор, будучи человеком прогрессивных взглядов, открывает школы, хлебные магазины, казачье училище, выступает против обременения крестьян  разоряющими податями, преследует по мере своих возможностей ростовщичество и злоупотребления местных чиновников. Естественно, что в России, в противовес таким ярким натурам, всегда находятся люди завистливые, злобные, ставящие палки в колёса любым  смелым начинаниям. Степанов их не боялся, он честно делал дело, которое ему вверило руководство страны – Император Николай I, а значит в своей миссии Степанов непременно чувствовал и Божий промысел. В 1824 году он пишет своё «Наставление» к малым народностям, в котором читаем: «Там только бывает добро и спокойствие, где есть хороший порядок. Когда человек дурного и развратного поведения, тогда он всегда беспокоен и несчастлив». По воспоминаниям очевидцев в расцвете своих лет Степанов выглядел следующим образом: брюнет с курчавыми волосами, роста немногим выше среднего, крепкого телосложения, с быстрой походкой, орлиным взглядом и особенностью разговаривать громко, но всегда с почтением и вниманием. В 1825 г. деятельный губернатор награждается титулом действительного статского советника.  Александр Петрович всегда гордился, говоря: «Не губерния существует для меня, а я – для губернии». Степанов собирает вокруг себя инициативных литераторов Енисейской губернии, в этом ему помогает сын Николай, который готовит издания сатирического журнала «Минусинский раскрыватель». Стихотворение Степанова «Я лечу под парусами» было переложено на ноты А. П. Поповым, и эту песню принято считать началом истории красноярской светской песни. А. П. Степанов принимает личное участие в судьбе декабристов, которых этапировали через Красноярск к местам каторжных работ в конце 1826 и начале 1827 годов. Со многими он встречается и подолгу разговаривает… Норвежский профессор астрономии Христофор Ганстен, посетив Красноярск в январе 1829 года, описал Александра Петровича следующим образом: «Человек весёлый, любезный, окружён в своём кабинете различными предметами искусства и естественной истории, минералами, чучелами птиц и животных, относящихся к его губернии. Мы получили приглашение на обед. Его рабочий кабинет вклчал коллекцию минералов, а в шкафах и на стенах помещались гравюры, портреты северных племён, виды, книги и самые редкие древности. У него была мастерская обработки камней, где нам отшлифовали два ящика из агата для наших магнитных стрелок, чего мы не могли сделать даже в Христиании (Осло)… Этот человек с высокоразвитым вкусом показал нам план переустройства Красноярска с широкими улицами, общественными учреждениями, садами. По проекту это будет самый красивый город Сибири, природа и искусство будут способствовать этому великолепию...».  Однако, в 1831 году Александр Петрович был смещён с должности губернатора по доносу без права занятия высоких постов, возможно, за близкие связи с декабристами и человеческое к ним отношение или из-за недопонимания с некоторыми влиятельными людьми в Санкт-Петербурге.
          Оказавшись без средств, Александр Петрович с 1831 живёт в имении своей матери, умершей в 1826 году, в селе Троицком Калужской губернии. Здесь он целиком и полностью отдаётся своим творческим занятиям: пишет множество стихотворений, начинает романы «Тайна», «Постоялый двор», «Описание Енисейской губернии». В 1834 году Степанов уезжает в Петербург для издания романа «Постоялый двор» в альманахе Сенковского «Библиотека для чтения». Роман выходит под названием «Записки покойного Горяинова, изданные другом его Н. П. Маловым». Публикация романа вызвала разгромный отзыв В. Г. Белинского. Позднее П. А. Плетнёв и Д. И. Писарев отметили достоинства этого романа в «реалистичности в описании быта и нравов», а А. В. Дружинин назвал его «замечательным произведением, давшим живую картину русской жизни». А. С. Пушкин, сопроводив книгу своим автографом, отправил роман в Сибирь братьям Муравьёвым. А. Горшман писал, что «книгой этой зачитывались, и характерно, что она была в библиотеках А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, В. А. Жуковского и у известных библиографов – Д. С.Полторацкого и С. А.Соболевского – близких друзей Пушкина». Труд «Описание Енисейской губернии» для многих россиян стал «открытием Сибири». Рецензент журнала Министерства народного просвещения писал, что Степанов «осветил доселе для нас тёмный угол». Александр Петрович в этой работе проявил себя подлинным энциклопедистом, с глубоким знанием географии подначальной ему территории, народностей и их особенностей и культуры. За описание Енисейской губернии в 1835 году труд получил Демидовскую премию 2500 рублей по  разделу «Статистика». Александру Петровичу были возмещены все расходы на издание книги и назначено пожизненное жалование по Министерству юстиции. Император Николай I за эту книгу подарил Степанову бриллиантовый перстень.
          В декабре 1835 года Александр Петрович был назначен на должность гражданского губернатора Саратовской губернии, куда прибывает один, так как его супруга Екатерина Федосеевна незадолго до этого скончалась. Один из жандармских офицеров в Саратовской губернии вспоминал о Степанове следующее: «Толстяк, вдовец, лет под шестьдесят, человек умный, приятный, но не губернатор». Возможно из-за излишней мягкости, романтичности и доброты местный жандарм не причислил сердобольного Александра Петровича к натурам, способным управлять целой губернией… Но факт остаётся фактом: в Саратовской губернии Степанов прослужил всего один год и три месяца. 27 марта 1837 года наш герой был причислен к Министерству внутренних дел с назначением членом совета при статистическом комитете, но вскоре серьёзно заболев, он умер от воспаления печени 25 ноября 1837 года, и был похоронен в своём родовом имении Троицком Мещерского уезда Калужской губернии.
          Александр Петрович Степанов прошёл сложный, но яркий путь, во многом проявив себя настоящим «пахарем». Мы видим перед собой очень деятельного и целеустремлённого православного человека, готового отдавать всего себя близким людям, своим подчинённым, своей Родине. Очевидно и то, что не сколотив себе лично значительного состояния, будучи губернатором в двух губерниях, Степанов не воровал, а старался улучшать вокруг себя всё, что было в его силах, честно служа Отечеству. К месту было бы вспомнить одно четверостишье, написанное им ещё в бытность службы в Енисейской губернии:
                Злые люди пусть смеются,
                Клевета готовит яд,
                Пусть заслуги остаются
                Без вниманья и наград.
Однако, нельзя сказать, что судьба совсем его не наградила. Кроме упомянутых выше наград, полученных в молодости за альпийский поход 1799 года, Степанов был награждён ещё тремя орденами: Орденом Святой Анны II степени, Орденом Святого Владимира IV степени и Орденом Святого Станислава I степени за полезные труды по устройству Енисейской губернии. Дети Степанова стали известными и уважаемыми в России людьми: Пётр (1805-1891) - русским генералом от инфантерии, военным писателем,  комендантом Царского Села, а Николай (1807 – 1877) - известным художником-карикатуристом. Внук Александра Петровича - Михаил Петрович Степанов (1853 – 1917) пошёл по стопам своего отца, тоже дослужившись до генерала и став героем русско-турецкой войны. А самое главное, Александр Петрович оставил после себя богатое литературное наследие, в списке которого - несправедливо забытая поэма «Суворов», и память о своей динамичной административно-хозяйственной деятельности в Енисейской губернии, за что красноярцы 7 декабря 2016 года установили памятник Александру Петровичу Степанову, на котором их первый губернатор размашисто ступает по земле красноярской, и его решительный взгляд устремлён вперёд – в будущее…
                20 июля 2018 г.

(материал для будущей статьи в ежемесячном журнале «День и ночь» (г. Красноярск), которая, по планам, будет опубликована в соавторстве с Арсением Замостьяновым, с учётом добавления новых материалов и подробной рецензии на поэму А. П. Степанова «Суворов»).

СУВОРОВ
ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭМА
(ПЕСНИ I - IV с сокращениями)

ПЕСНЬ I

"Мальвина! лиру мне подай!
Я пел на ней любовь, блаженство;
Тебя, природы совершенство,
Героя петь хочу. Внимай! —
А ты, всесильно вдохновенье!
Поведай песни днесь моей
Италии освобожденье!

Суворов! Вождь богатырей!
Poccии гордость! диво света!
Любимый сын небес благих!
Великий в действиях своих,
Среди орлиного полета,
При свете мудрой простоты,
Суворов! где твой меч? где ты?
Давно ли чуждыя державы
Своим Царям порабощал?
Давно ль народ тебя встречал,
Покрытого деяньем славы?
А ныне ... старец удален
От света и лица Царева,
И жить во мраке осужден.
Так некогда под игом гнева
Всемощного отца богов,
C Олимпа боги нисходили.
Герой, когда разил врагов,
Ему предвечны силы были,
Всегда надеждою, щитом;
Смиренный к ним прибегнул ныне,
Да будет твердость и в пустыне
Ему обычным торжеством;
Да слава не дерзнет земная
В нем кротость сердца победить;
Да он, венцы досель стяжая,
Спокоен в мраке может быть.
Как бог войны он в бранном пламе;
Махнет мечем — враги во прах;
Но ангел кротости во храме,
Душа его на небесах.
Он молится ... Перун сверкает.
Крылатый дух его несет,
К стопам Героя повергает
И удивленному речет:
«Тебе вручает Павел громы,
Не вновь державы покорять;
Но Царства, к бедствиям влекомы,
Во имя Вышнего спасать!»
Родился в миp Гигант стоглавый,
На Сенских берегах возстал,
Взглянул — престол Бурбонов пал;
Ступил — и след его кровавый
Подобно пламени горит
Чрез волны моря до Каира;
И образ сокрушенный мира
Со трепетом Европа зрит,

Савоя, Бельгия и Ницца,
Неаполь, Пиемонт, Милан,
Батавских областей столица,
Столица Генуэзских стран,
Из чаши зверства иль коварства
Яд медленный кончины пьют,
И, истощая ключ богатства,
Народны силы отдают.
Глава Германского народа
Возносит к Павлу свой глагол:
«О ты, которому полсвода
Земного шара есть престол,
Имея свыше власть и силу,
Защитник доблестный Царей.
Уже ли слабу и унылу
Европу благостью своей
Не осенишь от бед и злобы?
Тебя тьмы жертв ея зовут!
Ты зришь отверстые их гробы!
Кровавы тени вопиют,
На небо руки простирая:
Месть! месть! — Да будет месть врагам,
И, гидру вольности карая,
Спасенье Царствам и Царям!
Но подвиг совершить толикий
Потребен ныне вождь великий,
Начать и кончить славно брань,
Собрать тебе достойну дань,
Дань за спокойство, за спасенье,
Хвалу, любовь и удивленье,
Суворов может лишь один».

