По старой привычке ветровка
воздушный поток заслоняет.
А ветра весеннего щётка
за волосы жёстко цепляет.
Но чуешь рождение лета
в укромных местах на пригорке.
В холодной, ещё не согретой,
и Богом забытой сторонке.
Зелёный ковёр покрывает
землистые волглые груди.
На них копошась, обживают
холмы мураши. Ну а люди
раскинув тяжёлые руки
лежат, отдыхая на склоне,
сердечные слушая стуки.
На пёстром и красочном фоне
пастозные серые лица
улыбками вдруг распустились.
Цветочные спелые рыльца,
качаясь, над ними склонились.
Сыграй серебром, колокольчик,
лиловый, сиреневый, синий.
Из нераспустившихся почек
звени бубенцами несильно.
Засыпь не румяные щёки
пыльцы золотистою крошкой.
По лицам на сильном припёке
букашки за разною мошкой
гуськом проползают щекотно,
чеша волосатые лапки,
себя ощущая вольготно,
нас не отличая от травки.
Здесь дышится ровно, спокойно.
лишь ветер играется с прядью.
С вершин опустись мимолётно,
и – вдаль путешествовать рад он.
Откуда-то взявшийся дождик,
фонтанною пылью ложится,
вгоняя серебряный гвоздик
по шляпку в сухую землицу.
Его мошкара не боится,
забившись в укромные щёлки.
На мягком ковре не лежится,
везде мураши – как иголки.
Себе устилая укрытье
на случаи долгих ненастий
мушата готовы нарыть тут
подземных ходов в моём платье.
Закончился плач невесёлый.
дождливые слёзы иссякли.
Сквозь марево светится новый
луч, грея последние капли.
И я, приподнявшись на локте,
волшебную вижу картину:
мои мохноногие гости
меня поспешили покинуть.
Опасно подвижную горку
оставить, сбежав восвояси.
Вдогонку ногтём малость шоркну,
забраться опять чтоб боялись.
На ночь тёплый вязаный коврик
полосками внутрь завернулся.
Пойдём переулками в дворик,
чтоб к солнцу пораньше вернуться.
Назавтра унылые лица
подставим под жгучие струи.
Загар шоколадовый литься
нам будет на плечи и груди.
И спинку подставив, и попку
под солнышка красные веки,
совсем обживут эту сопку
друзья: мураши, человеки.
1999