Мой хлебушек дремлет на мягкой лежанке.
Он, чуткий и тёплый, на простыни спит –
усталой воздушной округлой буханкой
тихонько в объятьях Морфея храпит.
А вот он сожмётся, мой вербный комочек,
и лапою глазки прикроет во сне.
Что, если в видениях он со всей мочи
от псов удирает? Неведомо мне.
Пышней и душистей нигде каравая
на целой Земле не сыскать днём с огнём.
Когда каравай я к груди прижимаю,
кряхтит он, и что-то трепещется в нём.
Проснувшись, он с криком своим неутробным
помчится на кухню со всех четырёх.
Его не съедят. Он совсем несъедобный –
он сам не дурак уплести всё до крох.