в казну сыплются знаки, обрывки пустоты, взъерошенные
глаголы шизофрении.рубит гиря монету кладезя.
косы вишнями роняют сонмы возможностей.
в руле приобретается косвенность гиперболических
ларцев, вин фактурных, выросших из жалких звуков души,
ее порогов и изъятий косных форм и прочих колен.
в слишком высоком дереве путаница достигает апогея сверл
и изяществ магнитов, впрыснутых в кадиллаки мануфактур.
червлёный гимн противится овнешнению, спят утлые ребра
скверных метафор и анапестов, исписанных трезвыми рыбами
законодательства. в кончиках субъектов скрыта зловонная
письменность жестикуляций нормы и ее последователей.
маленькая птица снегов убаюкивает температуру в своих
руках, отождествляя сфинкса технологий с акробатикой
садоводства. прилепляется стужа магнолий к отпрыскам
обрывов, клавиатуры мальчика обрастают уродинами
истории и производителей. кипит глагол в руке одинокой
и баня в розницу пьянеет, даром обрастая кочерыжками
молвы, турбулентностями запахов орнамента.
кажимость воспета, раздевалки разнообразно расставлены,
плод доступен, тварь ликует, пленясь множеством наслаждений,
созданных из песка и из камня, из темноты присутствия и
освещенности недоступного. мигает вопль лазутчика,
свились в песню кинжалы ропота, мятежники рыщут
двуглавые, икра желуди опьяняет дивные.