В былые времена у леса, под холмом,
Стоял особняком старинный барский дом.
И остов ветхих стен, в немом оцепененье,
Был тлену обречён под гнётом разрушенья.
Взирая пустотой безжизненных глазниц,
В ненастье он служил прибежищем для птиц.
И в сумраке ночном из-под остатков крыши
Выпархивали прочь, роясь, летучьи мыши.
Поросший вишняком и хмелем оплетён,
Густой и дикий сад темнел со всех сторон.
И падал тусклый свет на мшистые дорожки.
А где-то далеко протяжно выли кошки.
Казалось бы, мрачней нам места не сыскать!
Но резвой детворе там нравилось играть:
Носиться по траве и прятаться в руинах,
В сиреневых кустах и зарослях малины.
В заброшенном дому - раздолье для ребят!
Безлюдные места пугают, но манят!
Искательский азарт и жажда приключений
Сопутствуют всегда игре воображенья!
Там комнат нежилых тянулся длинный ряд.
Утратив пышный вид роскошных анфилад,
Он чудом уцелел в суровые годины,
Запутавшись в сетях столетней паутины.
Как много было в нём укромных уголков!
Осыпалась давно лепнина с потолков.
И эхо голосов внутри просторной залы,
Дразнясь, обрывки слов подолгу повторяло.
А если кто-нибудь надумал бы бежать -
Отчаянную прыть не в силах удержать
Проёмы без дверей и двери без запоров
Пустынных галерей и пыльных коридоров.
Но более всех мест вниманье привлекал
Зияющий провал в черневший в нём подвал,
Куда срывался спуск обрушенных ступеней -
К заветным тайникам минувших поколений.
В кромешной темноте, глубоко под землёй,
Царил забвенья плен и холод ледяной,
И сырость склизких стен, сплошь плесенью покрытых,
Господских погребов, навеки позабытых.
Ни взгляд, ни солнца свет туда не проникал!
Но только прах времён там в воздухе витал,
Что в затхлости темниц и склепов обитает
И в старых сундуках веками истлевает.
* * *
Вот как-то припозднясь до третьих петухов,
Подростки невзначай, средь шума голосов,
Услышали напев в отверстый зев провала -
Из потаённых недр угрюмого подвала.
Как каждый из ребят позднее уверял,
То детский голосок считалку повторял.
Но странные слова той песенки унылой
Манили за собой с какой-то властной силой:
"Я играю, раз-два-три,
От зари и до зари!"
Ватага, притаясь и уши навострив,
Внимала сим словам, дыханье затаив.
И даже крик совы в саду не раздавался -
Лишь только дикий хмель под ветром колыхался.
И чудился тогда то смех, то горький плач;
Как кто-то там, внизу, бросал легонько мяч -
Что, стукаясь об пол, поспешно прочь катился...
Но, вдруг остановясь, в обратный путь стремился.
Мальчишки, между тем, испытывая страх,
Уставились в провал с сомнением в глазах:
Возможна ль в поздний час подобная затея -
Играть ребёнку в мяч во мраке подземелья?!
Вот старший из друзей - с желаньем доказать,
Что храбрости ему как раз не занимать, -
Приблизившись к дыре провала, наклонился
И свистнул в темноту... да чуть не оступился.
Но воцарилась тишь, и детский голос смолк.
Тоскливо на луну завыл голодный волк.
И стая ребятни рванула что есть мочи
Бегом скорей домой - тропою покороче!
Неслись во весь опор, не чувствуя земли!
И только близ жилья свой дух перевели.
Отцам и матерям, и прочим домочадцам
Решили про подвал пока не заикаться.
* * *
На следующий день, собравшись всей гурьбой
И дружно обсудив план действий меж собой,
Надумали опять отправиться к провалу
Исполненного тайн сурового подвала.
Вечернею порой, когда пылал закат,
Все двинулись толпой, с собою взяв канат
И масляный фонарь - с весьма похвальной целью:
Извлечь того, кто пел в глубинах подземелья.
Вот одичавший сад - глухой, как древний лес.
И первая звезда глядит на мир с небес!
Развалины былой помещичьей усадьбы
Белеют средь дерев. Теперь не опоздать бы!