«Едва c полночными полками
Предстанет сей бессмертья сын,
Близь Эридана, пред врагами,
Престол незыблем будет мой
И враг отклонит алчны взоры.
Тогда да водворим покой
В страны, где царствуют раздоры,
Народы разрешим oт уз,
Поставим их Царей над ними.
Венцем и предками своими
Клянусь хранить я сей союз! —
Я стонам жертв кровавых внемлю,
Рек Павел, клятвы не приемлю;
Слова Царя суть глас небес.
Да шествует мой Геркулес,
Оставя мрачную пустыню,
К спасению попранных Царств,
Стирает гордый рог коварств
И разсыпает благостыню!
Народ мой! облекись в любовь;
Не нужно мне завоеваний,
Пролей для избавленья кровь,
Исторгни миp сей от страданий» —
И воинство простерло ход.
Осенни ветры в след завыли,
Туманы холмы обложили.
Казалось, что небесный свод
С слезами провождал дружины,
Которые под ним взросли
И в чуждые отсель долины
На жертву жизнь свою несли.
О Вождь! се слава пред тобою,
И дружба мощного Царя.
Он рек: «вещай Герою,
Да личная умолкнет пря;
Его Европа умоляет,
Да грозный меч свой извлечет;
А Царь ему свой гром дает
И честь c надеждой доверяет».

«Велик наш Бог! и Царь велик!
Воззвал Герой, Он Божий лик! —
Он злобу сокрушить лукаву!
Он свет! Он благотворный дождь!
Благословися мечь на славу!» —

И громоносный чудный Вождь
Является к его престолу,
Смиренный свой оставя кров.
Повергшись пред Монархом долу,
Взывает ко Творцу миров,
Да Росский Царь от зол хранится!
Царь рек: — да небом оградится
Вождь посреди своих путей,
Приемляй меч спасать Царей!

И он парит непобедимый
Во след за воинством своим;
Парит к сынам отец любимый
И радость в дар приносит им.
Зима снегами устилала
Для воинов полночных путь,
Орлины крылья опушала
И в искрах сыпалась на грудь;

Но в зелень облеклась дубрава, 
Срывает льдисты цепи Драва,
Журчат c брегов ручьи в нее;
Весенни облака, свое
Владычество распространяя
Над высотами гор крутых,
Рассыпались в водах на них;
Кругом простерлась мгла седая;
Идет в молчаньи ратный строй …
Внезапно вихрями несомы
Трикратно пробежали громы,
Явился северный Герой.
К нему летят и слух, и взоры:
Хвала тебе, наш Вождь! отец!
И Драва, и Коринтски горы
Сей повторяют клик сердец.
Дождливым небесам открытый,
Он в шлеме легком и простом,
Плащом лазоревым обвитый,
Явился на коне гнедом.
Конь тихой иногда стопою,
Играя удилами, шел;
То вдруг башкирскою стрелою
В спокойной плавности летел.
Не поразительная важность
Видна в Суворове была;
В осанке силу и отважность
Ему природа не дала.
Румянцев лик являл Героя
В объятьях мира и сред боя,
Рожден был, мнится, для того,

Близь ЛаровЪ сохраняй своихЪ !*7
Чтоб все в нем славой поражало;
Но все величество его,
В очах Суворова сияло;
И то, что c важностью другой,
Прилично сану, производит,
Суворов делает игрой
И шуткой тысячи предводит.
Он мог великих образцом
Иметь и в жизни, и в деяньях;
Но неприступен в подражаньях,
Единствен вечно он во всем!
Летит — и в миг остановился:
«Где Фанагорцы? — восклицал, —
Я c ними супостпат сражал,
Я c ними воевать учился.
Там, вижу, старики в рядах;
На их груди висят медали,
Что им за труд, за бой, за кровь,
За верную к Христу любовь
По благости Царицы дали.
Они идут по старине,
Шагистей, тверже, веселее;
Товарищи, вперед! ко мне;
К солдату старому скоре!» —
И Фанагорцы c сединой,
На новый устремляясь бой,
Вождя колена обнимают,
В волненьи пламенных сердец;
Стопы слезами омывают,
И вoпиют к нему: отец!
«Отец наш» — повторили войски,
Веди скорей нас в грозну брань!»
Тогда подъяв дрожащу длань,
Махнул, как будто бы геройски
Одним ударом поразил
Главы иноплеменных сил,
И вдруг помчался c быстротою,
Как c другом опытным своим,
Богатыри во след за ним.
И горы под его стопою
Разгнули свод своих вершин,
Как ровный дол распространились,
Пространства сблизились долин;
Стихии, мнится, подчинились,
Облечься в красоту спешат:
Чтит солнца луч его уставы,
Поля Венеции горят,
Отверзлися врата для славы.

Не тяжкие торжеств законы
Толпу к приветствию влекут,
Свободно граждане Вероны
Герою в сретенье текут.
Там старец вопиет согбенный:
«Похитил враг ожесточенный
Мою надежду — двух сынов,
Включа в ряды своих полков.
Исхить, отец, из рук злодея!»
Там сирота, лишась всего,
Защиты, крова не имея,
3овет к отмщению его;
«Рази! рази, великий мститель!
На плахе умер мой родитель,
В болезнях мать оставя мне;
И гробом ей была темница!»
Там c малыми детьми вдовица, —
Прижались к матери оне:
Toт вкруг ее обвил руками,
Тот за плечьми, тот у грудей;

Взывала бедная c слезами:
«Среди цветущих сих полей
Спокойно мы c супругом жили;
Но Галлы хижину сожгли,
Его c собою повлекли,
Поля c пшеном опустошили.
Тебе вручил спаситель меч:
Птенцам дай пищу и покровы,
Спеши разрушить злые ковы,
От мук и смерти нас извлечь!»
И клик гремит среди эфира:
«Спасай! спасай нас, Ангел мира!»
Суворов слезы проливал,
Как пастырь, всех благословлял
И был надежда всем, отрада,
Он шествовал по стогнам града,
На колеснице восседя,
Влеком народною толпою
И полчище во след ведя.
Он зрел чад нежных пред собою:
Те огорченью своему
От жалоб извлекали сладость;
Другие ощущали радость
И пели гимны в честь ему;
И на него из рук прелестныx
Девицы сыпали цветы.
При криках радостных Суворов
В Эмилиев чертог взошел;
Но пышной роскоши уборов
Его взор строгий не терпел:
И зеркала, что там гордились
Издельем Веницейских рук,
Наметами шатров покрылись;
И брошенный соломы пук,
Кровать c искусною резьбою
И мягкость пуха заменил.
Покой был нужен лишь Герою;
Но в нем он неги не любил.

Долина к граду прилегала;
На ней Германцев стройна рать,
Готовая врагам предстать,
Вождя велений ожидала.
Там пеший протягаясь строй,
Одеждой белой облеченный,
Являлся снежною горой;
Но славою не окрыленный,
Без духа и желаний был.
Там красота Германских сил,
Отборный ряд бесстрашных зрелся;
Сверкали грозные штыки,
Косматый шлем его чернелся.
Там всадников стоят полки;
Дородством кони их богаты,
От полной груди бьют лучи;
На всадниках тяжелы латы,
Широкиe в руках мечи;
Безмолвну тишину хранили:
Казалось, конь и всадник были
Иссечены из горных скал.
Но верная Царей ограда,
Та рать, в которой дух пылал

Неустрашимый Унеада,
Являла на своем челе
Вид вместе храбрый и спокойный;
Была, храня порядок стройный,
Как вихрь прикованный к земле;
Под каждым Венгром конь вздымался
Но целый строй струной казался.
Германски воины числом
Россиян втрое превышали;
В порядке стоя боевом,
Они долину рассекали,
И, крылья распростря по ней,
Скрывались ими oт очей.
Как малые ручьи сверкая,
В большую реку воды льют:
Так Россы, славою cияя,
K соединению текут.
Под их стопой земля трясется,
Над ними облако несется
И тихий гром дробит вкруг них,
Сошлись — и твердою стеною,
Простерлися в рядах своих.
Здесь ветер тканью золотою
Шумит над всадником Донским;
А здесь дыханием своим
Лазурь и пурпур развевает
Над сталью сизою штыков.
Там видны славные дружины,
Чей гром уже разил врагов
В священны дни Екатерины;
Те страшны Севера сыны,
Чью мощь Варшава вспоминает,
Чье громко имя поражает
Умы поклонников Луны,

Вожди там зрятся пред рядами,
Как солнцы пред лицем миpoв;
Украшен Мелас сединами,
Глава союзных нам полков,
Свой одр болезни оставляя,
И жезл начальства восприяв
От рук победоносных Края,
Был враг и пиршеств, и забав,
Бесстрашен, медлен, осторожен;
Но зависть он в душе питал,
Личиной хитрой прикрывал
И был в своих приветах ложен.
Ему по сану подчинен
Вождь Край, но в мужестве c ним равный,
Уже у ног Веронских стен
Успел свершить сей подвиг славный,
Где первый сокрушил врагов,
Для тысячей отверз могилы,
Поколебал Шерера силы,
Отбросив мощно до брегов,
В которых Минчио струится;
В нем воин с царедворцем зрится.
Там Розенберг, всех Росских сил
Вождь главный, — мужество c искусством
И строгость с благородным чувством
Сей старец доблестный сдружил.

