Часть вторая
Я чувствовала себя одинокой и потерянной, мне нужна была опора – хороший человек рядом. В НИИ, в котором я тогда работала, встретился мне мужчина, ровесник, который тоже страдал от одиночества. Юра (его звали Юрой) перебрался ко мне, мы поженились. У него была 10-ти метровая комната в Москве, но не могла же я с бабушкой и Дымком туда перебраться! Да и далеко от дочки и маминой могилы уезжать мне совсем не хотелось.
Юра быстро подружился с бабушкой и нашёл общий язык с Дымком. Он всегда, ещё с детства, оказывается, хотел иметь собаку, но родители не разрешали – в их семье никогда не было никаких животных. Позднее, он так часто ездил в командировки, что завести хвостатого питомца не представлялось возможным. Юра с удовольствием гулял с Дымком, играл с ним и тот признал его хозяином и слушался больше, чем меня. Бабушка зауважала Юру за то, что он умел всё делать – починить кран, табуретку, прочистить засорившуюся раковину и т.д.
Юре очень понравилось, что кроме квартиры, у меня есть сарай с погребом. Он с удовольствием принялся наводить там порядок: латать крышу, делать удобные полки в погребе, чинить отмостку… По выходным дням он с удовольствием занимался хозяйственными делами, стараясь всё, что возможно, сделать до морозов. И вот, однажды, что-то делая в сарае, Юра почувствовал, что он там не один. Оглянулся и видит – на пороге сарая стоит маленький, чёрный, пушистый пёсик и приветливо машет шикарным хвостом. «Что за Шмуль?» – удивился Юра. Пёсик подошёл к нему и лизнул руку. Юра достал из кармана печеньице и угостил гостя, который быстро сжевал угощение – пёсик был голодный. Съев несколько печеньиц, пёсик лёг на лежавший в углу сарая мешок, свернулся клубком и задремал. Когда Юра закончил работать, пёсик проводил его до дома… Так и повелось – Шмуль стал регулярно приходить к Юре в гости. Юра завёл для него в сарае две мисочки: для волы и для еды. Стал приносить в сарай угощенье и тёплую воду в термосе. Я как-то спросила у Юры: «Что за имя – Шмуль?». Юра сказал мне, что это означает мудрый (учёный) еврей. Так ли это – я не знаю.
Очевидно, Шмуль был малым шпицем, возможно – не чистопородным (Мы не интересовались), но очень красивым. Его чёрная шёрстка была длинной и пушистой – на грудке белая манишка, на лапках – белые ботиночки, на переносице – тонкая белая полосочка, как будто след от выпитого из стакана молока, над глазами – рыженькие круглые пятнышки. Видно было по зубкам и поведению, что пёсик совсем молоденький – около года. Не знаю, как получилось, что он оказался бездомным. Может, дачники поиграли да и бросили, или убежал гулять и к отъезду хозяев не вернулся, или потерялся на прогулке, его искали и не нашли? К сожалению, он не мог сам об этом рассказать, не смотря на то, что был очень смышленым.
Всю зиму Шмуль регулярно приходил в гости к Юре в сарай, когда он там работал. Частенько пёсик присоединялся к нам, когда я или Юра гуляли с Дымком. Как-то Юра предложил взять Шмулика домой. Я была не готова держать в квартире двух собак и предложила попробовать к кому-либо пристроить Шмуля, может быть, и в частный дом. За зиму Юра дважды находил желающих взять в себе симпатичную собачку. Но всё было напрасно. Через неделю-другую Шмуль возвращался – он выбрал себе Юру и нигде не хотел больше жить. От второго хозяина он сбежал с повреждённой задней ножкой. Что уж там случилось, не знаю. После этого всю оставшуюся жизнь (до начала 1992 года) Шмулик хромал, что, впрочем, не мешало ему довольно быстро бегать.