При свете фонаря (почти что наугад),
Ребята шли гуськом, бросая робкий взгляд
На груды кирпичей среди травы высокой -
Туда, где под стеной зиял провал глубокий.
И мнилось детворе в потёмках и тиши,
Среди густых тенет предательской глуши,
Как будто по пятам крадутся чьи-то тени.
То веткою хлестнёт мохнатый куст сирени.
Когда не видно зги, и сердце гложет страх,
И кажется порой, что цепи на ногах -
Тогда малейший шум и ветра дуновенье
Способны привести тебя в оцепененье!
Мерещатся тогда и шорохи, и свист...
А если упадёт на землю жёлтый лист -
То обострённый слух заметит это сразу
И обнаружит то, что недоступно глазу!
* * *
Но вот они пришли! Дрожит в руках фонарь,
Разложен на траве нехитрый инвентарь.
Однако грозный взор провала неприветлив!
Наверное, к гостям он крайне привередлив!
Враждебный и чужой, зловещий тот подвал,
Казалось, от людей что тайное скрывал.
Вдали от суеты, в незыблемом покое,
Угрюмо погружён в молчанье вековое.
И тут, среди его давящей тишины,
Из затхлой и сырой пещерной глубины
Послышался напев страдальчески печальный,
Какой-то неземной и словно нереальный:
"Я играю, раз-два-три,
От зари и до зари!"
И снова, как тогда, раздался стук - и вскачь,
Куда-то устремясь, помчался резво мяч.
Когда же наконец вдали остановился -
Уже в обратный путь неспешно покатился.
Желая поскорей загадку разъяснить,
Мальчишки фонарём решили осветить
Доступное для глаз подземное пространство -
Мокриц и пауков безрадостное царство.
Так что же там, внизу, предстало их глазам?
Обваленный кирпич, какой-то ветхий хлам...
И кто-то вдруг к стене прижался от испуга -
С мячом наедине, как с самым верным другом.
Лишь трое из толпы - кто ближе всех стоял -
Сумели заглянуть в таинственный провал.
Один из них сказал, что видит там ребёнка.
Другой предположил: "Похоже, то - девчонка!"
А третий захотел малышку описать:
"Сдаётся мне, на вид, ей лет примерно пять.
Одета так чудно - в красивом белом платье!
Нелепое нашла она себе занятье!"
Действительно, то был ребёнок лет пяти.
Нарядней и милей в округе не найти!
И платье в кружевах, из шёлка и муслина,
Блистало белизной! Фасон же был старинный!
Всё было странно в ней: букетик вялых роз,
И бледность на щеках, и локоны волос...
И робкие глаза с небесной синевою
Смущали всех своей недетскою тоскою.
Но тут один кирпич просел под башмаком
Парнишки, что стоял с чадившим фонарём.
Вмиг выскользнув из рук, светильник откатился
И с грохотом в подвал бесследно провалился.
Похоже, у друзей не ладятся дела!
Донёсся только звон разбитого стекла.
Сокрыла свой чертог унылый Прозерпина,
И воцарился мрак - чернее гуталина!
Но что это за свет струится голубой?
То детский силуэт сияет сам собой!
Колышутся шелка изящного наряда;
А кроткое лицо бледно, как у наяды!
Вот девочка, присев, свой мячик подняла
И кинула во тьму - сама как лунь бела.
Пока катился мяч, шалунья танцевала
И дивным голоском негромко напевала:
"Я играю, раз-два-три,
От зари и до зари".
Увиденное всех настолько потрясло,
Что тотчас убежать на ум им не пришло!
И кто-то из ребят, от страха замирая,
Воскликнул вне себя: "Да кто ж она такая?!"
Тот возглас испугал престранное дитя.
И девочка, к гостям незваным обратя
Неистовым огнём сверкающие очи,
Вперила в них зрачки - мрачнее тёмной ночи!
О, что это за взгляд! Бездонный, но пустой!
Как если бы земля разверзлась под тобой!
И этот жуткий взор всех пригвоздил на месте!
Хоть храбрость до сих пор считалась делом чести!
Но то, что ребятню повергло в полный шок
И из чего извлечь пришлось им злой урок, -
Так это на глазах, буквально за мгновенье,
Вселяющее страх лица преображенье!