Там Дерфельден рукою время
Подобно снегу убелен;
Но лет ему не тяжко бремя,
На Севере в снегах рожден,
Он хладен в пламени сраженья
И крепок на пути трудов.
Швейковский, друг своих полков,
Любитель битв и просвещенья,
В дни юности своей обтек
Европу, и познаньем сильный,
Он браням посвятил свой век.
Там Милорадович, обильный
Искусством, благостью небес,
Как новый зрится Ахиллес.
Вещают, что его не смеет
Всех поражающая смерть
В боях с лица земного стерть;
Что он волшебный дар имеет
В двенадцати шагах держать
Ее в смиреньи пред собою.
Бессмертен Вождь — бессмертна рать!
С дружиной там передовою
Является потомок мне
Царей, которые владели
В Колхиде, в древней той стране,
Где славу дел Язона зрели,
Где грозны Ивера сыны
Татар и Сарацин смиряли,
Страшили Римския страны,
Удары Персов отражали
С седых вершин Кавказских гор,

Победоносец пылкий, страстный,
Багратион есть меч ужасный,
Разя врагов, творя отпор.
Не столь жестокий, к бою жадный,
Но более искусный, хладный
В начале битв и средь штыков
Младой, прелестный Горчаков,
Как Ангел неба светлокудрый,
Преопоясанный мечом, —
Вождь мужественный, кроткий, мудрый
И строгий на пути своем.
Но слышатся мне гулы грома; —
Не грозную ль внимаю прю?
Нет! нет! я на долине зрю
Богатыря, как вихрь несома.
Он молод, нежен и красив,
Он силен, величав и статен,
Во взоре грозном он приятен,
Как рыцарь добр, открыт, учтив;
Щитом прозрачным осененный,
Где герб Романовых сиял,
Он быть незнаемым мечтал;
Но в калчадане сокровенный,
Алмаз пребудет в век алмаз.
В порфире юноша рожденный!
Благословен да будет час,
В которой меч из рук пpиeмля
Великодушного отца,
Возмнил ты покорить сердца
На поле брани, честь объемля.
Я буду, буду тайну чтить
О имени твоем высоком,
Доколе возмогу хранить.
Лети, Романов! быстрым оком
Дела ты Россов созерцай
И тайну побеждать познай
От вдохновеннаго Героя.
Лежат моря среди покоя
И волны, коих алчна пасть
Недавно поглощала флоты,
Срывала твердых скал оплоты, —
Лежат, сретая вышню власть:
И бурны реки не струятся,
Листы древес не шевелятся,
Молчит воздушная страна;
Во всей природе тишина.
Но облак виден синеватый
И ухо что-то слышать мнит,
Как будто дух какой крылатый
Своими крыльями шумит.
Тень быстро по полям проходит,
Видна в молчаньи суета;
Томительная теплота
Приятный ужас производит,
Природа, мнится, будто ждет
Владыки своего веленья
И — в громах он его дает.
Так тишина, средь ополченья
Союзных воинств опочив,
Едва Суворова узрела,
Воспрянула и отлетела,
Поспешно взоры уклонив.

Дух брани в след ей улыбался;
Улыбка холмы потрясла.
Звучала сталь, лучи лила,
Рев ярый труб переливался
И гром тимпанов грохотал;
И гордый ряд знамен священных
Свои верхи поколебал:
Орлы Царей соединенных
Пред Вождем Северной страны
Благоговейно преклонились.

Не столь бы яростно носились
Эола бурные сыны,
Пески и водны зыби роя,
Как мчался быстрый конь Героя.
Суворов восседал на нем
Во всем величии своем:
Сиянья вкруг него стояли,
В богату броню был одет;
Оплечья и перо бросали
Великолепный радуг свет;
Усыпана была звездами,
Как Млечный путь, вся грудь его;
Но выше тления сего
Сиял он славными делами.
К Германским воинам предстал
И, протекая строй, взывал:
«Земля полна бывает слухом.
Слыхал ли, дети, кто из вас,
Как мы под Рымником, лишь духом,
С Немецкой ратью, в добрый час,
Полки неверных повалили;

Мы там Султана посрамили,
Теперь бунтовщиков стряхнем.
На плечи ветры! к месту каши!
Ура! в штыки! врагов побьем —
И знамена и пушки наши.
Убитый будет церкви сын;
Кто победит, сын будет славы.
По Боге Царь нам властелин.
Любя Царя, в душе мы правы,
Душей сильней цареубийц;
Но тот, кто пороха не любит,
Кто басурманских трусит лиц,
Того и c тыла смерть погубит.
Для труса будет страха два.
Бегите быстро чрез картечи,
Валитесь ко врагу на плечи,
Недолго думайте у рва. —
Солдаты! помните Верону!
Француз вас победить не мог.
Вы верны чести и закону:
К победе, дети! c нами Бог!»
И, обратясь поспешно к Краю,
Взывал, возвыся громкий глас:
«Ты Саксен-Кобургский у нас!
В тебе Германца уважаю —
Врагов ты гордых поразил
И показал мне путь к победе!»
Ура! ответ Германцев был,
Ура! в его гремело следе
И в Росских встретилось полках.

Круг войск сомкнулся на долине,
У всех любовь, восторг в глазах,
Все сблизились: он посредине;
И так своим богатырям
Дает великое ученье:
«О дети! мы пришли к странам,
Которым принесли спасенье.
Вам должно жителей любить,
Гостеприимства их по праву.
Солдату, что стяжает славу,
Разбойником не надо быть.
Бойницу или стан возьмите!
Пригоршнями тогда гребите
Богатства, что найдете там:
Добыча славы в пользу вам!
Солдат! дней брани не страшися;
Но богодельни ты беги,
Свое здоровье береги;
Ослабло — голодом лечися;
Больница смерти колыбель:
В день первый — мягкая постель,
B другой— к Французской нежной пище;
А в третий — тащит за собой
Ея приятель домовище.
Один там век кончает свой;
А десять смертный дух хлебают.
Средь стана меньше умирают,
Свежей, здоровей воздух в нем;
Здоровым — он едою служит;
Больным — целебным питиeм.
Солдат сам о себе не тужит:

Ему запас — запас врагов;
Ему одежда — их одежда.
Ему помошник в нуждах Бог
И в жизни вся его надежда.
Ученье свет, а глупость — тьма.
Работа мастера боится,
И плохо хлеб тогда родится,
Коль землю вспашут без ума.
Тремя невежами пустыми
Нельзя ученого купить.
Что Русским в трех? — с десятерыми
Ему лишь только что шутить.
Солдату должно справедливу,
В душе своей благочестиву,
Решиму, тверду, храбру быть.
В законе Божеском кто ходит,
Toт силу побеждать познал.
Молитесь! Бог к победам водит;
Он ваш во бранях Генерал».
«Да возгорится брань кровава!»
Воззвал он, наконец, вождям.
«Для вас венцы; а смерть врагам!
Какой восторг! победа! слава!» —
Победа — слава! гул гремел;
Он к стану Галлов пролетел:
Гул вождя — рати восклицанье;
Гул рати — есть ея деянье.

Великий! преклони свой слух;
Я падаю перед тобою;
Преосени меня собою
И подкрепи мой слабый дух.
Я пробегал c тобой долины
Спасенных Царств рукой твоей,
Взлетал на льдистые вершины,
Спускался в бездны средь кремней.
Во цвете юности прелестной,
Я изнурен трудами был;
Ты c кротостью воззрел небесной —
И силы духа воскресил!
Мне петь повелевал на лире
И слух свой преклонял к струнам.
Да возмогу я ныне в мире
Проникнуть песнью к небесам,
Явиться c бодростью пред светом
И быть в отеческой стране —
Твоих великих дел Поэтом!
Божественный! дай силу мне.

ПЕСНЬ II

Престола Росского подпоры,
Младые отрасли бояр!
О вы, чьи пламенные взоры
Изображают сердца жар,
Готового на жертвы сильны
Для чести родины своей;
Чьи груди твердостью обильны
Явили пред вселенной всей
Отпор удару всеразящу;
Чей смелый дух сретать готов
Всегда без страха смерть грозящу,
Отеческий оставя кров,
Семейной жизни утешенье,
Богатств и радостей собор,
Любви и неги наслажденье,
Россиянок стыдливый взор!
Друзья! собратья! сослуживцы!
Вы честь земле, вы cтpax врагам!
Вы меч имеете, счастливцы;
Открыто славы поле вам!
И вновь покажете вы свету —
Что может Росс во всякой час!
А я, могучие, для вас
Могу лишь петь. Внимай поэту
Воинский строй моих друзей!
Протекшие деянья славы
Воскреснут в памяти моей.

Суворов шел и сеял страх,
Грозил неволей буйной воле —
Гром в тучах средь небес! вихрь в поле!
Тифон всесильный на водах!

Уже со трепетом склонилась
Пред ним Бриксейска высота;
Отверзлись Бергамо врата
И рать его разпространилась
Без грозных сеч, упорных боев.
От По до гладкиx Комских вод.
Но Адда препинает ход
И разделяет двух Героев.

Суворов простирает длань,
И воды расступились Адды.
Ему в пареньи нет преграды,
Споручен рок, покорна брань.
Над Аддой башни возвышая,
Кассано, древний град стоит;
Во мхах седая древность спит,
На их вершинах возлегая.

И солнца луч скрывать от взоров,
И дни вмещать в едином дне,
Оставь для смертных: здесь Суворов,
И древний Бог не нужен мне.

Из Адды в поле вытекали
Канала два и вдруг потом,
Соединяяся углом,
Искусственно образовали
Обширный остров меж собой
Под древней города стеной.
Сей остров видом был подобен
Копья широкого концу:
Он был к засаде войск удобен.
Подобно огненну венцу,
Поверх его летают громы,
Рождаясь в городских стенах.