Настала весна. В начале мая сильно похолодало, пошёл снег. Утром (это был, я помню, четверг) я увидела в окно, что Шмуль лежит под тополем напротив нашего дома и смотрит на наши окна. Возвращаясь вечером с работы, мы обнаружили, что пёс всё так же лежит под деревом и его заносит снег. Мне стало его очень жалко – замёрзнет ведь совсем, я не выдержала и сказала Юре: «Неси его домой, пусть с нами живёт». Довольный Юра принёс Шмуля на руках – тот был такой худенький и лёгкий и еле держался на ногах. Мы его накормили, он тут же лёг на половичок у двери и уснул. Бабушка ворчала – зачем бездомного пса домой принесли. Рано утром Юра погулял с двумя собаками, я быстро вымыла Шмуля в ванной и, завернув в старенькое детское одеяльце, положила на диван. Мы уехали на работу. Вечером бабушка сказала, что бедолага проспал весь день и только перед нашим возвращением встал попить. В субботу мы повезли Шмуля в Солнечногорск в ветлечебницу – раз уж мы его приняли в семью, надо показать врачу, сделать прививки… Врач, осмотрев пациента, сказал, что собака практически здорова, только очень истощена, ножка была сломана и неправильно срослась – будет теперь хроменьким. Однако, прививки делать не стал, велел подкормить недели две и тогда приезжать на прививки.
Дымулин спокойно принял появление Шмуля в квартире. Рядом с матрасиком Дымка постелили второй для нового члена семьи. Матрасики были с тёмными наволочками, которые я раз в месяц стирала. Миски для еды тоже стояли рядом. Собаки мирно ели из своих мисок и спокойно спали, иной раз, привалившись, друг к другу спинками. Бабушка привыкла к Шмулю, тем более, что он вёл себя очень деликатно: не запрыгивал на постели, на диван без особого приглашения не ложился, ел аккуратно, подбирал за собой крошки вокруг миски и никогда не позволял себе напачкать в квартире, терпеливо ожидая прогулки. Жизнь нашей семьи, состоящей теперь из трёх человек и двух собак, текла спокойно и размеренно.
Вставали мы рано, в начале седьмого. Юра выгуливал собак, я, быстро сделав зарядку и приняв душ, готовила для всех завтрак, что-нибудь на ужин и бабушке обед, который завёртывала в ватную грелку – бабушка боялась зажигать газ. Кроме того, я оставляла бабушке термос с чаем и бутерброды, так как в шесть вечера она пила чай с бутербродами и до утра ничего больше не ела, чем бы я её не соблазняла – говорила: «Завтра дашь». Позавтракав, мы уезжали на работу, бабушка мыла посуду, мокрой тряпкой на щётке протирала пол и садилась на кресло слушать радио (до обеда). Мы с Юрой возвращались с работы, обычно, в районе половины девятого вечера. Ужинали, кормили собак и шли с ними гулять, чаще вдвоём. Бабушка в девять вечера уходила в свою комнату и ложилась спать. Мы недолго смотрели телевизор, сидя на диване вместе с собаками. По субботам или воскресеньям, без ночёвки, ездили в Салтыковку, на электричке, с собаками – у Юры там был кусочек дачи, он там вырос и очень любил это место…
С 1-го июля 1980 года мы пошли в отпуск – я на шесть недель, Юра на четыре. Мой дядя Боря устроил нам путёвки на базу отдыха Даугай в Прибалтику на три недели. Бабушку на это время дядя Боря увёз к себе. Дымка я пристроила к подруге, которая жила в частном доме, а Шмуля мы решили взять с собой, т.к. боялись, что он ни с кем не захочет жить, опять начнёт бродяжничать и пропадёт. Взяли справку в ветлечебнице, оплатили собачий билет и отправились в путь.
