Белые вороны Петербурга
Чайки – белые вороны Петербурга.
Александр Бушкин
Твой дядя, византийский император,
На Рог взирал с балкона Золотой,
А мой, хоть и фартовый литератор,
По мненью многих – вертопрах пустой
(И твой почти что полный соименник),
Булгаринских не стоивший рацей;
В убыток издавал он "Современник"
И худшим в классе кончил он Лицей.
И вот поди ж ты – мой-то оказался
(Кто б мог подумать!) гений всех времён,
А твой – с магометанами ввязался
В неравный бой и в битве посрамлён.
Но шутки прочь – примчимся в электричке
И мы с тобою в Царское Село
И в парке дивном сядем по привычке
На берегу, где чисто и светло,
Где тут же в отдаленье на помойке
Галдела чаек рать и за куски
Дралась какой-то снеди, словно с Мойки
Вороны совершили марш-броски,
Визитов устрашившись лейб-хирурга
И флотского врача. И ты сказал:
"Вот – белые вороны Петербурга", –
Про чаек. И пошли мы на вокзал.
25 – 27 декабря 2016
--------------------------------------------------
Александр Бушкин – современный петербургский поэт.
"Мой дядя, византийский император..." – начальная строка одного из его стихотворений.
"В парке дивном..." – в Александровском парке.
* * *
В Неаполе скифском, в заснеженном Риме московском,
На финской безлюдной земле, в генуэзском Кремле,
В Голландии Новой, в Антверпене спасопесковском,
На Адмиралтейской, почти залетейской, игле,
C кораблика в тучах, навек ускользнувши от смерти,
Как праотец Ной, зоосад приютив на борту,
И в гавани невской не встретив спасительной тверди,
На скифских коней на Аничковом вспрыгнем мосту.
2011
* * *
Толпы крылатые летят...
Поликсена Соловьёва
В толпокрылатом воздухе картин...
Осип Мандельштам
На берега Невы иль Сены
Иль за летейский палисад
Опять на бал у Поликсены
Толпы крылатые летят.
Огонь свечи несметнокрылым
Дрожащим маревом объят,
Как будто всем небесным силам
Он предстоит, толпокрылат.
Но за летейским водоскатом,
Где песен райских не хранят,
Какой каталогоанатом
В родной вернёт их звукоряд?
Бартоломео Растрелли
1.
И Зимний нам воздвиг и Смольный –
Пусть не дворец, так монастырь,
Колоратурой колокольной
Чухонский огласив пустырь.
В заморском царстве пролетарском,
В Ижорской гибельной земле,
В огнём преображённом Царском,
На пепелище, на золе –
Повержен ангел твой хранитель,
В руинах дивный твой дворец –
Не в райскую ль тебя обитель
Навек восхитил с ним Творец?!
Но и в заоблачном чертоге –
Кроша и мрамор и стекло –
И в нём войны слоновьи ноги
Растопчут Царское Село.
17 декабря 2012 – 1 января 2013
2.
Долгожитель и небожитель,
Всех барочных богов отец,
Всех высоких их зрелищ зритель,
Всех полночных дворцов творец,
Вопреки всем земным законам –
Жив, неузнанный, до сих пор...
Карфагенский по крутосклонам
Мчит на Рим твой во весь опор
Слон, как поезд через Симплону,
Топчет тяжкой своей пятой
То суворовскую колонну,
То Версаль царскосельский твой,
За Лугано и Беллинцону
На заоблачные луга,
Словно Китеж, перенесённый
И невидимый для врага.
12 – 13 декабря 2011
Кабриолет
Не об одном печалясь лете –
С прохладой зимнею в ладу –
И в стужу мы в кабриолете
И в зной палящий – на ходу,
Чтоб вновь, как Лермонтов в телеге,
Огни всё тех же деревень
Встречать, вздыхая о ночлеге,
Пронзая взором ночи тень,
Иль в лёгкой пименовской дымке
По новой разъезжать Москве,
Где пешеходы-невидимки
В рассветной тают синеве.
Меж танков, брошенных в кювете,
Под пушек беспрестанный вой –
Всё в том же мы кабриолете
И на дороге фронтовой.
И новый гений с пылу, с жару,
Не забывая о Москве,
Изобразит нам и Самару,
И Тверь, и город на Неве,
Вновь из окна кабриолета
Волшебной кистью в полный рост
Из дымки выхватив рассвета
Фонтанку иль Дворцовый мост,
Чтоб от ступенек Эрмитажа
В Антверпен, в рубенсовский дом, –
Нам не в закрытом экипаже,
А так и мчаться с ветерком,
Персея с Андромедой ради
Встав под заветное окно,
Где на трёхъярусном фасаде –
Пусть в камне – то же полотно.
9 – 15 июня, 1 ноября 2016
Имеется в виду знаменитая картина Юрия Пименова «Новая Москва» (1937), где изображена молодая женщина за рулём кабриолета.