Последню дань платя покою;
Устроил войско Мелас к бою.
Как мрамор, тверд и хладен он,
Вступая в брань, не ищет славы:
«Другой есть вождь — ему и честь!»
Но в ратниках пылает месть;
Как пламя Этны, дети Дравы.
Суворов так вещал полкам:
«На брань! на брань благословенье!
Дружнее, дети, по локтям,
На ходе делайте строенье,
Перебегая долы, рвы,
Дружнее будьте в битвах вы!
Душей и вашим телом крепким,
Не частым, но стреляньем метким
Встречать вам надобно врагов.
Вы пулю в дуле берегите,
Что постояннее любите;
Нет в свете лучше нам штыков.
Бeз толку пуля пролетает,
Но штык, как молодец, разит.
Рази! враг на штыке висит;
Но саблей шее угрожает,
Хоть слеп, как будто нетопырь.
Отбрось его, коли другого,
Не надо времени пустого,
Заколет много богатырь.
На брань! на брань благословенье!
Над вами носится Бог сил!»
Готовы — ждут и полетели:
Едва орлиный строй узрели,
С восточных движимый полей;
Сошлись два войска; но пред ними
Преграда зыбкая лежит.
Вода пылает и кипит,
Струями, кажется, своими
Так двум народам говорит:
Во мне рисуются предметы
Неустрашимых ваших дел
И славы каждого удел,
Дальнейшие потомства леты
Под громом, смертоносным градом 
Ревущей бурей от врагов,
Под огненным их водопадом
Германский вождь идёт с брегов…
На холме, пред стенами Галла
Суворов созерцает бой;
Смерть огнекрылая шагала
Чрез холм чугунною стопой;
Но пагубный свинец страшится
Бесстрашнаго отца штыков,
Не смеет вдаль — к стопам ложится.
Суворов видит мощь врагов,
Он видит — рдеет вод зерцало;
Он видит — Венгры грудью шли,
Ногой коснулися земли,
И древа вольности не стало.
К победе шаг: но хладный вождь
Началом ободрен — забылся;
Воспрянул Галл, в грудь Венгров впился
И грудь смочил кровавый дождь.
Они бегут — и Галлы в след.
Суворов Меласу так рек:
«Творец на помощь к нам притек,
Твои полки бегут в победе.
Простерты пред твоим челом

Поля, богатые пшеном,
Чрез них тебе к венцам дорога.
Пусть Галлы за тобой летят,
Меня оставь на промысл Бога
И малый мне вручи отряд.
Я поседел в трудах, средь боев
Стыда друзей не потерплю;
Я класы обращу в героев,
Я силу силой укреплю».

Вперед! но каждый шаг гробница;
Открыла мышца мышце брань;
Не огнь бойниц — в глазах зарница!
Не мощный гром — но сильна длань!
И Галл бежит к притворам града,
Исчез — но вдруг предстал врагам
На высотах, в подобьи ада.
Там, c шумом взвившись к облакам
Чугунновидными шарами,
Нa остров c яростью падет,
И, рассыпаясь над главами,
Полки сжигает, ломит, рвет;
Там в ноги льется c быстротою
По мосту огненной рекою:
«Друзья! на мост! в огонь! в огонь!»

Грудь Россов твердый есть эгид;
Ужасен он врагам средь боев:
Так некогда Персеев щит
В утесы обращал Героев.

Галл быстрою бежит стопой,
Волнуясь в страхе повсечасном;
И видя Венгры пред собой
Безмолвье в городе ужасном,
Поспешно строятся в ряды,
Забыв весь ужас, боль и стоны.
Встречают хитрости следы;
Но труд преодолел препоны.
Они чрез мост к стенам летят:
Там нет врагов ожесточенных,
Там нет ударов нанесенных,
Пред ними Россы предстоят.

Отколе вы, сыны полночны?
Кто устремлял к спасенью вас,
Определил вам путь и час
И вами козни рушил мощны?

Воззрели вкруг ... везде молчанье!
Нo сталь сверкает из кустов,
Как в темну ночь от звезд сиянье:
Друзья, на бой! се полк врагов!

Взмахнули орлими крылами,
Готова грудь, готов удар,
Засада вспыхнула огнями;
Но кровью потушен пожар.
Погибли под штыками жертвы,
Ряды врагов простерлись мертвы,
Немногих был уделом стон.
«Где Галл? — воззвал Багратион. —
Где хитрость, замыслы лукавы?
Искусство где руки его?
Они ничтожны для того,
Кто грудью достигает славы».

Смири, смири, о Вождь, свой дух!
Взгляни! от Запада, с Востока,
Текут враги, как два потока,
Как тучи, облегли вокруг.
Они, подобно тиграм, смелы,
Играя скачут чрез овраг,
Как змеи, огненны их стрелы,
Надежды лик на знаменах.

Багратион бросает гром;
Но бурного врагов порыва
Своею силой не сдержал;
Он взором войско пробежал.
«Спеши к реке, о юный воин!»
Вещал Гагарину: «Иди!
И путь Центаврам прегради,
Иль славной смерти будь достоин».

Меж тем полки сомкнули тыл,
Штыки простерлись обоюду,
Ударил Галл, чело палил
И падали ряды повсюду;
Гремит перун, грохочет сталь,
Трепещет дол и стонет даль.
Здесь Кушников, встречая Галла,
Несовратим в рядах своих;
Подобно как прибрежна скала,
Стоит среди валов морских,
Пренебрегает их стремленье,
Дробит и обращает вспять.
Там Ломоносов бурну рать
Предводит к смерти, не в сраженье,
И каждый, падая, c собой
Влечет сторицею в могилу.
Все тщетно! гибнет и Герой,
Коль множество превысит силу.
Полки полночные падут,
Ужасен натиск был и лют.
Но Милорадович c отрядом
Течет к побоищу сему.

Он томным но кичливым взглядом,
С природы свойственным ему,
Окинул быстро место брани,
Он пылок, молод, сановит,
Любовью собирая дани
C красот, сбирать c врагов спешит
Победой, честию и славой.
Средь сечи гибельной, кровавой,
Багратиона встретил он.
Сей витязь в брани льву подобный,
В опасностях не зрит препон
И мнит один смирить рок злобный.
Он в ревности своей взывал:
«О Вождь! искусен ты в деяньях,
В благой ко брани час предстал;
Что медлишь в мудрых начинаньях,
Ты главный Вождь — повелевай!
Греми, рази и довершай.

Чрез Адду замахни крылами —
У стен Кассано ждет Герой
Своих богатырей c штыками.
Я буду ратником простым;
Повелевай! мне время в сечу», —
Сказал, сверкнул мечем своим
И бросился к врагу навстречу.

Вскипела брань, содрогся враг.
Досель он грудью бил своею,
Шагал — и вдруг пополз змеею,
Направил в бегство хитрый шаг,
Шипел в кустах, прилег, сокрылся;
Но Росс едва прошел его,
Он бросился, кругом обвился,
И мыслил растерзать того,
Который не числом, но силой
В нем тайный ужас поселял.
Багратион сомкнулся, стал,
Сверкнул зарницей быстрокрылой
И c помощью штыков своих
Напал, расторгнул, опрокинул;
К стопам повергнул он одних
И узы на других накинул.
Сын бурь! ты показал врагам
Удар свой верный, пылкий, мощный.
Честь, честь Тебе, Герой полночный!
А ты, приятный небесам,
Великодушный сын Паллады!
Каких достоин ты венцов?
Рассыпать рать, низвергнуть грады,
Кровавый Тамерлан готов;
Но Милорадович средь боя
Есть образ гнева и любви:
Ретивый огнь течет в крови;
Но дух cияет в нем Героя;
Подобно как из грозных туч
Крылатый пламень излетает,
И вместе благотворный луч
Златого солнца проникает.

Но кто ты, витязь молодой,
Идущий тихими шагами
Пред громоносными рядами,
За коими склонясь главой
Враги, c стыдом в очах смущенныx,
Ведут в руках коней смиренных?
Кто ты, чей след — кровь ран твоих?
Гагарин!  Ты ль, сверша веленье
Вождя, смирил врагов стремленье
И наказав за дерзость их —
К нему подводишь c честью, славой?
Славянски девы! радость вам!
Любимец ваш летит c забавой
От стрел Амуровых к мечам;
Он знает больше, чем любиться,
Он мужествен умеет быть;
Его любовь не вздохом чтить;
Но ею надобно гордиться.

О вы, сыны небес благих!
Галл вашего страшится взора;
Друзьям — вы твердая опора,
Ваш первый шаг — спасенье их.
О Россы! меч ваш во спасенье,
Ваш меч олива мира есть;
Дела — векам на украшенье,
Потомству образец и честь!»

Певец умолк; заря взглянула,
Потухли Галльские огни
И слышится стенанье гула
Oт стоп врагов: бегут они.
Трепещет дол, как брег зыбучий;
Суворов с воинством во след.
Не так ли тучу в след за тучей
Могущий бурный вихрь несет?

ПЕСНЬ III

Горит свет новый средь эфира,
Воскрес, воскрес Спаситель миpa,
Воскрес природы юный вид,
Мне в ней улыбка Бога зрится,
Моя душа к Нему стремится;
Дай арфу мне свою, Давид!

«Предвечною венчанный славой
Хвала, хвала Тебе, мой Бог! —
Взывал Суворов. — Ты возмог
Без битвы лютой и кровавой
Мне даровать сей крепкий град,
Где искони враждебна сила
Странам Италии грозила,
Где зрелся разрушений ряд
Столетьям варварства обычный;
Где повелели мне Цари
Остановить мой труд годичный
И успокоить бедства при;
Но где я стал ногой смиренной
Не начиная труд безмерной
И бедствий не встречая в нем.
Царь сил! услышь моленья звуки!
Вооружи своим мечем
Трепещущие старца руки!
Управи стопы слабых ног
На начинанье брани правой!
Хвала, хвала Тебе, мой Бог,
Предвечною венчанный славой!»

По правую страну пути,
От Адды что ведет к Милану,
Близ врат его, Суворов стану
Места определил. Цвети,
Цвети, весна! и ложе сильных
Своим богатством украшай!
А ты, сын Севера! вкушай
В полях Ломбардии обильных
Приятность, что в твоей стране
Суровой, хладной не известна,
Страна России! ты прелестна;
Но дщери времени весне
В роскошном царстве отказала:
Зима железный скиптр прияла
И грозно царствует в тебе.
Она всегда c весной в борьбе
И юная сестра страдает
Под тяжкою ея рукой;
Слезами горе омывает,
Являясь томной красотой.

В полях, на шахматы разбитых
Протоками сребристых вод
И сводами древес прикрытых,
Толпился стекшийся народ,
Где северны полки лежали;
Взирал на них, как на богов.
Так некогда c своих брегов
Кастильский первый флот встречали
Сыны благополучной тьмы;
Но Римлян доблестных потомки,
Познав деянья Россов громки,
Направя к истине умы,
Наполня дух благодареньем,
Любовь смежали c удивленьем:
Они им подносили в дар
Корзины c винами и хлебом
И в гимнах, вдохновенных Фебом,
Им изъявляли дружбы жар.