В поезде Шмуль вёл себя идеально: не лаял на людей, выходил с нами в тамбур курить (один в купе не оставался), ночью спал с Юрой на верхней полке. Несколько раз Юра выходил с ним (с поводком) на длительных остановках и в сторонке его выгуливал. Нас встретили на машине и отвезли на базу отдыха, которая находилась на берегу озера Даугай, в нескольких километрах от одноимённого городка на полуострове, заросшем лесом. Озеро Даугай имело очень изрезанную береговую линию протяжённостью, кажется, 60-70 километров и множество островов и островков. В лесу росли грибы и созрели земляника и черника, в озере водилась рыба.
База отдыха включала в себя примерно десяток домиков, на две-три семьи, с отдельными входами для каждой. У нас была комната площадью метров 15 с маленькой прихожей. В комнате стояли удобная двуспальная кровать, маленький стол, шкаф для одежды, небольшой холодильник и несколько стульев. Столовой на базе не было – готовили еду сами в отдельном помещении с несколькими газовыми плитами и большими холодильниками, шкафом с кастрюлями и посудой, столами и стульями. За продуктами Юра ездил на велосипеде, который брал у сторожа.
Чуть в стороне, за деревьями на крутом берегу озера стояла небольшая, чистенькая баня с парной и душевыми кабинками. Из специальной двери можно было выйти прямо на берег и спуститься в воду по каменной лестнице или просто съехать в воду по крутому жёлобу. Баню включали по пятницам и субботам, ходили в неё семьями. Отдыхающих на базе было немного и никаких сложностей с готовкой и посещением бани не возникало. Шмуль не отходил от нас ни на шаг и принимал участие во всех делах. В лесу мы собирали грибы и ягоды. Грибы мы жарили, варили грибной суп, ягоды ели и, даже, я наварила варенья, которое холодным перелила в двойные полиэтиленовые пакеты и убрала в свой холодильник. В озере мы купались и ловили рыбу. У нас была персональная деревянная лодка с вёслами (как у каждой семьи), мы плавали на ней по озеру. Рыбу ловили удочками и с берега, и с лодки, делали перемёт на ближайший островок. Вернее, ловил рыбу Юра, а я и Шмуль наблюдали, если надо, я немного помогала, например, устанавливать перемёт. Я так и не научилась насаживать на крючок червяков и снимать рыбок с крючка – первое было противно, второе страшно и рыбок жалко.
Когда мы первый раз решили половить рыбу с лодки, не собираясь далеко отплывать от берега, оставили Шмуля на берегу, на подстилочке, где он в это время крепко спал. Не успели мы отплыть от берега и десяти метров, как услышали громкий всплеск воды. Смотрим – Шмуль плывёт к лодке. Он в отличие от Дымка не боялся воды. Юра убрал вёсла и, втащив Шмуля в лодку, посадил его на карму. Тот энергично отряхнулся, обдав нас брызгами, и довольный разлёгся на тёплых от солнца досках. С тех пор он всегда плавал на лодке с нами. Шмулик вёл себя в лодке хорошо, сидел или лежал на корме, наблюдая за струящейся водой, иногда пытаясь дотронуться до воды лапкой. Над озером, особенно ближе к берегу, летали стрекозы. Шмуль наблюдал и за ними. Однажды, он решил поймать стрекозу, прыгнул за ней и свалился в воду. Юра остановил лодку и помог Шмулю вернуться на своё место. Больше пёс в лодке не прыгал – он хорошо соображал и очень быстро усваивал уроки жизни.
Нельзя сказать, что у нас были большие уловы, за три недели я несколько раз жарила рыбу на ужин, пару раз сварила вкусную уху на два-три дня – и Юра и Шмуль ели её с удовольствием. Самой большой удачей в рыбной ловле был угорь, которого мы поймали на перемёт за два дня до отъезда домой
Шмуль всегда был рядом с нами, даже в баню его брали, мыли тёплой водой и ему это, кажется, нравилось. Только один раз мы оставили нашего друга одного, заперев в комнате и закрыв окно. Нам предложили поехать на машине в Каунас, походить по красивому городу, по его музеям. Поездка была очень интересной, на обратном пути мы заехали в лес и посмотрели на самое старое, охраняемое, обнесённое заборчиком дерево. В комнате нас ждал разгром. Шмуль очень обиделся и испугался, что его не взяли с собой и оставили одного. Очевидно, он пытался выбраться в окно – с подоконника было сброшено на пол всё, что там лежало или стояло. С нашей кровати всё: покрывало, одеяло, подушки и, даже простыня валялось на полу. Несчастный Шмуль лежал у двери… Стресс был настолько сильным, что до самого вечера пёс был вялый и плохо ел.