Видали ль вы хоть раз подобный "маскарад":
Когда прелестный лик морщины испещрят,
Отвиснет дряблый нос, рот ввалится беззубый,
И западут глаза, и почернеют губы?!
Как только обрела малютка мерзкий вид -
Так тотчас издала такой ужасный крик,
Что стало уж совсем невесело зевакам,
Едва свирепый "монстр" метнулся к ним из мрака!
И, дружно совершив отчаянный рывок,
Все вместе как один пустились наутёк!
По саду мчались так, что ветер резал уши,
Стуча зубами в такт от страха, как от стужи!
По зарослям густым, цепляясь за кусты,
Сшибая на бегу каменья и цветы,
Летела детвора галопом - а вдогонку,
Казалось им, неслась считалка той девчонки:
"Я играю, раз-два-три!
От зари и до зари!"
* * *
С тех пор в заросший сад усадьбы под холмом
Никто уж из ребят не бегал. Старый дом
Со временем совсем осел и развалился -
В пугающий пустырь надолго превратился.
* * *
Но вот прошли года, и местный краевед
Решил создать музей давно минувших лет.
А бывший репортёр, по имени Евстафий,
Помог собрать альбом старинных фотографий.
Была у них мечта - в усадьбе под холмом
По старым чертежам отстроить барский дом,
Устроить в нём музей помещичьего быта,
В надежде воссоздать всё то, что позабыто.
Поскольку краевед о деле том радел
И денег на свою затею не жалел,
То по причине сей его в родных пенатах
За широту души прозвали Меценатом.
* * *
Вот как-то Меценат архив свой разбирал.
В работе же ему товарищ помогал.
Средь вороха бумаг и старых фотографий
Вдруг маленький портрет заметил наш Евстафий.
И бросились в глаза знакомые черты!
Рассыпались в руках альбомные листы...
Помощник онемел в безмерном изумленье!
А как пришёл в себя - пустился в откровенья.
Поведал он о том, как много лет назад,
Играя с детворой, забрёл в тот самый сад,
Где в зарослях дерев старинный дом скрывался,
От ветра и дождей ветшал и разрушался.
Но главное, о чём приятель рассказал, -
Так это был уже знакомый нам провал!
И слушал краевед, в предания влюблённый,
Историей былых времён заворожённый.
И словно наяву он видел тех ребят,
Что вглядывались в тьму подвала, где царят
Лишь сырость и печаль заброшенного места.
Но где теперь оно сокрыто - неизвестно!
И, всматриваясь в тот загадочный портрет,
Что сильно пожелтел за сотню с лишним лет,
Он долго созерцал в малиновом закате
Прекрасное лицо ребёнка в белом платье!
О девочке с мячом чарующий рассказ
Евстафий повторял позднее много раз.
И так, благодаря столь странному сюжету,
Он вскоре превращён был в местную легенду.
* * *
Тем временем пустырь всё более дичал
И мрачностью своей унынье навевал.
Укрытый грозовым "небесным балдахином",
В ненастье он являл гнетущую картину:
В разросшемся саду дорожек не видать!
Повсюду цепкий хмель расплёлся - не продрать!
Волнуется трава - по пояс великану,
А дикий виноград свисает, как лиана.
Где некогда стоял безлюдный барский дом -
Там горы кирпичей образовали холм,
Который оплели ползучие растенья,
Тем самым довершив всю сцену запустенья!
* * *
И вот в такую глушь вечернею порой
Однажды занесло бродяжку. И, хмельной,
Он рухнул почивать в постель из разнотравья,
Укусов комаров во сне не замечая.
И спал без задних ног. К нему же на привал
Клубящийся туман украдкой подползал.
А совы и сычи вокруг перекликались,
Да шорохи в ночи повсюду раздавались.
И долго громкий храп гремел на пустыре...
Пока не разбудил бродягу на заре
Какой-то гулкий стук - как будто от удара -
Да лёгкий перекат невидимого шара.
Но странно было то, что звуки эти шли
Не сверху, не с боков, а прямо из земли!
И овладело тут бродягою смятенье,
Едва его ушей коснулось чьё-то пенье!