Три дни в цветах благоуханных
Строй ратный негою дышал.
Венцы из роз в доспехах бранных;
Кругом Амуров рой летал.
Там ходит чаша круговая,
Подносит сам Семелы сын
И мнится, что средь сих долин,
Победы Инда вспоминая
По подвигам Российских сил,
Он c ними торжество делил.

Он c юности себе доставил
Любовь солдат, солдат любя.
Он в летах мужества заставил
Воззреть c престола на себя
Премудрую Екатерину.
Она, умея проникать
Умом людских сердец средину,
Подобно Богу избирать
Их к действиям великим, зная;
Всесильная, везде благая,
Суворову острить тот меч
B стране Сарматов повелела,
Который зло потом пресечь
Возмог, где не было предела
Бедам oт пагубного зла.
Пошел — победа в след текла.

Вождя Суворова начало
При первом шаге ко врагам
Уже победы предвещало.
Коржицкий и Беляк несли
На нас свой гром; но вместо грома
Едва себя спасти могли.
Толпа неистовством влекома,
Бродя Литовцы по полям,
Клялись, грозили смертью нам;
Вожди Пуловский и Мошинский
Уже дерзнули меч простерт;
Но что их меч? — свободе смерть.
И Косаковский, и Огинский
Для черных воинов своих
В уме чертеж свободе строя,
Лишь обратили на Героя
Внимание держав других.
Смирил он Польшу, и вселенна
Его отважным нарекла;
Но духа доблесть сокровенна
В дальнейших временах была:
Едва как будто бы проснулась
При первых мужества лучах,
Торжественно не развернулась,
Храняся в будущих делах.
Герой заимствует уроки
И в след Румянцеву идет;
Сбирая знания высоки,
Как мед пчела c цветов coceт.
Смотри! как на водах Дуная
Плывет при свете он Луны;
А воды Вислы преплывая,
Давно ль ея смирял страны?
Смотри! кто первый там на сушу
Взлетел так быстро из ладьи?
Кто силу, мужество и душу
Вливает там в полки свои?
Смотри! смотри! кто первый смело
На вал, как грозный лев, вскочил?
Чей первый штык врага сразил?
Пред кем все в страхе помертвело
И кто так встретился c врагом?
Не ты ль, что начертал потом
К верховному Вождю свободно,
Спартанцу смелому подобно:
Хвала Творцу и слава вам!
Взят Туртукай, Суворов там.

Он славно c Скифами спознался;
Славней простился c ними он:
В полях Козлуджи раздавался
Аги унылой, громкой стон,
И беглецы его спешили
Сокрыть себя в шатрах своих;
Но мы к богатствам путь открыли
И бросились стремглав на них.
Как не было шатров богатых,
Курильниц и мечей златых;
Фиал в работах кудреватых
Из тонких нишей серебра,
Ковров, искусных украшений,
Жемчужных вязей, ожерелий —
Как не было совсем добра:
Все, все в добычу нам досталось;
Но что ж себе Суворов взял?
Одну он славу добывал;
Она на часть ему досталась.
Кому корысть не точит меч,
Toт в вечности богат делами.
«Не буду ныне я пред вами, —
Так воин продолжает речь, —
Изображать то возмущенье,
Что устыжало Волгу, Дон,
Изображать нещастных стон,
Бояр, их дщерей, жен мученье,
Грабеж, насильства лже-Петра
И торжество над ним Героя.
Как Ангел силы и добра,
Суворов, Царство успокоя,
На лоне роз не отдыхал.
В Кубани он смирял народы;
Из буйной, пагубной свободы
Их власти кроткой предавал;
В Крыму Герой бойницы строил,
Приморский укрепляя брег,
И если он свой меч покоил;
То умственных деяний бег
Его не оставлял средь мира.
Но долго ль мира ясный свод
Екатеринин зрел народ?
Внезапно, будто от сафира
Безоблачных благих небес
Ударил гром, и огнь развился;
Так мрачный брани бог явился;
И огнь блуждающий очес,
И гром oт уст его кровавых
Внезапно Россам возвестил,
Что Скиф в груди своей таил.
Он в умыслах своих лукавых,
Как будто дремля, вдруг возник,
И Понта сребровидный лик
При Кинбурнской косе покрылся
Полулуною кораблей.
Когда бы Кинбурн преклонился —
Когда бы средь его полей,
Святые где лучи сияли
От животворного креста,
Мольбы Дервиши воссылали
В те сладострастные места

Где, на златых коврах дивана,
Лежит роскошный Магомед:
Тогда б поклонники Корана;
Лукавых умыслов предмет
C беспечной легкостью свершили;
Херсон и Крым бы возвратили
Под тяжкое ярмо своё;
Но хитрость налегла на силу
И вместо гибели её,
Сама низвергнулась в могилу.
При слабых Кинбурнских вратах,
Но твердых нашими щитами,
Толпы явились c бунчуками.
Щиты имея на грудях,
Мы встретили и побросали
Врагов на снедь морским богам.
Безумные! чего желали?
Противник их — Суворов сам».

Герой так начал брань и в славе
Неутомим в уме и нраве,
Ослаб под ранами врагов.
Спешит он в край ему любезный,
В великолепный град Петров,
Где ум премудрый, дух чудесный
На троне, в образе жены
Народов чуждых усмиряет
И радость в сердце проливает
Своей возлюбленной страны.
Как Вседержитель Михаила
В объятья Божества приял,

Когда рука его смирила
Того Архангела, что стал
Противу власти всесвятыя:
Так милости свои благия
Царица на Героя льет.
Со здравием телесным пьет
Суворов радости душевны;
Но радости несовершенны
Тогда в его душе самой,
Когда другие в поле брани:
А он вкушает лишь покой.
Он силы измеряет длани,
Он крепость чувствует её,
Подъемлет меч, мечом владеет
И в воинство летит своё.
Екатерина чтить умеет
И тех Героев награждать,
Что небо Ей во власть вручило;
Перо богатое покрыло
Ея рукой Геройский шлем.
Приемля дар сей от Паллады,
Уже ли в мужестве своем
Суворов воинства и грады
Под власть Ея не покорит?

Величием Царицы мощный,
Своей заслугой знаменит,
Тогда Альцибиад полнощный,
Потемкин пышный, вел полки
В страны потомков Отомана
И, нежась средь воинска стана,
Срывал лавровые венки
Посредством замыслов кичливых.
Предстал Суворов перед ним,
Как вал ужасный вод бурливых,
Перед оплотом что седым
Волнам средь бурь закон дарует;
Предстал — и воинства удел
Уже на битвы образует.
Меж тем далеко гром гремел.
Иосиф, Aвcтpии властитель,
Щит правде и коварства страх,
И твердый дружества хранитель,
Уже на Мольковских брегах,
В страны Селимовы стремился,
Он жезл Вождя на брань вручил
Питомцу славы, мужу сил;
И Кобургский, как луч, явился,
Который быстро oт небес
Скользит и шьет древа дубравы:
Скрыпят дубы, пылает лес,
Но мало мужества для славы;
Рука пособия нужна.
Как тучею обложена
Лазурная долина света,
Толпы явились Магомета,
Покрыв собой лице полей;
Зрит Кобургский свое паденье,
Зовет союзников друзей.
Готов Суворов на спасенье,
Поднялся Вождь богатырей.

Орлы знамен его летели,
Подобно в быстроте орлам,
И принеслись тогда к друзьям,
Когда их ожидать не смели.
Сих победительных знамен
Враги уже страшились вида.
Вступили в бой — Паша сражен;
И как рабы Абдул-Гамида
Бежали в ужасе от них —
Рабы Селимовы бежали.
Поля Фокшански трепетали,
И гул из облаков седых —
Из смертоноснаго пожара
Родясь oт страха и удара,
В сераль Султана достигал.
Суворов снова победитель,
Союзных ратников учитель,
Обратный путь свой восприял,
Оставя им лишь удивленье;
В вожде любовь и уваженье:
Селиму опыт, Туркам страх.

Суворов показался вновь.
Poccиян Вождь и вождь Султана
Слетелись грудью — льется кровь,
И воды Рымника багрятся.
Неся тела Владык своих,
Оне как будто бы стыдятся,
Но снова власть сретают их;
Остановя свое теченье —
Оплотов зрят оне явленье
От груды Мусульманских тел.
Сребром, каменьем, жемчугами
Взглянув из дыму, дол горел:
Богаты сбруи там грядами,
Иль простирались на песках,
Иль отливались на конях,
Что ржаньем воздух наполняли:
Казалось, будто бы искали
Они Оркановых сынов
Искусством Спагов горделивых,
Низринутых от их хребтов.
Из густоты древес шумливых
Не ветер яростный ревел,
Но рой безчисленный летел
По скатам холмов величавых
С кинжалами в руках кровавых
Янычар славных искони,
Детей ужасных Амурата;
Летел — но дерзновенью плата
Уже назначилась, в те дни,
Когда он только назначался
На мощь Российских войск дерзать.
Низверглось все; лишь вопль остался
На скате холма, чтоб питать
Окружность Рымника собою.
Суворов холма верх покрыл,
Благим шатром орлиных крыл.
Валлахия тогда Герою
В дар скипетр древний поднесла.
Он меч свой долу опускает,
Дарит творцу свои дела;
Потом взор к Западу склоняет
На отдаленны синеты
Картин окрестностей прекрасных;
И быстрых зрит коней хвосты,
И пяты воинов нещастных,
Остаток старца Визиря.
Блажен, он говорит, вздыхая,
Чьих лет вечерняя заря,
На горизонте потухая,
Передает свой блеск векам;
Но горе, горе тем вождям,
Что меркнут, Визирям подобно!
Промчалась о победе весть
На крыльях истины удобно;
Заслуга c храбростью поднесть
Ее Монархине спешили;
И грудь Суворова покрыли
Почетны знамения их;

