К лицу тебе, милая, первые всходы с юга, лукавая тень на изящных надбровных дугах, дикарский разрез твоих глаз, дерзновенных, рысьих, в косе - медуница и донник, огонь в монистах. К лицу тебе зелень смарагдов на новых кольцах, хивинские шали, бухарские колокольцы, дразнящие слух на твоём пояске сафьянном - всё это когда-то считалось моим приданным.
Когда-то и я собирала его в походы, глядела без гнева, была молодой и гордой, ловила слова, обранённые ненароком, встречала с поклоном и с турьим волшебным рогом - ах, мёд полыхал при луне, серебрилась сбруя... Встречала и знала: однажды возьмёт другую, введёт в свою хату, рушник для неё расстелит, приветит валашским вином, бесарабским зельем. Учись, темноглазая, быть не женой - забавой, в его оселедец вплетать луговые травы, шептать, как ждала из последней кровавой сечи, и в чарке вино поднести, чтоб испить за встречу.
К лицу тебе стрелы бровей, полных губ кораллы... На нашу погибель тебя у отца украли, на пагубу длинные косы чернее смоли. Не вдруг ты, разлучница, тяжкий свой грех замолишь. Двенадцать вишнёвых закатов - и он вернётся, на красном жупане сойдутся луна и солнце. Ах, руки его почернели от вражьей крови... Ты будешь смеяться и пить за его здоровье. А мёд разгорится в серебряной ханской чаше. Он выпьет и будет суров, нелюдим и страшен. К лицу тебе будут отравленные румяна...
Ступай, наряжайся для нашего атамана.