Оглушенные традицией - в защиту верлибра

Владимир Монахов
Историческая справка,

Составленная в пять часов утра на квартире поэта Ильи Фонякова. Санкт-Петербург, Малая Посадская, дом восемь.

В пятницу, 22 апреля 2005 года от рождества Христова,

На XII фестивале русского верлибра,

В музее Анны Ахматовой на Литейном

Было установлено два микрофона:

Один для больших,

Другой — для маленьких поэтов.

Но первый микрофон работал со сбоями,

И потому большинство авторов

Выходили к микрофону для маленьких.

— Мы знаем свое место, дорогая Анна Андреевна!

Это было написано по ходу фестиваля и прочитано на второй день. И хотя я публично поклонился Анне Андреевне, исторически признавая ее верховенство, но эстетически, поэтически, новаторски, увы, поддержать свои же слова поэта не могу. Я до сих пор плохо понимаю, почему Ахматова — одна из крупных русских поэтов ХХ века, хотя не беру на себя смелость сбросить ее с корабля современности. Пусть другая современность будущего решит сама: с кем вы, товарищи художники свободного слова? Но я знаю твердо: верлибр в России вышел на оперативный читательский простор, но по-прежнему находится под подозрением.

На днях Евгений Рейн в Братске кричал, что незачем писать верлибр, русская поэзия молода, в русском языке есть еще много места и времени для регулярного стиха. Он говорил в унисон другим русским поэтам, которым по-прежнему не дает покоя верлибр, поэтому они не упускают любую возможность сказать свое гневное «нет» свободному стиху, продолжая политику если не тотального запрета, то обязательного ограничения. Вот и на заседании круглого стола, который прошел несколько лет назад во время летнего Байкальского фестиваля поэзии, Александр Кушнер был категоричен: «Верлибр хорош только изредка!» — продолжая в унисон антиверлибровую политику близкого ему по духу Иосифа Бродского, хотя нобелевский лауреат верлибром тоже баловался. Олег Хлебников развил мысль филологоидеологически, настаивая, что русский язык еще не исчерпал свои возможности до того, чтобы верлибр стал вдруг столь же обязательным. Евгений Евтушенко со свойственным ему апломбом договорился до того, что по-настоящему свободным стихом могут пользоваться только поэты, которые полностью освоили грамматику поэтического мастерства в области регулярного стиха, и закрепил свой тезис примерами из известных только ему поэтов. И даже по-женски добрая Надежда Кондакова была слегка больше против верлибра, чем слегка за.

Из истории вопроса хорошо известно, что это не первая попытка поэтов, именующих себя русскими, ограничить распространение свободного стиха в отечественной литературе. Уже давно не секрет, что запреты на свободное хождение верлибра с подачи традиционных поэтов зародились в идеологических отделах ЦК КПСС, поэтому нетрудно заметить, что нынешняя попытка эпигонов регулярного стиха ограничить хождение свободного подпитывается в нашем идеологизированном прошлом, когда любой секретарь ЦК мог директивно запретить не только содержание, но и форму. Слава богу, что поэты, даже такие большие, не секретари ЦК!

Опыт Запада диктует, что рифма приказала долго жить, верлибр стал доминирующим в западной поэзии. Такая перспектива пугает русских поэтов, придерживающихся традиции. Но практика и опыт свободного стиха за последнее десятилетие убеждают, что русский верлибр не теснит ритм и рифму, а только занимает свое законное место, нисколько не понижая уровень русской поэзии, а, наоборот, раздвигая ее рамки. Что касается качества свободного стиха («Иногда мне кажется, что некоторые авторы верлибров вообще нас дурачат», — удивлен журналист А. Харитонов), то тут уместно вспомнить самого рифмующего Евгения Евтушенко, который иронично заметил, что им написано 130 тысяч стихотворных строк, из них процентов 70 — чепуха. Из этого следует, что никто не защищен от графоманства, какой бы форме ни отдавал предпочтения. Простите за банальность, но главное достижение любого стихосложения — это поэзия, а за счет чего она достигается и с каким именем приходит к читателю — не важно. И тут мы даже противоположно едины!

Поэтому мне куда приятнее соглашаться с французом Анри Делюи, который не поддержал поэтического экстремизма наших соотечественников, напомнив им, что так называемые перформансы и визуальная поэзия на самом деле никакой опасности не представляют. Напротив, все эти новшества расширяют поэтическое поле. К тому же они не привносятся извне, а вырастают из того, что мы и называем поэзией…

Вот и я об этом же, но слышат ли нас старшие поэты, оглушенные своей традицией?!

2005 год