Но мудрая в своих обрядах
Дая благое для благих,
Великая в своих наградах
Дела Героя самого,
Потомству предает его.
Суворов Рымникским назвался,
Царице Рымник покоря;
Но победитель Визиря
При сих наградах не остался:
Богатый меч ему дарит
Екатерина, Мать Героев.
Меч громоносный! Кто возмнит
Тебя среди кровавых боев
Подобно стали сокрушить?
Уже c отважными полками
Вождь Рымника себя явить
Пред Измаильскими стенами
Готов волшебным сим мечем...
О время вопля, смерти, славы!
Не ад ли в ужасе своем
Предвидя смерть своей державы,
Открылся в громах и огнях?
Своими видел я очами
Сынов геенны на стенах;
Своими их срывал руками
И в бездны мрачныя бросал;
Мой слух внимал их скрежет злобный,
Язык победу восклицал;
Но восклицать ее удобный,
Он слаб изобразить её.
Склони вниманиe твое,

Чтоб ведать гибель Измаила
К далекозвучной песни той,
Где ужас вместе c красотой
Державина всемощна сила…
Во всем величестве явила!
Достойный песней и похвал
Суворов показал вселенной,
Что Русский Бог народу дал
Его мечем, щитом и славой.
Едва сей кончил бой кровавой,
Он так к Вождю в шатры писал,
Екатерины знамя веет
На груде Измаильских стен!
Но ты, Герой, чье имя сеет
Противным cтpax, ты отчужден
Сам власти главного Вождя!
Пожди, да власть Монарха чтится;
Герой Героем становится,
Путями трудными идя.
Пожди, тебе уже готово
Пространно поле для побед;
Речет Екатерина слово,
Ты будешь резкий слова след.
Се длань Монархини мелькнула,
И мысль Европы потряслась;
Но гордость в немощи уснула,
Но зависть в дружбу облеклась;
На Польше длань остановилась
И слово изрекло: вo npax!

Давно ли в лютых временах,
Когда к паденью Росс клонился
И распрями своих Князей
Лишен был сил восстать из плена
Батыя злобнаго детей;
Когда болезни, глад, измена
Сближали c смертию его;
Когда в цепях, изнеможенный
И без булата своего,
Сносил в стенаньи рок презренный:
Сармат, как тигр, вскочил на грудь,
Звучал, играл его цепями,
Влачил и раздирал когтями,
Кровавый оставляя путь.
Давно ль, когда возникший в славе,
Росс, лев среди своих побед,
Вкушая льстивый мир в Варшаве,
Испил кроваву чашу бед?
Сармат ни храбростью, ни силой,
Сармат, облекшися в любовь,
Соделал одр его могилой
И в час покоя пролил кровь.
О ночь стыда и преступленья!
Деянье редкое в веках!
Где казнь твоя? ... Во прах! во прах!

Ударил грозный час отмщенья,
Суворов рушить полетел
Смесь прав, кичливость, беспокойство;
Он встретил дерзких и надел
Златую цепь на своевольство.
Краков, Варшава перед ним
Чело надменное склонили.
Поля и реки приуныли,
Доставшись племенам чужим.

«Войной себя образовали
Вожди во всех странах земли;
Но мало тех мы в миpе зрели,
Что новый путь побед нашли,
Войну образовать умели.
И покоритель Польши всей,
Что трон прибавил к Царску Трону,
Повергнул скипетр и корону
К ногам Монархини своей.
Суворов есть войны создатель,
Он дух, он бог ея ... и с ним
Мы всю вселенну победим!» —

Так кончил повесть предсказатель,
Старинный воин, в ком душа
Наполнена душой Героя.
Но так все ратники... вне боя
И в битвах славою дыша,
Душой к нему парят своею;
Он сильный властелин над нею
И есть для воинов своих
Великою душою их.
В том все его очарованье!

Искусство в брани ратных сил
И полчищей образованье,
Галл доблестью своею чтил;
Но хитрую сию науку
Герой мгновением одним
Уже проник — и c нею к ним
Bтopгaeт опытную руку.
B искусстве, что страшило свет,
Был Галлов ревностный предмет
От cyпocтaт повсюду сильных,
Числом и способом обильных
Семейства c жизнью защищать
И силы войска подкреплять.
Успех был важен для народа,
Неподражателен врагам.
Мне мнится, что сама природа
Ужасным вольности сынам
Искусство битв образовала;
Но Рымникский едва пришел,
Свое искусство в нем нашел,
И мысль его долженствовала
Не применяться к битвам сим,
Но подавать уроки им.
Герой притек, окинул взглядом
Деяний будущих предмет;
Но подвигам границы нет:
Не мыслит покоренным градом,
Победою долин и сел,
Иль переплыв обширны реки,
Поставить действиям предел.
Ему равны часы и веки,
Избранных нет ему времян.
Надежныя защиты стран,
Твердыни c крепкими стенами,
Окинув гopстию людей;
Он шествует среди полей
Искать живых твердынь штыками.

Герой вещал, собрав Вождей:
«Вы слышите ль веселий клики?
Встречали ль игры вы детей
И старцев ободрены лики?
О витязи! вам торжество!
Страна Ломбардии в покое.
Благословляйте Божество!
Оно возносит дух в Герое;
Но нам не радость ныне в дар
Готовит хитрый враг — могилу.
Он мнит удвоить силой силу,
Нанесть вернее нам удар.
Врагов ли зреть соединенье?
На грады ль взоры обратим?
Их стен не нужно нам паденье,
Коль груди Галлов сокрушим.
Разсыпим кровожадну стаю,
Исторгнем иль преломим мечь!
На Север повелел я Краю
Вкруг Мантуи c полками лечь:
Бросать огни в нее дотоле,
Доколь падет к его ногам.
Оставим грады все в неволе
И поспешим вослед врагам.

Среди цветущия долины,
В виду Александрийских стен,
Близь Бормидо и близ Тиссины,
Гром супостатов утвержден.
Ты, Розенберг, теки на громы,
Проникни в грудь Моро штыком
И заслони пути щитом,

К соединению брегомы! —
Сокрылся ль в Аппенины Галл
И Магдональдова прихода
Пождать в ущельях возмечтал,
Где твердый кров сама природа
Возвысила из гордых скал:
Там, там пред Новскими вратами,
Ведущими к сим высотам,
Багратион, явись врагам,
С передовыми став полками! —
Клейнау сокруши огнем
Строптивыя Феррары стены
И в быстром шествии своем
По стогнам пронесясь Равены,
Достигнешь c помощью штыков
Чрез малые врагов отряды
Адриатических брегов,
И там прикроешь огнь осады,
Которую свершает Край.
Ты, Мелас! быстрыми шагами
Чрез Ниц на Бормидо ступай.
Над злачными ея брегами
Огня c водою узришь брань.
Там два источника клубятся,
Кипят и с лона вверх стремятся.
Приди на их брега и стань.
Но ежели Моро, как воды
Во время буйной непогоды,
Промчится от моих детей,
Пали его среди огней!»

ПЕСНЬ IV

О Рымникский! вдохни мне чувство,
Как ты, к бессмертию парить!
Дай силу, быстроту, искусство,
Тебя достойно восхвалить!
Да сыплют искры мои струны,
Прельщают в бурных красотах,
Как мощные твои перуны
Рождают славу, мир и страх.
К назначенной Героям мете
Стремится каждый из Вождей:
Они среди своих путей
Быстрее самых стрел в полете.

Мы шествуем. Деревьев ряд
Густую тень плетет над нами;
Мы солнечный встречаем взгляд
Между лавровыми венками,
Или вечернею порой,
Когда оно палить престанет,
Росою умягчится зной,
Нагбенный ствол цветка восстанет;
Мы забываем труд и жар,
Вдыхая благовонный пap.
Повсюду красота природы,
Искусство обольщает взор:

Там пролегают водоводы,
В долинах и по скатам гор.
Вода бежит и вдруг престала
Журчать в гранитных берегах,
Смиренно в долы побежала,
Явилось море на полях.

Река является пред нами —
Я поклоняюся тебе,
Река, любимая певцами
Щастливых Италийских стран,
Великолепный Эридан!
Но где очарованья сила?
Где скрылся отзыв их похвал?
Не благодатны воды Нила —
Лик разрушенья мне предстал.
По злачным зеленям гуляя,
Не пищу плещешь на луга,
О Эридан! волна седая
Несет каменья на брега,
На нивы сыплет холм песчаный,
Заносит илом виноград.
Прости; мне ль петь твоих Наяд?
Ax! может ли певец полночный
Пленяться красотой твоей?
Он Волгу, Лену, Енисей,
Он видел гордых сих Царей.

С зарею дня, во мгле тумана,
При слабых солнечных лучах
Плывем чрез воды Эридана,
Рядами стоя на ладьях,
Опершись на ружье рукою.

К стопам долина подлегла.
Идем — Тортона над главою;
Огни у нас кругом чела
Виются лютыми змиями;
Мы презираем ярость их,
Смеемся и парим орлами.
Мы зрим вершины гор крутых
И доступя подножью их,
Легли пред Новскими вратами.

Ночь опустила свой покров,
Долина, горы, град сокрылись,
Не слышен говор стал штыков;
К тимпанам знамена склонились;
Средь войска дремлет тишина,
В окрестностях мертва она.

Внезапно зрим вдали мерцанье,
И ветер с Севера подул;
Он вторил бури завыванье,
Передавал нам битвы гул.
Свой взор на солнце обращая,
С востока движется заря,
Богату ризу простирая,
В топазах, в яхонтах горя,
Свивает черно покрывало,
Что мириадой звезд сияло.
Туман прилег, утих Борей,
Порхает Зефир вслед за ней;
Во взорах сладострастны слёзы,
На грудь природы сыплет розы:
Но нам не пиршество сулит.

Брадатый, зрю, Центавр несётся,
Подобно ласточке летит:
То быстро в зелень окунётся,
То вынырнет на холм крутой.
Полет на нас направя свой,
Предстал в пыли Багратиону
И с трепетом ему вещал:
«Встань, Князь! спеши на оборону!
Так Вождь, Суворов, указал.
Там, там, где две реки сплелися,
Меж укрепленных двух бойниц;
Как волки серые сбрелися
Неверные; их злобных лиц
Зловещи птицы встрепетали
И понеслись навстречу к нам.
Дурна примета, мы сказали;
Но Богу слава и вождям!
Они в том деле разумеют:
Не нам, не нам судить о том.
Знамена супостатов веют
Уже на береге другом;
Не зрят их наши за кустами,
Садятся в лодки и плывут;
Четыре тьмы уже с штыками
Искать врага стремглав бегут;
Но враг сам тучей навалился:
Расширился, кругом обвился
И что накинул — задавил...».