Три недели пролетели незаметно, мы вернулись домой. Я сразу же побежала за Дымулином. Он встретил меня радостным лаем, дома обежал всю квартиру, облизал лицо Юры, со Шмулём они нежно понюхались, приветливо помахивая хвостами. На другой день дядя Боря привёз бабушку. Жизнь потекла в привычном ритме.
В начале зимы мы с Юрой пошли учиться в автошколу, а весной, в марте 1981 года купили машину – алый «Запорожец», самую новую модификацию. Машинка была маленькой, но имела хорошую проходимость по грунтовым, лесным дорогам и служила нам много лет. Конечно, часть денег взяли в долг. Хотелось скорее расплатиться с долгами. Летом, когда появилась возможность месяц (июль) поработать (во время очередного отпуска) преподавателями на летней практике по геодезии студентов Нефтяного Института, мы охотно согласились на это.
Теперь уже на своей машине, Юра отвёз бабушку к её сыну (моему дяде Боре), Дымка я отвела к подруге. Собрались, загрузили всё необходимое в машину, взяли с собой Шмуля и поехали… База практик располагалась на берегу окружённого лесом, большого, красивого озера не далеко от города Вышний Волочок. И преподаватели, и студенты жили в чистеньких летних домиках, питались в летней столовой три раза в день, работали с 9-ти утра до 6-ти вечера с перерывом на обед (перед зачётами, конечно, дольше). Для камеральных работ (обработка полевых материалов в помещении) на территории базы были построены крытые веранды. На полевые работы студентов развозили на автобусе, если возникала такая необходимость.
Шмуль, как всегда, принимал активное участие во всех делах. Утром он вместе со мной ходил на зарядку, потом ждал меня на берегу озера, пока я плавала. В столовую на завтрак (а так же на обед и ужин) наш верный друг тоже нас сопровождал и смирно сидел под столом, никогда не подавая голоса. Мы брали в столовую собачью мисочку и наполняли её вкусной едой – кормили Шмулика в своей комнате. Во время полевых работ Шмуль, обычно, сопровождал меня, сидел рядом, пока я объясняла задание студентам. Лето было жарким и солнечным, чёрненькой собачке было жарко, он прятался в мою тень и когда я, сидя на ящике от инструмента, что-то объясняла и во время перехода с точки на точку. Шмуль старательно охранял нас, громко лаял, если к нам приближался кто-либо чужой – всех своих студентов он знал. Студенты любили умную маленькую собачку, гладили его (особенно девочки), Шмуль снисходительно позволял им это.
Однажды мы ехали на автобусе к месту полевых работ наших бригад и попросили водителя остановиться у магазина. Водитель тоже решил зайти в магазин. Шмуля одного оставили в автобусе на тонком, кожаном поводке, привязанном к поручню. Велели сидеть тихо. Несколько окон в автобусе оставили открытыми, они ведь так высоко. Стоим мы в очереди вместе с нашими студентами и видим, что открывается дверь, входит новый покупатель, с ним проскакивает в магазин наша собака и, подбегая к нам, радостно лает… Шмуль перегрыз поводок и, каким-то образом, выпрыгнул из автобуса в высокое окно, к счастью, не поломав свои маленькие ножки. Больше мы его одного в автобусе не оставляли.
