«unabashed and unapologetic love poem» – безумное и непримиримое любовное стихотворение (Болтон, на выставке МакКуина)
Мой британский модельер,
к новой славе вознесен
в восемнадцатом году,
полон и голубоглаз,
гений подиума, показ,
этикой неутомим –
снят документальный фильм,
Дома моды Givenchy,
звездный мальчик, дебошир.
В сердце сотни астроблем,
лунократерный ушиб,
луноходец арт-богем,
околдован всем живым.
Восхитительный наряд!
Протаранила кусок
кружева надев на рог
идеальная модель.
Во величии идей...
Купол черепа на ней,
бабочки оттенков лей,
или серебристый шип,
стекловолоконный шлем,
на запястье хищно-птиц,
перьями блистает лиф,
и корсетами костей
обнимает наготу
лиф сужаемый к хвосту.
Боже мой, какой изгиб!
Хищные кивки скупы
и изогнуты клыки.
Оперенья копьев маг.
Вот моделей новый фланг,
золотой сидит фазан
в бесполезности брони
и стеклянности кирас.
В самой нежности из мест,
у начала позвонка
поясницу оголял.
Был ты чешуекрылог?
Фауны авторитет?
Вспомнила одну из сцен,
там модель белее стен
в пыль была распылена
желтой краской рукавов,
роботов. Вот это да...
Остроумный визуал.
«Неносимость», «несюжет»,
ты дизайнер маргинал,
а поэзию мою
он несносностью назвал.
Словно и она костюм…
Нос не дышит, рот не ест,
литургический протест,
дактиль или анапест.
Неужели только так
можно музыку слагать?
А чехол моей души
на виолончель пошит...
Ты двуличен, как и я?
Темен, светел, нелюдим.
Слово я подобрала,
ты был смертью одержим,
впрочем, как
любовью я.
«Savage beauty» – красота
театрального хита.
В дикости ретроспектив,
до полуночи идет
шоу из твоих работ.
Это плодородный мрак
разума. Тем лучше нам.
Слишком грустное для слов.
Метрополитен-музей.
Ты сказал, что ты «газель»,
а таких стреляют, бьют,
и съедают дикари.
Все стихи мои бери,
англогения портрет,
я пою тебе tribute.
Дань, по-русски, дань как Ань,
а они тут не нужны…
В подземелье вечных снов
ты сошьешь из них любовь.