«Молчи! — взывает Вождь, — не будет,
Не сокрушит Галл Россних сил!
Хвалиться славою забудет,
Сраженный в прах у наших ног!
К оружию, друзья! Жив Бог!» —
Уже Моренго мирны кровы
Узрели Россы пред собой;
Уже на брань сердца готовы,
И ратный Лузиньяна строй
Спешит делить победу cе нами...
«Идет, как вепрь — наш враг идет,
За нашими сидит спинами!»
Отряд брадатый вoпиет,
Явись из густоты древесной:
«Мы спины оборотим их!» —
Воскликнул Вождь в полках своих
И вдохновенья огнь чудесный
Разлился быстро по полкам.
Как легкия несутся стрелы,
Летят Вожди в свои уделы.
Взыграло солнце по штыкам
И строй мгновенно протянулся,
Сломился в звенья и сомкнулся,

И длинным двигнулся столпом.
Над нами воспаряла слава;
Мы шли по ниве золотой;
От войска шум гудел глухой,
Как будто бы шумит дубрава...
И новый вестник возопил:
Идет, идет c несметной силой.
Пройдем и мы его могилой,
Ответ Багратиона был.

Внезапно дым восстал седой,
Внезапно громы пробежали:
Враги рассыпавшись лежали
Пред нами в зелени густой.
Мгновенье лишь потребно было,
Чтоб войско грудь свою открыло, —
Явилась из столпов стена.
Натиснула кусты она,
И хитрые стрелки сокрылись;
Но вновь огни воспламенились
Из зелени c другой страны:
Неслись, неслись не умолкая,
В наш левый бок устремлены.

Багратион в огнях пылая,
Не заслоняется щитом;
Но будто бы своей рукою,
Подобно древнему Герою,
Занес свой меч, грозил мечем —
Нанесся строем протяженным,
И Галлу в грудь уже удар
Штыком готовил вознесенным.
Но гром умолк, пoтyx пожар,
И Галл, как образ привиденья,
Исчез, исчез среди древес.

Мы быстро пробегаем лес;
Мы достигаем возвышенья,
И нет врагов ... мы их не зрим.
Пред нами злачная лежала
Равнина и концем своим
К густому лесу примыкала.
Он мрачно вдалеке чернел,
Дремал, казалось, в адской силе
И там, как будто бы в могиле,
Царь разрушения сидел.
Оттоль шары смертей взвилися,
Крестами в воздухе плелися,
Но падали у наших ног:
Полет их нам вредить не мог.

Страшиться ль в битве нам измены?
Оставим ли врагов следы?
Восколебалися ряды,
Как будто бы волшебны стены;
Как стая будто лебедей
В равнинах поднебесных мчится,
Так войско Россиян стремится
Обычно быстроте своей,
С отлогих холмов на дубраву.
Готовит смерть себе забаву
И тешит ратников она:
Тимпанов раздается грохот,
И звук рогов, и конской топот,
И развевают знамена.

Там Ломоносов смелый в брани
И сметливый на всякой час,
Уже вооружает длани
Отборнейших дружин своих;
Штыки трехгранны засверкали,
Уже на их грудях крутых
Они пригнулись и взирали,
Стопой гигантскою идя,
На мановенье уст Вождя.
Там Кушников, вождь подражанья! —
О ты, который окрылил
Мой дух любовью к Богу сил!
(Священный дар благодеянья
В цветущей юности моей.)
Друг истины и друг людей!
Ты, что гнушался жалом лести
И, шествуя стезею чести,
Собою нам пример давал;
Тебя я вижу перед нами
Как лавр, что важно возвышал
Главу над юными древами.
Ты зришь уже врага у ног;
Твой строй горд надписью святою
На шлемах светлых: С нами Бог.
Герой! и c Богом, и c тобою
Скажи: пред кем не устоят?
Кого они не победят!

Ударилась о силу сила,
И обе стены потряслись;
Их туча серная прикрыла,
И при грудях огни сплелись;
Дубы столетни содрогались
На основании своем,
И кони Делия смешались,
Устрашены земным огнем.

Погибни изверга нога,
Что c Россом вместе в бой шагнула
И робко отступить дерзнула! —
Казнись, беглец, своим стыдом!

Багратион усилил гром.
«Ура» в рядах промчалось Россов;
И Кушников, и Ломоносов,
И Хитров понеслись вперед;
С боков Денисов, как крылами,
Приосенил полки Донцами.
Для смелых нет на свете бед!

Видал ли кто орла паренье,
Когда ему грозит беда,
Иль хищных птиц остервененье?
Он, взвившись, падает туда,
Где круг врагов его толпится:
Удар его полстаи бьет;
Другая в воздухе кружится
И ужас в дебрь лесов несет.

Так строй упал Багpaтиoна 
На легионы войск Моро.
Где мужество, где оборона?
Чья кисть, чья лира иль перо
Изобразит всю мощь удара?
Отброся Лузиньяна рать,
Моро мечтал торжествовать
И вдруг, среди победы жара,
Лежит у Россов на штыках.
Там громы Кушников смиряет,
Молчанов латников срывает,
Наводит Греков пешим cтpax;
Все зыблется, бежит, сдается;
Победоносец вслед несется,
Как ветер, воздымая прах.

Алессандрии удивленной
Предстали беглецы очам.
Ужель гроза и враг вселенной,
Как лист крутяся по полям,
Чрез мост несется в стены града?
Но в бегстве слабая отрада!
К вратам достигнуть не могли.
Бегут к брегам — в водах легли;
И Бормидо была могилой
Вдруг тысячам; и вопль унылой
Окончил бой. Он заменил
То эхо, что в Маренгском поле
Орудий гром производил.

Кто пал, тoт пал в щастливой доле:
Он жертва долга, друг небес.
Кто жив, тот жив увенчан славой.
Ах! лютой язве и кровавой
Есть лавры, мощный перевес.
Поля Маренгския! примите
Прах yбиенных в мирный кров;
Потомству память сохраните
Бессмертных Севера сынов.
А вас к печалям и заботе,
Друзья! не потревожит свет:
В объятьях мира брани нет!

Мы шествуем в крови и поте
Вручить Суворову трофей.
О время знаменитых дней!
Событие протекших боев! ...
Воспоминать дела Героев
Сколь сладостно душе моей!

Отец, в страны что отдаленны
Любимца сына отпустил;
На волны смотрит разъяренны
И на удар, что разгромил
В глазах его скалу прибрежну,
С прискорбным духом. Он познал,
Что участь щастия надежну
Никто из смертных не встречал;
Но видит, флаги над водами —
И к пристани суда летят;
Глаза его вдруг сына зрят,
Обремененного дарами
Богатых Перуанских стран.

Отец как сына лобызает,
Так главный Вождь
Вождя встречает,
Величие забыв и сан.
«Ты меч небес», — он так воскликнул,
Прижав к своей груди его,
Пред ликом воинства всего!
«Ты грудью к славе в храм проникнул!
Ты богатырь, сотрудник мой,
Честь Русских искупил собой!
Тебе соплещут наши деды!
Греми, рази и довершай!
Прокладывай мне путь победы
И вихрем впереди летай!»

Привет столь благостный удобен
Воспламенять воинский дар.
Здесь Вождь собой отцу подобен;
Слова его есть сердца жар,
Слова любви, не хладной лести.
О вы, которых в поле чести
Украсил властный жезл Вождей!
Вас чтит Монарх и славит Царство
Гоните зависть и коварство
От бодрственной души своей:
Как старец Рымникский, любите
Всем сердцем воинов своих,
Доверенность их душ ловите,
И славны будете чрез них.

В то время Россы принесли
Орлы в Алессандрийски стены.
Суворов c горестью взирал,
Что в брани побежденный Галл
Торжествовал через измены;
Что пылких юношей умы
Проник Секваны сын кичливый;
Что дух страстей, разврата, тьмы,
Изрыгнул буйства огнь строптивый.
Старейшин мстительный совет
На строгия решался меры —
Злодеям нужен cтpax, примеры ...
«Прочь казнь! Героев был ответ.
Изчезни, лютый притеснитель,
Насильственный тиран умов!
Я грозный Галла победитель;
Но друг народа и покров».

Когда потухнул свет небесный,
Шар солнечный за горы пал
И пурпур Запада престал
Скользить по зелени древесной;
Умолк пернатых глас певцов;
Миры на тверди воссияли
И сквозь лазуревый покров
Величие Творца являли:
Суворов под шатром древес
Стремится мыслью в мир незримый.
Природа — скиния чудес,
И смертный, Божеством хранимый,
Сливается чрез дух c другим.
Невидимой владея силой,
Как дух нетленный за могилой,
Он оком зрит ее своим.
Герой воззвал — и дух крылатый
Перед него предстал c трубой
В одежде пышной и богатой.
Он член был от дружины той,
Что волю разносила сильных
По всем, по всем концам земли.
Вождь рек — в его речах обильных
Слова, как сладкий мед текли:
«Лети! лей в сердце утешенье
Народам стран прелестных сих;
Есть Бог — спасенье есть для них;
Яви злощастным то паденье,
К которому влечет их Галл:
Он вольности плоды собрал,
Оставя слезы, разрушенье.
Лети и разгони их cтpax;
Страх, преступления творитель,
Священной клятвы нарушитель:
Он, обитая в их душах,
Соделался их душ убийца,
Представь те ополченья им,
Что Бога вышняго десница
Дала в удел Царям земным.
Представь полки Монарха Вены:
Их некогда Милански стены
Вмещали как своих сынов.
Представь ряды Героев мощных,
Что притекли от стран полнощных,
Представь священный сей покров!
Они пришли лить кровь за веру,
Царям их Царства возвратить,
Низринув вольности химеры,
Лишенных хижин водворить.
Везде, куда они проникнут,
Умолкнут притесненье, стон,
И, как цветы весной, возникнут
Покой, веселие, закон.
Лети! да радостью живится
Дух, обладаемый тоской;
Ломбардия да приобщится
К Царю, к религии святой.
Напомни Пиемонтцам ревность
Их праотцев к своим Царям,
К Савойской отрасли их верность
И жар увядшим дай сердцам.
Лети! лети к ожесточенным,
Да к сердцу старца притекут.
Здесь честь они, добро найдут,
И будет благо возрожденным!
Да возвратятся в правый путь!