В целом, практика прошла без особых приключений, если не считать единственной за весь июль очень сильной грозы с ливнем и ураганным ветром, которая была в один из последних дней месяца. Меня и Юру эта гроза застала на экскурсии на завод цветного стекла «Красный Май», который находился рядом с Вышним Волочком. В конце практики традиционно, каждый год студентов возили на эту экскурсию. Шмуля мы закрыли в своей комнате, не смотря на его возмущение. День был жаркий и солнечный. Сначала нас водили по цехам, показывали процесс рождения красоты. Когда мы вышли из жаркого цеха, оказалось, что небо затянуто тёмными тучами. Нас повели к музею. Вдруг загрохотал гром и закапал дождь. Мы побежали. Дождь хлынул, как только мы оказались в вестибюле музея.
Разряды молний вспыхивали один за другим, раскаты грома не затихали… В помещении погас свет. Нам велено было подождать, т.к. проводить осмотр экспонатов музея в полутёмных залах было бессмысленно. Сквозь залитые дождём окна мы видели, как штормовой ветер гнёт и ломает деревья. Это продолжалось минут сорок. Наконец, всё затихло, в залах загорелся свет, экскурсия началась. Изделий из стекла такой красоты я не видела нигде и никогда. Об этом невозможно рассказать – это надо видеть!
Когда мы вышли из музея, ярко светило солнце. Кругом валялись сломанные ветки деревьев – и большие, и маленькие. Несколько деревьев на территории завода были сломаны, несколько – вырваны с корнем. На обратном пути мы видели много поваленных деревьев, несколько деревьев упали и на территории нашей базы. Слав Богу, у нас никто не пострадал, а вот, в соседнем детском лагере большое дерево упало на беседку – погибли дети.
В нашей комнате, конечно, Шмуль устроил погром, но мы его не ругали, ему, наверное, было очень страшно одному, когда за окном бушевала стихия.
Не могу удержаться и приведу выдержки из отзыва туриста, побывавшего в этом музее в 2014 году. Я нашла этот отзыв в интернете. «Триумф стекла и цвета торжество…» называется отзыв:
«Ты заходишь в облупленное здание заводского музея, кажется, на территории завода более-менее целым сохранилось только оно, да проходная, и столбенеешь. Культурный шок. Жмуришься, пытаясь представить, какой длины стояла бы в музей очередь в любой европейской стране и, снова, жмуришься. Здесь только ты, смотрительница музея и экспонаты. Не то, что очередь, люди то редко вокруг попадаются. И есть ТАКОЙ музей. Музей того, что мы потеряли почти безвозвратно… История завода цветного стекла насчитывала 129 лет. 1873 – 2002 – это годы жизни завода… Подумать страшно – на месте этих руин были цеха, в которых делали Кремлёвские звёзды – символ страны… Но музей ещё жив. Чудом его не растащили и не распродали с 90-ых. Без отопления зимой, хорошо хоть с электричеством, почти на одном энтузиазме. Низкий поклон его смотрительнице, что жив музей на руинах завода, за не разворованные фонды…»
Грустно…
Накануне зачёта многие студенты практически всю ночь доделывали свои отчёты по практике: планы местности, некоторые расчёты и т.д. Я после ужина быстренько просмотрела материалы моих бригад (у каждого преподавателя было по четыре бригады по пять человек в каждой), дала свои замечания – их было не много, часа на два работы. У Юриных студентов дела обстояли не столь благополучно, он просидел с ними почти до полуночи. У Юры был большой производственный опыт, а преподавательского опыта мало. Он волновался, хотел, чтобы его студенты показали себя лучше всех. Среди ночи Юра не выдержал, тихонько, чтобы меня не разбудить, встал, оделся и пошёл к своим ребятам. Но тайно уйти ему не удалось – Шмуль услышал, спросонья залаял и хотел тоже идти с хозяином…
И мои и Юрины студенты успешно сдали зачёт по практике. Они сдали инструменты, постельное бельё и поехали на автобусе до ближайшей железнодорожной станции. Мы тоже собрались, поужинали, сели в машину и поехали домой. Шмуль мирно заснул на заднем сиденье. Ночная дорога была свободной, часа в четыре утра мы были дома. Не разбирая вещи, легли немного поспать. Утром, после завтрака я побежала за Дымком, а Юра поехал за бабушкой. Скоро вся семья была в сборе.
