Неизлечимо, намертво усвоился
идеализм – дурацкий и блажной.
Две чаши. На одной – смешное воинство, отважное игрушечное воинство перед реальной, в общем-то, войной. Здесь наши книги про наивных умничек. И детства грань… И нас, таких, гранят. И пребывают с нами души умерших, неведомо, невидимо хранят…
И есть вторая чаша. Чаша гордости. Ненужных, необлазанных высот. Она всегда внизу – тяжка и горестна. Её никто, никто не пронесёт. Её мы пили, били, ненавидели – она цела, всеобщая, моя. Один щелчок, один приказ правителя, бзик камикадзе, чокнутый маньяк – и сколько тут при высших ни прислуживай, мы живо передавимся, как вши… Чем защититься? медвежонком плюшевым? улыбкой с неба?.. право, не смеши…
И сколько, значит, глотку не надсаживай, вопя навзрыд про счастье, мир и труд… Но люди жрут друг друга – сами, заживо. Порой боятся, не хотят – и жрут… И сколько ни зови, стихи кропающий, мы – всё, легли под пресс, толпа калек. Уже не волк, а лишь гиена, падальщик, сегодня человеку – человек. В подставленную щёку – не пощёчину. А дуло, камень, мат, продажный суд. И никакие правдочки почётные и верочки, похоже, не спасут…
На этой чаше – тяжесть покорения. И нас уже со свистом вниз несёт. Потерянное, значит, поколение,
в сетях затерянное поколение, растерянное наше поколение…
Невсёпотерянное поколение…
Не всех мы потеряли. И не всё.
Идеалистка, идиотка, странница. Летят слова, впиваются в висок…
Но если первой чаши не останется –
тогда не будет и самих весов…