Я милость слабым обещаю;
Но с гневом Бога уповаю
Преступных от земли стряхнуть!»

Летит к народам дух Героя —
И солнце, встав из-за морей,
Вождя узрело средь полей,
В полках пред гордым ликом строя
Проехав тихо по рядам,
Он громко восклицал Вождям:
«Три в брани воинских ученья,
Как станом стать и как ходить,
Где нападать, где гнать и бить —
Здесь глазомер. От упражненья
Вождю возможно получить
Успехи в первом сем искусстве.
Другое, дети, быстрота:
Она сближает все места.
В веселом, безмятежном чувстве
Поход свой плавно продолжай,
Старайся быть несвязан в ходе,
Играй, пой песни по свободе,
Под звуком музыки гуляй.
Десяток отлетел — к отбою;
С плеч ветр, ложись, дай час покою,
Вспрянул — на плечи ветр! вперёд
Тяжел, но нужен быстрый ход.
Как снег на голову спадете,
С чем Бог поможет, нападете;
Хвоста не ждите головой.
Враги бесстрашные смутятся,
И в грозный не вступая бой,
Приходом вашим поразятся.
Удар несовратим в тот час,
Когда все войско в удивленьи;
Но для удара в нападеньи
Есть натиск правилом для вас:
Нога крепит себя ногою,
Рука работает с другою;
Рука такая ж у врагов;
Но наших нет у них штыков.
Пальба лишь только б время длила;
В ней смерть без пользы всех губит.
На двух рядах грозится сила
И полторы — на трех лежит:
Передний ряд врагов мешает,
Второй рассыпанных валит,
Победу третий довершает».

Так сам Герой Вождей учил;
В своих речах воспламянялся
И вдохновенным быть казался;
У ратников святым он слыл.
Он их учил равняться строем,
Из строя делать столп густой;
Водил в штыки примерным боем
Сквозь разъяренный конный строй
И протяженными рядами
Летал со всадниками он
По рвам, наполненным огнями.
Суворов не любил препон,
Учил — не к месту применяться,
Но грудью с места пробиваться.

Меж тем посланник дух в сердца
Как животворный лился пламень,
И призывание отца
Смягчало даже самый камень.
С Адриатических брегов
От Падуи, с долин Панары,
Оставя жители свой кров,
Подъемлют на врага удары,
Текут к Германским знаменам.
Клейнау, Вождь умом, душою.
Душой приверженный Царям,
Пришельцов устремляет к бою,
Дарит чрез них Феррару им
С отрядом Галлов горделивых;
Влечет Болонь к стопам своим,
Седящу на холмах красивых;
Строптивой Римени досель —
Он кротко усмиряет нравы;
Атлетов гибких колыбель,
Равена, чтит его уставы;
И ты, Анкона, новый Крет,
Киприды пышная обитель,
Где лик девиц красой цветет,
Любовью дышет каждый житель;
И ты, как Лемнос, вся в огнях,
Грохочет ад в твоих стенах!..
Но умолчу ль я здесь кончину
Двух пылких юношей, друзей —
Неистовый порыв страстей?
Рено поклялся в дружбе Пину,
И Пино клятву повторил.

Одно ума образованье,
Один в них нрав, одно желанье,
Один в другом себя любил.
Анконы дщерь предстала взору.
Предстала нежным их сердцам!
Одна любовь грозит друзьям;
И оба любят страстно Лору.
Рено был горд; но твердый дух
Желал с любовию сражаться:
Пусть будет щастлив друг!
Он мог сим щастьем наслаждаться.
Был Пино слаб — не мог любви
Он дружбой жертвовать своею
И — щастлив быть любовью сею:
Как яд, любовь текла в крови
И дружба душу разрывала.

Клейнау борется с врагом,
Встречает огнь своим челом,
Горит в огнях; но дух Героя,
Суворова великий дух,
Предстал очам и льется в слух,
И внемлют ратники средь боя:
«Штыками, други, к славе путь!
Штыками верный путь сквозь пламя
Над вами Бог, Царево знамя.
Вперед! вперед орлину грудь!»

Надвигнулись — врата на части,
Гортань огней усмирена;
Огни уже не в адской власти:
Потухли — стала тишина.
Так на Востоке воскресали 
Религия, закон и честь;
Но тучи Запад покрывали:
Там лютость, притесненье, месть.
Хераско, Альба, Савиньяно,
Монтови, Чева и Фассано
Страдают в бедстве, нищете.
Им корка хлеба — яствы пира,
Их девы гибнут в красоте,
И слышны вопли средь эфира
Покрытых старцев сединой;
Но глас отрады раздается,
Взывает северный Герой,
И луч надежды в сердце льется.
Взывает новый Ганнибал:
Взыграли воды быстрой Стуры,
Дух древней славы возпылал;
Воспомнили отцов Нигуры,
Возстало все — и стар и млад ...
Не сочный зрится виноград,
Не класы зреют пред очами;
Серпы и косы — в бой с врагами.
По скату холма возлегал
Монтови, наклонясь в долину;
А холма гордую вершину
Храм девы Марии венчал.
Туда стекаются толпами
Унылы жители полей;
Там образуются полками
И ставят над собой вождей.

С чела вершин оледенелых
Ночь яркий пурпур совлекла
И кроны хижин опустелых
Печальной ризой обвила.
Тьма воцарилась с тишиною;
Но свет объемлет Божий дом,
И стали ратники кругом,
Сомкнулися рука с рукою.
Молитвы Пастырь возносил
К Владыке мира, Богу сил;
Благословлял сердца на битвы;
Органом вторились молитвы.

И Пастырь так речет Вождям,
Хоругви окропя святыя:
«Примите их во страх врагам,
Себе в спасенье и победы!
Гремели славой ваши деды
Во все вселенныя концы;
Но вам не украшаться славой,
Не вам лавровые венцы,
Другая цель войны кровавой:
Спасать отцов, супруг, детей.
Единство укрепляет силу
Бедою связанных друзей;
Любовь животворит могилу.
Клянитеся вражды забыть,
Гордыни пламя потушить!
Я требую великой дани:
Душею слейтесь, дети брани!
Клянитесь угасить в умах
Ученье мудрецов зловредных,
Как огнь светильников возженных
Угаснет в сих святых водах;
Да светом горним дух обилен
Возрадует Синая свод!
Да Христианской сей оплот
Готов, очищен, бодр и силен
Прейдет чрез адские полки!»
«Клянемся!» — клики раздавались;
Светильники поколебались,
Рассыпав искры на пески,
И погрузилися в Элору.

Настала тьма, и в небесах
Едва луна приметна взору;
Но мужество горит в сердцах
И освещает путь незримый
Текут безмолвно, как ручей
Сквозь лес густой, непроходимый;
Достигли вражеских цепей;
Расторгнули — и в то ж мгновенье,
Когда средь сонных их подков
Возникло общее волненье,
Они упали на врагов.

Уже враги чело с челом,
Грудь с грудью и нога с ногою;
Там штык встречается с косою;
Там меч сплетается с серпом.
Мешаются, друг с другом вьются,
В кровавой плещутся реке;
Там два, там три атлета бьются
С прикладом, с древкою в руке;
Лишен защиты ратник смелый,
Подъемлет труп окостенелый
И машет им со всех сторон:
Там ярость, вопль, там скрежет, стон.
Редеет мрак на месте боя
И ржанье слышится коней;
Лигуры мужество удвоя,
Решились пасть среди мечей,
Иль сокрушить свои оковы.
Уже свет утренней зари;
Расторгнув черные покровы,
Являет новый образ при:
Вкруг битвы всадники летали,
Бросая изредка огни;
Встречаясь с братьями, они
Вторгаться в сечу не дерзали;
Но рвенье их волнует грудь,
Подвиглись бурными конями,
Широкий проложили путь;
Палят огнем, секут мечами
И — множат ярость во врагах.
Центавры бьются и Лепиты!
Там всадник пожирает прах;
В дремучем лесе не спасенье —
Там стройный предстоит отряд;
В широком поле нет отрад —
Позор, погибель и мученье.
Но вдруг, о чудо! гром умолк
Дубрава с треском застонала;
Поколебался Галлов строй:
В долине пыль грядой бежала.
Могущий Князь нетленных сил,
Громов и молний властелин!

Ужели ты, воздушный житель,
Удар врага остановил?
Нет! бури двигатель незримый;
Но воплощенный, сильный дух,
Рукою Вышняго хранимый,
Парит везде, парит вокруг
Невинных жертв, гонимых Галлом.
Суворов внемлет брани звук —
Лигуры устремлялись с жаром;
Но ведает их слабость рук
И быстро поспешил к спасенью.

Вождь Вукасович, славы друг,
Подобно молнии стремленью,
Предстал врагам, облег вокруг,
Нанесся грудью с равной силой,
Схватил перун, ударил в тыл,
Явился грозно, изумил
И был готов творить могилой
Долины, блата, холмы, лес;
Он штык простер, он меч занес;
Но Галлы сердцем онемели:
Груши избрал к спасенью плен.
Лигуры Бога сил воспели
И мир в народе водворен.

О дети щастья и богатства!
О незнакомцы горьких слез,
Которым злобы и коварства
Среди приятных, сладких грез
Кровавое чело не снится,
Не внятны вопли нищеты,
И в бедствиях другаго зрится
Лишь прихоть, ложныя мечты!
Хотите ль знать блаженства цену?
Спасите правых из оков,
Поправьте щастия измену
И возвратите бедным кров.

Герой, мудрец и благодетель,
Суворов восставлял Царей
И силою руки своей
Был блага подданных свидетель.
С нещастными он слезы лил,
Отраду подавал гонимым
И пол-Италии прикрыл
Своим щитом несокрушимым."   
                (Степанов Александр Петрович)
                написание поэмы 1815 - 1821 гг.