В понедельник Юра отправился на работу, у меня ещё была неделя отпуска. Я занялась летними заготовками – варила варенье, закручивала банки с компотами, маринованными огурчиками и помидорчиками. Собаки мне помогали, бабушка себя чувствовала хорошо и наслаждалась покоем. (У сына она стеснялась его учёной жены.). Ни что не предвещало беды…
В мою первую рабочую среду мы, как обычно, вернулись домой после работы вечером, около половины восьмого. Бабушка сидела на своём любимом кресле. Она, как то очень тихо, окликнула меня. Я подошла к ней. «Со мной что-то случилось – с трудом сказала бабушка – я после обеда села, а потом не смогла встать». Юра на руках принёс бабушку в её комнату, я переодела её и уложила в постель. Мы вызвали «скорую», благо это было рядом. Пришёл пожилой врач, осмотрел бабушку, померил давление и сказал: «Похоже – инсульт. Странно, давление всего 150/80, я с более высоким давлением работаю. Я сейчас сделаю ей пару уколов, утром придёт участковый врач». Я напоила бабушку водой. Есть она отказалась, и скоро уснула.
На следующий день я осталась дома, с Юрой передала записку моему завлабу. Участковый врач подтвердил диагноз. У бабушки была парализована одна сторона тела – не действовали рука и нога, немного перекосило рот. Врач выписала лекарства и уколы, сказала, что будет ежедневно приходить медсестра, что прогноз, учитывая возраст больной, неутешительный, но в больницу (районную) везти её не желательно, так как за такими старыми там плохо ухаживают. Бабушке было девяносто восемь с половиной лет. Мы постоянно жили вместе с сентября 1946 года. Я очень любила свою бабуленьку, и мне было очень страшно её потерять. Я от соседей позвонила дяде Боре. Он приехал в воскресенье. Бабушка здоровой рукой держала сына за руку и шептала: «Боря, отвези меня в хорошую больницу» – она помнила, как лежала в Кунцевской («Кремлёвской») больнице, когда её оперировали по поводу катаракты.
Собаки вели себя очень тихо, они понимали, что в семье беда. На работе мне оформили на две недели отгулы – благо они у меня были, я активно безвозмездно сдавала кровь в дни донора. Бабушка лежала тихо, отказывалась кушать, только из ложечки я поила её куриным бульоном, ягодным морсом и водичкой. И ещё, она просилась в туалет, ни разу ничего не сделала под себя – закряхтит, застонет – я уж знала и, подняв её, усаживала, придерживая на судно. Бабушка была маленькой, худенькой – у меня хватало сил её поднимать. Дома бабушка пролежала две недели.
Дней через десять после первого приезда дяди Бори, он приехал ещё, с машиной скорой помощи от Кунцевской больницы. Бабушку на носилках отнесли в машину. Мне сказали, что посещения разрешаются только раз в неделю по средам (кажется) надо приезжать с паспортом, моя фамилия будет в списке на проходной… Я была у бабушки два раза. Условия в этой больнице хорошие. Бабушка лежала в просторной трёхместной палате – все лежачие. В палате круглосуточно дежурила медсестра (Они, конечно, менялись). В первый мой приезд бабушка тихонечко спросила: «Когда мне станет лучше, и я начну подниматься, ты меня возьмёшь опять к себе?» «Ну, конечно бабуленька!» – ответила я. Когда я приехала через неделю, бабушка была безучастной, у неё были синие руки. Я спросила у палатной сестры, отчего это. Сестра сказала, что у бабушки лопаются мелкие сосуды и был второй инсульт, третий она вряд ли перенесёт. Через три дня, 9-го сентября, мне позвонили… Похоронили мы бабуленьку в Поварове, рядом с её дочкой (моей мамой).