И убедив себя, что это не "заскок",
Он ясно различил ребёнка голосок,
Звеневший, как хрусталь, пленительно чудесно;
И странные слова печальной детской песни:
"Я играю, раз-два-три,
От зари и до зари!"
Беднягу охватил такой безумный страх,
Что, сразу протрезвев, он был уж на ногах;
И бросился бежать, сквозь дебри пробираясь,
Цепляясь за кусты, валясь и спотыкаясь!
С трудом преодолев преграды на пути,
Он устремился прочь, чтоб ноги унести
Подальше от того пугающего места.
Давно не наблюдал пустырь такого бегства!
* * *
А что же Меценат? Усадьбу, как мечтал,
Он с помощью друзей, и правда, воссоздал.
И вновь отстроен дом господский был, как прежде.
В нём дух былых времён обрёл опять надежду!
Чтоб быстро привести в порядок старый сад,
На помощь им пришёл студенческий отряд.
Там снова пролегли дорожки и тропинки,
И клумбы зацвели, разбиты по-старинке.
В убранство нарядясь, как в праздничный камзол,
Приветливо встречал гостей просторный холл!
И радовали глаз тяжёлые портьеры
И чопорный уют дворянской атмосферы.
Как зеркало, блестел начищенный паркет.
А на стене висел загадочный портрет,
Который написал художник по заказу -
К торжественному дню музейного показа.
С богатого на вид, в багетах, полотна
Задумчиво глядит, печальна и бледна,
Девчушка - у стены с античным барельефом,
С букетом блёклых роз, в старинном платье белом.
А ниже, под стеклом, была прикреплена
Табличка, где столбцом стояли имена
Всех тех, кто с давних пор усадьбою владели
(Как видно из бумаг, что чудом уцелели).
И в общем списке том указана была
Луиза, что совсем недолго прожила -
Всего каких-то пять годочков, но не боле.
Какая ж на неё обрушилась недоля?
Как выяснил о том усердный краевед,
Штудируя архив давно забытых лет, -
В помещичьей семье, по недосмотру няни,
Трагически погиб ребёнок в детстве раннем.
Играя во дворе с резиновым мячом,
Луиза пробралась к подвалу... А потом,
Подпрыгивая, мяч по лестнице скатился
И в тёмных погребах, к несчастью, очутился.
Желание сильно - свой мяч скорей найти!
Но мрак и крутизна пугают впереди!
Подкашивает страх дрожащие коленки,
Но девочка идёт - ступенька за ступенькой.
Вдруг лёгкий башмачок скользнул... И вот беда!
Стремительный полёт, удар... и пустота.
Её нашли к утру - простёртую. Но поздно!
Три года у семьи не просыхали слёзы!
* * *
Спустя полвека дом дворянский опустел,
И сад вокруг него совсем осиротел.
Лишь потемневший герб на сумрачном фронтоне
Ещё напоминал о тех, кто там рождён был.
Никто не знает - как, когда и почему
В подвале, по ночам тревожа тишину,
Стал возникать фантом ребёнка в белом платье
(Как правило, с мячом), под спящею усадьбой.
Кому же довелось феномен наблюдать -
Те силились его словами передать
И дружно, как один, при этом отмечали
Всё то, что мы уже однажды описали.
Как девочка с мячом играла в глубине
Подвала, и в ночной суровой тишине
Лишь тонкий голосок негромко раздавался
Да маленький припев всё время повторялся:
"Я играю, раз-два-три,
От зари и до зари".
* * *
Когда же Меценат отстроил дом-музей,
Портрет (как экспонат), при отблеске свечей,
Явил глазам гостей тот образ незабвенный,
Который написал художник вдохновенный.
А маленький портрет (что был как образец)
Надёжно помещён в нефритовый ларец,
Который по сей день стоит на постаменте,
Напоминая всем о дивной той легенде!
* * *
Ну что ещё сказать о девочке с мячом?
Когда на пустыре вновь вырос барский дом -
Загадочный фантом уже не появлялся.
Наверное, обрёл покой о попрощался!
Но всё ж по вечерам, когда горит закат,
Таинственный портрет притягивает взгляд!
И кажется порой, что из страны безвестной
Прохладный ветерок доносит чью-то песню:
"Я играю, раз-два-три,
От зари и до зари!"