«Фронтовая дорога» (1944) того же Пименова, своеобразное повторение композиции «Новой Москвы», но в иных, военных обстоятельствах.
Композиция будущей эрмитажной картины Рубенса «Персей и Андромеда» была повторена им на фасаде своего дома в Антверпене (ныне Дом-музей Рубенса).
Памяти Бенедикта Лившица
Блаженны алчущие славы.
Простятся им в их смертный час
Индустриальные «Полтавы»
И «Памятники» на заказ –
Недолговечны их забавы,
И след простыл от их проказ.
Но след простыл и лёгкой пены,
Запечатлевшей нам на миг
Транзитной Анадиомены
Пленительный и ясный лик –
Гиперборейский черновик
Развоплотившейся Камены.
И тень безмолвная поэта
Летит стезёй земного света
В обетованные места,
Где стынет северная Лета
У им воспетого моста,
И, как строка его сонета,
Струя летейская чиста.
На угольный пожар
И десять дней горит пожар.
Николай Львов
Раздайся, мать сыра земля, –
Днесь тысячи пудов
Грядёт из недр твоих угля
Исторгнуть мощный Львов.
Когда бы каменным шатром
Всевышний твердь одел –
Вселенную б своим углём
Львов протопить сумел.
Не знает, дерзкий, он того,
Что ждёт его беда –
Что ополчатся на него
Огнь, воздух, и вода.
Огонь угля не пощадит,
Раздует воздух жар,
Вода огня не остудит –
И всё пожрёт пожар.
* * *
Забита наглухо аптека,
Разбит – и навсегда! – фонарь...
Живи еще хоть четверть века –
Не повторится всё, как встарь.
А если и родишься снова –
Не попадёшь опять сюда,
И даже города такого
Не будет больше никогда.
9 октября 2012
Анна Ахматова
Только Волкова поля солома
Да воронежской воли холмы…
У решётки Фонтанного Дома,
У ворот пересыльной тюрьмы
В чёрный год прорыдавшая в голос
Самый скорбный из плачей Невы…
Но по воле Господней и волос
С драгоценной не пал головы.
Внучка Пушкина, правнучка Данта,
Слышу голос провидческий твой,
Вознесённая чудом таланта
Над Невой, над страной, над судьбой.
…Лишь молчанья горчайшая мука,
Залетейских отрава полей,
Выпьет душу. Ни слова, ни звука
Не забудется в песне твоей.
ПИСЬМО БЫВШЕГО ГЕНЕРАЛ-ПРОКУРОРА СЕНАТА ГРАФА ПАВЛА ЯГУЖИНСКОГО
ПОСЛУ РОССИЙСКОМУ КНЯЗЮ АНТИОХУ КАНТЕМИРУ В ЛОНДОН
С ПРОСЬБОЮ ВЫСЛАТЬ УДИЛИЩ ЗАМОРСКИХ ДЛЯ УЛОВЛЕНИЯ РЫБЫ
В столице, государь, разнёсся слух повсюду,
Что в Лондоне у вас прехитрые есть уды.
Толкуют о снастях, что вложены в тростях,
Носимых на ремнях и лентных лопастях,
Таких никак, поверь, не можно здесь достати,
А посему изволь хоть парочку прислати,
Чтоб с оными к реке могли бы мы сойти
И долгость летних дней с приятством провести.
И то сказать, жара, живём мы над водою,
А сей безделицы всё ж нету под рукою.
В Царском Селе
И нас – хоть зуб неймёт, но видит око –
Трубя в рокайль, струясь, как молоко,
Сквозь пышнотелое закатное барокко
Лилейной грацией пленяет рококо.
В саду, живом подобии вселенной,
Благоухает каждый лепесток,
Как будто целый мир восстал из тлена.
...Ещё один блаженный завиток –
Какой-нибудь аканф или волюта
В сыром великолепии дворца –
Как вечности застывшая минута
По мимолётной прихоти Творца.
Город
Фантасмагория
I
Афины Севера, близ Фив курило-финских,
Где венценосный царствовал Ликург,
Рим цезарей, град кайзеров латинских,
Языческий Юпитербург,
Коврига рижская от Лютерова хлеба,
Лютеция латгальская, Париж,
И, наконец, венец пустого неба,
Ингерманландскою Венецией горишь.
II
Коврига чёрствая от Лютерова хлеба,
Лютеция латгальская, вполнеба
На крыльях серафических паришь
В сухой, евангелический Париж,
В рай, парадиз, элизиум балтийский,
Ганзейский, залетейский, лютецийский,
Из праха – к Баху вышнему в чертог.
И впрямь, где Бах – уж верно, там и Бог.
III
Лютеция латгальская, Пальмира,
Из вавилонян в римляне, вполмира
На крыльях фосфорических паришь
В ночной, люциферический Париж
Под шелест в елисейских магазинах
Загробных роз в египетских корзинах –
Небесных роз, блаженных райских роз.
...Эфирный град на крылышках стрекоз!