С листами стихов
стою возле биржи,
читаю
для нищебродов в тоске
свои
свеже-испечённые вирши,
но
не на родном языке.
Метафоры льются
расплавленной сталью,
процесс декламации
конвейером движется.
Гляжу на русские лица –
устали
от моей прописной
ижицы.
Явился народ
за деньгой казённой,
чтобы с нуждою
хоть как-то справиться.
А я сыплю рифму,
как сахар пилёный.
Неужто не нравится?
Один сизоносый,
с амбре чесночным,
но дюже злобный
и с виду гордый,
брызнул в меня
слюной,
да так точно:
«Уймись, буржуйская морда!
Мы ваших не хуже,
хотя и отстали
от янков,
что с жиру бесятся.
Али не видишь,
люди устали
от твоей околесицы!
Видно у вас там
не шибко круто,
наш самогончик
похлеще виски.
Зачем ты припёрся
в Россию
оттуда,
как гастарбайтер таджикский?»
Я возразил бы,
ответив гордо,
что не имею родства
с западом,
но не успел,
дали крепко в морду
с возгласом:
«Бей чернозадого!»
Понял на собственной
бедной шкуре,
разорванной
и перекрученной:
русские братья
еврокультуре
сызмальства не обучены.
Чем завершились бы
эти дебаты,
ведать не смеет
моя голова,
если бы я
трёхэтажным матом
не доказал им
с Россией родства.
По головам всех родных
и близких
по материнской линии
спускался с высот я
ниже низкого,
видимо, переклинило.
Только тогда
документ из штанин
меня достать попросили,
чтобы увидеть,
что я – гражданин
и патриот России.
И процедил сизоносый,
не веря
в истинность ситуации:
«Что ты там плёл не по-русски,
земеля,
этакое залихватское?»
Я-то отвечу,
но вы не поймёте,
коль нет поэтической
ориентации.
Это был культовый
«Фауст» Гёте,
только в моей «интертрепации» (интерпретации).
Долго затылки свои чесали
граждане
с ощущеньем вины.
Сроду они
книг таких не читали,
впрочем,
как и всех остальных.
Если в России
творится хаос,
если злость высекают кресала,
что им, голодным,
какой-то Фауст
вместе с той Гётой,
что о нём писала.
Переглянулись,
рифму им в дышло,
дружно пожали плечами они,
дескать, за то,
что так жёстко вышло,
нас, гражданин,
извини!..
Брёл домой
средь всеобщего хаоса,
средь голодных,
злобных и нищих,
проклиная Гёте и Фауста –
плод духовной
никчемной пищи.
В полуботах,
лет сто, как немодных,
перед строем,
стоящим во фрунт,
я ушёл
на заслуженный отдых,
положив
на заслуженный труд.
Станут помыслы,
как огарки,
позабыв инцидент возле биржи,
молча отправлю
в пасть кочегарки
свои доселе нетленные вирши.
© 2018, Терентьев В. Ю.